Иметь и не иметь

«Иметь и не иметь» (англ. To Have and Have Not) — роман Эрнеста Хемингуэя 1937 года. Рассказывает об американском рыбаке Гарри Моргане, который в силу обстоятельств становится контрабандистом. Через 7 лет вышел одноимённый фильм по мотивам книги.

Цитаты

	— … я не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть ещё многое, что не может болтать. Люди могут болтать. — А китайцы не могут болтать? — сказал Панчо со злостью. — Они могут болтать, но я их не понимаю. — глава 1
	"… I didn't carry anything that can talk. Sacked liquor can't talk. Demijohns can't talk. There's other things that can't talk. Men can talk." "Can Chinamen talk?" Pancho said, pretty nasty. "They can talk but I can't understand them."

	Он побрёл к воротам, длинный, как день без завтрака. — глава 2
	He started to walk off down the dock looking longer than a day without breakfast.

	— Вы рыбак? — Да, сэр, — сказал Гарри. — Как же вы ловите рыбу одной рукой? <…> — Очень просто: вдвое быстрее. — глава 9
	"You're a fisherman?" "Yes, sir," said Harry. "How do you fish with one arm?" <…> "You just fish twice as fast."

Он писал роман о забастовке на текстильной фабрике. В сегодняшней главе он собирался вывести толстую женщину с заплаканными глазами, которую встретил по дороге домой. Муж, возвращаясь по вечерам домой, ненавидит её, ненавидит за то, что она так расплылась и обрюзгла, ему противны её крашеные волосы, слишком большие груди, отсутствие интереса к его профсоюзной работе. Глядя на неё, он думает о молодой еврейке с крепкими грудями и полными губами, которая выступала сегодня на митинге. Это будет здорово. Это будет просто потрясающе, и притом это будет правдиво. В минутной вспышке откровения он увидел всю внутреннюю жизнь женщины подобного типа. Её раннее равнодушие к мужниным ласкам. Жажда материнства и обеспеченного существования. Отсутствие интереса к стремлениям мужа. Жалкие попытки симулировать наслаждение половым актом, который давно уже вызывает в ней только отвращение. Это будет замечательная глава. — глава 19

He was writing a novel about a strike in a textile factory. In today's chapter he was going to use the big woman with the tear-reddened eyes he had just seen on the way home. Her husband when he came home at night hated her, hated the way she had coarsened and grown heavy, was repelled by her bleached hair, her too big breasts, her lack of sympathy with his work as an organizer. He would compare her to the young, firm-breasted, full-lipped little Jewess that had spoken at the meeting that evening. It was good. It was, it could be easily, terrific, and it was true. He had seen, in a flash of perception, the whole inner life of that type of woman. Her early indifference to her husband's caresses. Her desire for children and security. Her lack of sympathy with her husband's aims. Her sad attempts to simulate an interest in the sexual act that had become actually repugnant to her. It would be a fine chapter.

	— Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. — [Гарри] остановился. — Всё равно человек один не может ни черта. Он закрыл глаза. Потребовалось немало времени, чтобы он выговорил это, и потребовалась вся его жизнь, чтобы он понял это. — глава 23 (популярная среди социалистов банальная цитата)
	"One man alone ain't got. No man alone now." He stopped. "No matter how a man alone ain't got no bloody fucking chance." He shut his eyes. It had taken him a long time to get it out and it had taken him all of his life to learn it.

Глава 24

	… друзья его уже давно стали чувствовать, что он сдаёт. Они почувствовали это безошибочным инстинктом богачей, которые всегда вовремя угадывают, когда с одним из членов компании неладно, и тотчас же проникаются здоровым стремлением вышвырнуть его вон, если уж нельзя его уничтожить… — по словам Ивана Кашкина, глава «жестоко пародирует эпигонов Джойса»
	… his friends had felt for some time that he was cracking up. If he had not been felt to be cracking up, with that instinct for feeling something wrong with a member of the pack and healthy desire to turn him out, if it is impossible to destroy him, which characterizes the rich…

