Перейти к содержанию

Владимир Одоевский и его роман «Русские ночи»

Материал из Викицитатника

Владимир Одоевский и его роман «Русские ночи» — статья Евгения Маймина 1975 года[1].

Цитаты

[править]
  •  

Историко-литературное значение его творчества, быть может, не до конца осознано и определено, но в целом оно неоспоримо. В. Одоевский был открывателем новых путей в литературе и создателем новых жанров.

  •  

Мечта В. Одоевского о цельном человеке и цельном знании — это романтическое выражение глубокой тоски его и его современников по тому социальному, национальному и человеческому единству, которого так не хватало в реальной жизни! Борьба с унизительной и опасной односторонностью человека и человеческого знания станет одним из главных дел Одоевского-писателя именно потому, что это было живое и жизненное дело.

  •  

В художественном отношении большинство апологов не выдерживают строгой критики. Мысль в них кажется слишком оголённой, изображение — вялым, прямые авторские рассуждения занимают в композиции апологов непропорционально большое место. Но за этими недостатками ранней философской прозы В. Одоевского можно увидеть и некоторые общие, типологические черты как его собственной поэтики, так и поэтики некоторых других любомудров.

  •  

В «Сказке о мёртвом теле, неизвестно кому принадлежащем» <…> всё удивительно живо и правдоподобно при всём неправдоподобии случая и обстоятельств. Необыкновенное происшествие обставлено у В. Одоевского обыкновенными и очень жизненными деталями, приметами быта. Об этом обыкновенном и бытовом говорится в стиле официального — тоже заурядного — судопроизводства. Но всё дело в том, что эти заурядные приметы и детали реального мира через свою связь с необыкновенным и фантастическим приобретают крупные масштабы, становятся в точном смысле слова зримыми. Мелочь делается вовсе не мелочью; выявляется истинный нравственный и социальный смысл — или, лучше сказать, бессмыслица — того, что для привычного, рутинного читательского сознания представлялось как бы нормой и что на самом деле не было нормальным. <…>
О сходстве сказки-новеллы В. Одоевского и повести «Нос» Гоголя говорилось в научной литературе неоднократно.

  •  

Как бы ни относился сам Одоевский к мистическим учениям, как бы ни увлекался ими в плане научно-философском, мистические элементы в его литературных произведениях, когда они в них присутствовали, носили характер формальный, а не содержательный. <…>
Мистические элементы в «Сильфиде» по существу <…> отрешают от повседневного и бытового, переключают повествование на «высокую волну», придают ему философское звучание.

О «Русских ночах»

[править]
  •  

Ведущее начало романа В. Одоевского и главный герой его — сама философская мысль: жизнь мысли и драма мысли. В известной степени этому отвечает и название произведения, <…> [которое] вполне могло быть понятным романтически настроенному читателю.
«Русские ночи» — это русские мысли, русские раздумья, русские идеи. <…> Поэтические ассоциации, которые вызывались у читателя понятием и образом ночи, естественно связывались именно с мыслями и идеями как главными предметами и героями романа В. Одоевского.

  •  

Видимая фрагментарность произведения сочетается с глубоким, музыкальным единством всех его частей. Музыкальным можно назвать самый принцип композиции романа. <…>
Музыкальный принцип композиции предполагает не поступательное, а возвращающееся повествование. <…> Ход повествования определяется не логикой событийного сюжета, а больше всего законами внутренних ассоциаций, вариационным повторением и усилением мотивов-идей, столкновением противоположных мотивов в пределах одной темы (что на языке музыки называется «контрапунктом»).

  •  

Диалоги в «Русских ночах» <…> оформляют речь внутренне не столько диалогическую, сколько монологическую. На них заметен сильный налёт дидактизма. <…>

  •  

Тема поэта и поэзии оказывается в романе ключевой в самом точном значении слова.
Это становится особенно заметным, начиная с Ночи четвёртой и пятой. <…> В рассказах <…> связь с темой носит, так сказать, обратный, негативный характер <…>. В рассказах этих рисуется мир, лишённый поэтического, — и он выглядит как потерянный и страшный мир. <…>
Новеллы следуют одна за другой с заметным нарастанием эмоционального звучания. Развитие сюжета идёт crescendo. В конце новеллы «Бал» возвышенно-трагическая патетика авторской речи достигает одной из своих кульминаций, и по законам музыкального повествования за этим теперь должно последовать разрешение, переключение в иную, контрастную тональность.

  •  

По-настоящему со славянофилами его роднило только одно: романтический характер его исторической концепции. В его пророчествах о России, в страстной апологии русской мысли и основ русской жизни была высокая правда мечты и было очень мало сказано о современной ему реальной действительности. Свою мечту В. Одоевский и принимал за реальность. Романтической утопией закончил он свой философский роман <…>.
Как бы ни были интересны и значительны <…> литературные произведения В. Одоевского, написанные в последний период его деятельности, <…> не будет большим преувеличением, если мы скажем, что «Русскими ночами» В. Одоевский простился с литературно-художественной деятельностью. Роман «Русские ночи» оказался итоговым произведением и для русского философского романтизма, и для самого В. Одоевского. — конец

Примечания

[править]
  1. В. Ф. Одоевский. Русские ночи. — Л.: Наука, 1975. — (Литературные памятники). — С. 247-276. — 50000 экз.