Джон Донн (англ.John Donne; 1572—1631) — английский поэт и проповедник, настоятель лондонского собора Святого Павла, крупнейший представитель литературы английского барокко.
Быть милосердным — значит делать всё, что в наших силах.
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе. — перевод: Н. А. Волжина, Е. Д. Калашникова
No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. If a clod be washed away by the sea, Europe is the less, as well as if a promontory were, as well as if a manor of thy friend's or of thine own were. Any man's death diminishes me because I am involved in mankind; and therefore never send to know for whom the bell tolls; it tolls for thee.
Смотри: блоха. Ты понимаешь,
Какую малость дать мне не желаешь?
Кусала нас двоих она,
В ней наша кровь теперь совмещена!
Но не поверишь никогда ты,
Что это есть невинности утрата. Блоха живёт, не зная бед, Здесь ей всегда готов двойной обед, А нам с тобою этих пиршеств нет![1]
Mark but this flea, and mark in this,
How little that which thou deniest me is;
It suck'd me first, and now sucks thee,
And in this flea our two bloods mingled be.
Thou know'st that this cannot be said
A sin, nor shame, nor loss of maidenhead; Yet this enjoys before it woo, And pamper'd swells with one blood made of two; And this, alas! is more than we would do.
Я весь — боренье: на беду мою,
Непостоянство — постоянным стало,
Не раз душа от веры отступала,
И клятву дав, я часто предаю. — перевод: Д. В. Щедровицкий, 1989
Oh, to vex me, contraries meet in one:
Inconstancy unnaturally hath begot
A constant habit; that when I would not
I change in vows, and in devotion.
Всё в новой философии — сомненье:
Огонь былое потерял значенье,
Нет солнца, нет земли — нельзя понять,
Где нам теперь их следует искать.
Всё, говорят, что смерть грозит природе,
Раз и в планетах и на небосводе
Так много нового; мир обречён,
На атомы он снова раздроблен,
Всё рушится, и связь времён пропала,
Всё относительным отныне стало;..[1]
new philosophy calls all in doubt,
The element of fire is quite put out,
The sun is lost, and th'earth, and no man's wit
Can well direct him where to look for it.
And freely men confess that this world's spent,
When in the planets and the firmament
They seek so many new; they see that this
Is crumbled out again to his atomies.
'Tis all in pieces, all coherence gone,
All just supply, and all relation;..
Так незаметно покидали
Иные праведники свет,
Что их друзья не различали,
Ушло дыханье или нет.
И мы расстанемся бесшумно…
Зачем вздыхать и плакать нам?
Кощунством было бы безумным
Открыть любовь чужим глазам. <…>
Ведь стали две души одною,
Их мой отъезд не разорвёт…
Так слитка золото литое
В тончайший лист кузнец куёт.
А если две их, то, пожалуй,
Они, как в циркуле, вдвоём…
Одна недвижно в центре стала,
Другая движется кругом.[1]
As virtuous men pass mildly away,
And whisper to their souls to go,
Whilst some of their sad friends do say, "Now his breath goes," and some say, "No."
So let us melt, and make no noise, No tear-floods, nor sigh-tempests move;
'Twere profanation of our joys To tell the laity our love. <…>
Our two souls therefore, which are one, Though I must go, endure not yet
A breach, but an expansion, Like gold to aery thinness beat.
If they be two, they are two so As stiff twin compasses are two;
Thy soul, the fix'd foot, makes no show To move, but doth, if th' other do.
Ты нам велишь вставать? Что за причина?
Ужель влюблённым
Жить по твоим резонам и законам?
Прочь, прочь отсюда, старый дурачина!
Ступай, детишкам проповедуй в школе,
Усаживай портного за работу <…>.
Я ей — монарх, она мне — государство,
Нет ничего другого;
В сравненье с этим власть — пустое слово,
Богатство — прах, и почести — фиглярство.
Ты, Солнце, в долгих странствиях устало,
Так радуйся, что зришь на этом ложе
Весь мир: тебе заботы меньше стало,
Согреешь нас — и мир согреешь тоже. — перевод: Г. М. Кружков, 1989
Busy old fool, unruly Sun,
Why dost thou thus,
Through windows, and through curtains, call on us?
Must to thy motions lovers' seasons run?
Saucy pedantic wretch, go chide
Late school-boys and sour prentices <…>.
She's all states, and all princes I;
Nothing else is;
Princes do but play us; compared to this,
All honour's mimic, all wealth alchemy.
Thou, Sun, art half as happy as we,
In that the world's contracted thus;
Thine age asks ease, and since thy duties be
To warm the world, that's done in warming us.
Джон Донн, старший и самый оригинальный из метафизиков, начал свою карьеру как форменный «футурист»; ранние его стихи сознательно заострены против вырождавшейся в штамп «итальянщины» английского Ренессанса путём придания стиху намеренной резкости и тряскости, путём введения намеренных диссонансов. Наряду со схоластическими и астрологическими образами Донн и его ученики любили вводить образы, заимствованные из новой науки, но и эта научность, как и весь их модернизм, служит чисто эстетической цели заострения и «остранения» формы и отнюдь не отражает подлинной новизны их миросозерцания. Все эти черты делают «метафизиков» чрезвычайно подходящими учителями для «высоколобых» поэтов империалистической Англии.
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе