Война в наши двери стучится,
предательски ломит в окно, —
ну что же, ведь это случиться
когда-нибудь было должно! <…>
Не будем ни хвастать, ни охать:
нам в мире с фашизмом — не быть;
кровавую руку — по локоть
должны мы ему обрубить.
Вперёд — и без останова!
Фашизм разгромим навсегда,
чтоб это проклятое слово
исчезло с земли без следа;
Чтоб эти кровавые руки
детей не пугали в ночах;
чтоб ихней звериной науки
погас заражённый очаг.
— «Победа будет за нами!», 23 июня 1941
Ребёнок вдали закричал:
«Не надо, не надо, не надо!»
Пронзительный крик отвечал
на то, чему сердце не радо,
На то, чему чужды зрачки,
и губы, и руки, и ноги;
разодрано время в клочки
стенаньем воздушной тревоги. <…>
Всё стало непрочным, как дым <…>.
Мы стали до губ тяжелеть
под всем, что на сердце сгружалось.
Железо ли надо жалеть?
Железо не знает про жалость!
И только на душах налет,
как бы от гранильного шлака,
ее непомерных тягот,
ее несводимого знака.
Мы сами втянулись в валы
стальных и железных прокатов
и сами вложились в стволы
нацеленных автоматов.
— «Полёт пуль», 1941
Это невероятно:
камни дорог в крови,
в прачечных ржавые пятна,
а люди — туда и обратно,
туда и обратно,
как ничего не случилось,
как муравьи!
Это невыразимо:
взрывов в глазах столбы,
а люди — всё мимо и мимо,
мимо своей незримой,
неотвратимой
судьбы!
Тел неоплаканных груды,
дум недодуманных дни…
Люди не любят чуда:
горы пустой посуды,
суды да пересуды,
слухи да сплетни одни.
Так же стригут бородки,
так же влачат кули,
так же по стопке водки
лихо вливают в глотки,
так же читают сводки,
точно война — вдали!.. <…>
Не рассказать про геройство
серым, сухим языком!
Это — отчаянных свойство!..
В землю вгрызись и заройся
вместе с пехотным полком, —
вот тогда, может быть, тоже
будешь понятье иметь:
вместо наигранной дрожи —
злую чувствительность кожи,
глотки простуженной медь…
Может, и сможешь похоже
это геройство воспеть.
— «Будни войны», 1941
Сколько нужно ещё столетий,
чтобы дружба стала на свете? <…>
Поднялась заря над Камой,
заиграли берега:
из парчи камчатой самой
понападали снега.
— «Москва — Кама», август — ноябрь 1941
И город
на прочные гвозди подкован,
и городу
сильная правда ясна,
и нету на свете
народа такого,
которого б так
волновала весна!
— «Городок на Каме», 1942
Подымалось на дыбы
всё —
врагу встречь:
корнем вверх пошли дубы
на завал
лечь.
На альпийские луга
с ледников
сверк,
чтоб скользящая нога
не прошла
вверх.
… когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
Но нож объявлять святыней
и, вглядываясь в лезвиё,
начать находить отныне
лишь в нём отраженье своё,
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
Убийство зовёт убийство,
но нечего утверждать,
что резаться и рубиться —
великая благодать.
У всех, увлечённых боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем,
и грязь с лица отскребём,
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
