Белла Ахатовна Ахмадулина

	Белла Ахмадулина
	Белла Ахмадулина (2010)
	Статья в Википедии
	Произведения в Викитеке
	Медиафайлы на Викискладе

Бе́лла (Изабе́лла) Аха́товна Ахмаду́лина (тат. Белла Әхәт кызы Әхмәдуллина; 10 апреля 1937, Москва, РСФСР, СССР — 29 ноября 2010, Переделкино) — русская поэтесса, писательница, переводчица, одна из крупнейших русских лирических поэтесс второй половины XX века.

Цитаты

	А напоследок я скажу: прощай, любить не обязуйся. С ума схожу. Иль восхожу к высокой степени безумства.
	— "Прощание"

	По улице моей который год звучат шаги - мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден.
	— "По улице моей который год..." Песня на эти стихи звучала в кинофильме Э.Рязанова "Ирония судьбы"

Цитаты о Белле Ахмадулиной

— Это было признание... Ир, Тарковский — это признание. Понимаешь, какая вещь. Шергин — это признание. Белла потом прочла “Недопёска” и тоже рехнулась, она сошла с ума. Она сошла слегка с ума на этой почве. Она даже разговаривала голосом недопеска. То есть у нее был особый голос такой, она говорит: Вы понимаете, каким голосом я с вами разговариваю? Я говорю: Каким? Говорит: Это голос недопёска. (Смеётся. — И. С.) Это чудно, но это факт. И она написала на книжке, которую попросила, чтоб я подарил дочери Льва Ошанина, она написала “Недопесок — это я”. А я пожалел, что на моей-то она так не написала. У меня-то этой нет надписи. Белла потом на многие годы исчезла и вот этой осенью снова стала мне звонить, потрясенная повестью “Самая лёгкая лодка в мире” и всей книгой “Опасайтесь лысых и усатых”. Сейчас она ходит, у них там в Доме Книги еще продаются “Опасайтесь лысых и усатых”, она скупает их столько, сколько есть денег, приносит домой и дарит всем, кому только может.^[1]

— Юрий Коваль, «Я всегда выпадал из общей струи», 1993

— ...Даже Белла Ахмадулина, которой я подарил эту книжку, то ли она ее не прочла тогда... Но позже Белла мне сказала все-таки: Всю ночь смеялась, как дурак.
— Над “Лодкой”?
— Над “Лодкой”, да. Всю ночь смеялась, как дурак. Она любит про себя в мужском роде сказать... Несколько месяцев назад, где-то в октябре, она мне звонит очень печальная и говорит: Я не могу жить без вашей прозы, я все время читаю “Лодку”, все время читаю “Лодку”. Папашка — это я, самая легкая лодка в мире — это я, всё там — это я. В результате я ей посвящаю вторую вещь, то есть “Лодку”. И теперь я посвящаю ей “Суера”. Три книги от меня — это тоже большой рекорд. “Недопёска”, “Лодку” и “Суера”. С Беллой особые отношения, это, конечно, особые отношения, они вообще не вписываются ни в какие рамки...^[1]

— Юрий Коваль, «Я всегда выпадал из общей струи», 1993

Третьего дня Ахмадулиной исполнилось шестьдесят. Юбилей ее отмечался с большой помпой. Размах празднования не соответствует значению сделанного ею. Она хорошо начала. У нее был чистый голос. Она была образованна. Поразительно для ее возраста знала русскую поэзию. Но не устояла перед опасными соблазнами литературной среды. Ей и 25 еще не было, когда маститые поэтические авторитеты на ― равных приняли ее в свой круг. После второго замужества, когда ее благоверным стал Нагибин, она пристрастилась к хмельному разгулу. И пошло и поехало. Разошлась с Нагибиным, вышла замуж за юного отпрыска Кайсына Кулиева, родила, разошлась с ним, соединилась с Мессерером и все продолжала пить. Стихи ее становились все манернее, речь путаней. Она мелькала то тут, то там. Везде ее сопровождали восторги и комплименты. В эти дни кто-то из тех, кто ни бельмеса не смыслит в литературе, но, осаждаемый репортерами, привык в Микрофон выдавать докторальные всхлипы, сказал, что в русской поэзии нашего века вслед за Ахматовой и Цветаевой шествует Ахмадулина. Трудно придумать большую чепуху. Ахматова, уже в тридцать лет бывшая классиком, пережившая потом второе рождение, оплатившая свои строки потерями, страданиями, болью, и благополучная Ахмадулина, которой сходило с рук даже то, что не сходило другим. С Цветаевой, не дожившей до пятидесяти, прошедшей через все круги ада, ее может, сравнивать только тот, кто начисто лишен не только поэтического, но нравственного слуха. Фабрикация поэтических светил происходит у нас так же, как изготовление звезд в Голливуде. Все смешалось в доме Облонских.^[2]

— Лев Левицкий, «Термос времени», дневник от 12 апреля 1997

В 1954 году я был в одном московском доме, среди студенческой компании. За бутылками сидра и кабачковой икрой мы читали свои стихи и спорили. И вдруг одна восемнадцатилетняя студентка голосом шестидесятилетней чревовещательницы сказала:
― Революция сдохла, и труп ее смердит. (Это была Юнна Мориц… ― Е.Е., 1998) И тогда поднялась другая восемнадцатилетняя девушка с круглым детским лицом, толстой рыжей косой и, сверкая раскосыми татарскими глазами, крикнула:
― Как тебе не стыдно! Революция не умерла. Революция больна. Революции надо помочь. Эту девушку звали Белла Ахмадулина. Она вскоре стала моей женой.^[3]

— Евгений Евтушенко, «Волчий паспорт», 1999

Источники

↑ ¹ ² Юрий Коваль. «Я всегда выпадал из общей струи» (Экспромт, подготовленный жизнью). Интервью с Ириной Скуридиной. — СПб.: «Вопросы литературы». № 6, 1998 г.
↑ Левицкий Л. А. Термос времени. Дневник, 1978-1997. — СПб.: Изд-во Сергея Ходова, 2006 г.
↑ Евгений Евтушенко, «Волчий паспорт». — Москва: Вагриус, 1999 г.

[струя-1] ¹ ² Юрий Коваль. «Я всегда выпадал из общей струи» (Экспромт, подготовленный жизнью). Интервью с Ириной Скуридиной. — СПб.: «Вопросы литературы». № 6, 1998 г.

[левицц-2] Левицкий Л. А. Термос времени. Дневник, 1978-1997. — СПб.: Изд-во Сергея Ходова, 2006 г.

[3] Евгений Евтушенко, «Волчий паспорт». — Москва: Вагриус, 1999 г.

[1]

[2]

[3]