У [Генри] были блестящие данные для карьеры спекулянта, потому что он обладал необычайной сексуальной силой, дававшей ему уверенность хорошего игрока, здравым смыслом, безукоризненным математическим умом, постоянным, но сдержанным скептицизмом, который был чувствителен к надвигающимся катастрофам, как точный барометр-анероид к атмосферному давлению; и, наконец, безошибочным чувством времени, не позволявшим ему действовать слишком рано или слишком поздно. Всё это, вместе с отсутствием нравственных правил, неспособностью к раскаянию или жалости и уменьем внушать людям симпатию, не платя за неё ни взаимностью, ни доверием, но в то же время искренне и горячо уверяя их в своей дружбе — дружбе человека, настолько заинтересованного в преуспеянии друзей, что они у него автоматически превращались в сообщников, — всё это сделало его тем, чем он был теперь. А был он теперь стариком в шёлковой полосатой пижаме, прикрывавшей впалую старческую грудь, вздутый животик, дряблые ножки и то, ныне бесполезное, чем он так когда-то гордился; и он лежал на кровати и не мог заснуть, потому что наконец, впервые в жизни, узнал раскаяние. <…> Он лежал и думал об этом и в конце концов заснул; но так как раскаяние нашло уже трещину и всё время просачивалось в неё, он не знал, что спит, потому что его мозг продолжал ту же работу, что и наяву.

He had been admirably endowed for a speculative career because he had possessed extraordinary sexual vitality which gave him the confidence to gamble well; common sense, an excellent mathematical brain, a permanent but controlled skepticism; a skepticism which was as sensitive to impending disaster as an accurate aneroid barometer to atmospheric pressure; and a valid time sense that kept him from trying to hit tops or bottoms. These, coupled with a lack of morals, an ability to make people like him without ever liking or trusting them in return, while at the same time convincing them warmly and heartily of his friendship; not a disinterested friendship, but a friendship so interested in their success that it automatically made them accomplices; and an incapacity for either remorse or pity, had carried him to where he was now. And where he was now was lying in a pair of striped silk pyjamas that covered his shrunken old man's chest, his bloated little belly, his now useless and disproportionately large equipment that had once been his pride, and his small flabby legs, lying on a bed unable to sleep because he finally had remorse. <…> So he lay thinking of that and finally he slept; but because remorse had once found the crack and begun to seep in, he did not know he slept because his brain kept on as it had while he was awake.

	… хозяин, по профессии зять богатого тестя, и его любовница Дороти, жена высокооплачиваемого голливудского режиссёра Джона Холлиса, который ещё надеется, что его мозг переживёт печень, и готовится под конец объявить себя коммунистом во спасение своей души, так как прочие органы уже настолько прогнили, что спасти их невозможно…
	… a professional son-in-law of the very rich and his mistress, named Dorothy, the wife of that highly paid Hollywood director, John Hollis, whose brain is in the process of outlasting his liver so that he will end up calling himself a Communist, to save his soul, his other organs being too corroded to attempt to save them…

Перевод

Е. Д. Калашникова, 1938, 1959

О романе

Хэмингуэй решил вышибить клин клином — жёсткому, волевому, паразитическому миру Америки противопоставлен человек, находящийся за бортом буржуазного общества, Гарри Морган, но человек, наделённый многими, если не всеми, агрессивными качествами этого общества и теми исторически положительными качествами, которые деловая буржуазия когда-то имела, но теперь уже утратила — энергией, предприимчивостью, способностью к риску. <…> Гарри нужно оторваться от рабочего класса, всё более погружающегося в нужду, всплыть одному на поверхность и — в бешеной борьбе, с риском погибнуть— достигнуть лагеря имущих. <…> Клин клином вышибить не удалось, потому что новый клин не был закален новыми средствами, он был сделан целиком из старого материала — и дал трещину. <…> Искусство писателя здесь очень, велико: он окончил жизнь своего героя, не соответствовавшего требованиям борьбы с миром империализма, не оправдавшего первоначального замысла автора.

— Андрей Платонов, «Навстречу людям», 1938

Хемингуэй, по всей видимости, чувствовал, что избранные им узкие рамки места действия сковывают его, мешают дать более широкую картину современного американского общества. Отсюда, вероятно, и из стремления нарисовать резко контрастную, без полутонов, картину появилось чрезвычайно важное для правильного прочтения романа, сюжетно как будто и выпадающее из романа описание стоящих у причалов богатых яхт и их обитателей. Эта беглая панорама, отчасти напоминающая приём кинематографа, исполнена желчи и ненависти.

— Борис Грибанов