Голодные игры (роман)

«Голодные игры» (англ. The Hunger Games) — роман-антиутопия Сьюзен Коллинз 2008 года, положивший начало трилогии. Одноимённая экранизация вышла в прокат 22 марта 2012.

Цитаты

Часть первая

	Мы живём в Дистрикте-12, в районе, прозванном Шлак. По утрам здесь обычно полно народу. Шахтеры торопятся на смену. Мужчины и женщины с согнутыми спинами, распухшими коленями. Многие уже давно оставили всякие попытки вычистить угольную пыль из-под обломанных ногтей и отмыть грязь, въевшуюся в морщины на изможденных лицах. — 1
	Our part of District 12, nicknamed the Seam, is usually crawling with coal miners heading out to the morning shift at this hour. Men and women with hunched shoulders, swollen knuckles, many who have long since stopped trying to scrub the coal dust out of their broken nails, the lines of their sunken faces.

	По осени некоторые сорвиголовы отваживаются в леса за яблоками. Далеко не заходят, Луговину из глаз не выпускают. Чуть что — сразу обратно, к родным крышам. «Дистрикт-12. Здесь вы можете подыхать от голода в полной безопасности», — бормочу я и тут же оглядываюсь. Даже здесь, в глуши, боишься, что тебя кто-нибудь услышит. — 1
	In the fall, a few brave souls sneak into the woods to harvest apples. But always in sight of the Meadow. Always close enough to run back to the safety of District 12 if trouble arises. “District Twelve. Where you can starve to death in safety,” I mutter. Then I glance quickly over my shoulder. Even here, even in the middle of nowhere, you worry someone might overhear you.

— Привет, Кошачья мята, — кричит Гейл. На самом деле мое имя Китнисс, но в первый раз, когда мы знакомились, я его едва прошептала, и ему послышалось «Кошачья мята». А потом ещё ко мне какая-то глупая рысь привязалась, думала, ей что-нибудь перепадет от моей добычи. Вот все и подхватили это прозвище. Рысь в конце концов пришлось убить — всю дичь распугивала. Даже жалко, с рысью как-то веселее было. Шкуру я продала, и неплохо. — 1

“Hey, Catnip,” says Gale. My real name is Katniss, but when I first told him, I had barely whispered it. So he thought I’d said Catnip. Then when this crazy lynx started following me around the woods looking for handouts, it became his official nickname for me. I finally had to kill the lynx because he scared off game. I almost regretted it because he wasn’t bad company. But I got a decent price for his pelt.

	Эффи Бряк — 1
	Effie Trinket

	Я пытаюсь вспомнить что-то из их совместной жизни, а перед глазами лишь бледная женщина с непроницаемым лицом, которая сидит и смотрит, как от её детей остаётся кожа да кости. — 1
	I try to remember that when all I can see is the woman who sat by, blank and unreachable, while her children turned to skin and bones.

У меня такое чувство, будто я осталась ему что-то должна, а я не люблю ходить в должниках. Возможно, мне было бы легче, если бы хоть поблагодарила его. Я и правда хотела, просто возможности не подвернулось. Теперь поздно. Нас бросят на арену, и нам придется сражаться насмерть. Хороша я там буду со своим «спасибо»! Боюсь, слишком уж натянуто оно звучит, когда одновременно пытаешься перерезать благодетелю глотку. — 2

I feel like I owe him something, and I hate owing people. Maybe if I had thanked him at some point, I’d be feeling less conflicted now. I thought about it a couple of times, but the opportunity never seemed to present itself. And now it never will. Because we’re going to be thrown into an arena to fight to the death. Exactly how am I supposed to work in a thank-you in there? Somehow it just won’t seem sincere if I’m trying to slit his throat.

Забавные птицы — сойки-пересмешницы, зато Капитолию они точно бельмо на глазу. Когда восстали дистрикты, для борьбы с ними в Капитолии вывели генетически измененных животных. Их называют перерождениями или просто переродками. Одним из видов были сойки-говоруны, обладавшие способностью запоминать и воспроизводить человеческую речь. Птиц доставляли в места, где скрывались враги Капитолия, там они слушали разговоры, а потом, повинуясь инстинкту, возвращались в специальные центры, оснащенные звукозаписывающей аппаратурой. Сначала повстанцы недоумевали, как в Капитолии становится известным то, о чем они тайно говорили между собою, ну а когда поняли, такие басни стали сочинять, что в конце концов капитолийцы сами в дураках и остались. Центры позакрывались, а птицы должны были сами постепенно исчезнуть — все говоруны были самцами. Должны были, однако не исчезли. Вместо этого они спарились с самками пересмешников и так получился новый вид птиц. Потомство не может четко выговаривать слова, зато прекрасно подражает другим птицам и голосам людей — от детского писка до могучего баса. А главное, сойки-пересмешницы умеют петь как люди. И не какие-нибудь простенькие мелодии, а целые песни от начала до конца со многими куплетами — надо только не полениться вначале спеть самому, и птицам должен понравится твой голос. — 3

A mockingjay. They’re funny birds and something of a slap in the face to the Capitol. During the rebellion, the Capitol bred a series of genetically altered animals as weapons. The common term for them was muttations, or sometimes mutts for short. One was a special bird called a jabberjay that had the ability to memorize and repeat whole human conversations. They were homing birds, exclusively male, that were released into regions where the Capitol’s enemies were known to be hiding. After the birds gathered words, they’d fly back to centers to be recorded. It took people awhile to realize what was going on in the districts, how private conversations were being transmitted. Then, of course, the rebels fed the Capitol endless lies, and the joke was on it. So the centers were shut down and the birds were abandoned to die off in the wild. Only they didn’t die off. Instead, the jabberjays mated with female mockingbirds creating a whole new species that could replicate both bird whistles and human melodies. They had lost the ability to enunciate words but could still mimic a range of human vocal sounds, from a child’s high-pitched warble to a man’s deep tones. And they could re-create songs. Not just a few notes, but whole songs with multiple verses, if you had the patience to sing them and if they liked your voice.

	Наелась я до отвала, теперь главное удержать все это в себе. Пит тоже выглядит довольно бледно. К таким пирам наши желудки не привычны. Но раз уж я выдерживаю мышиное мясо с поросячьими кишками — стряпню Сальной Сэй, а зимой и древесной корой не брезгую, то тут как-нибудь справлюсь. — 3
	Now that the meal’s over, I’m fighting to keep the food down. I can see Peeta’s looking a little green, too. Neither of our stomachs is used to such rich fare. But if I can hold down Greasy Sae’s concoction of mice meat, pig entrails, and tree bark — a winter specialty — I’m determined to hang on to this.

	Нельзя забыть того, кто был твоей последней надеждой. — 5
	You don’t forget the face of the person who was your last hope.
	— Китнисс

Часть вторая

— Ты хочешь сказать, что не станешь убивать? — спрашиваю я. — Стану. Когда придет время, я буду убивать, как любой другой. Я не смогу уйти без боя. Я только… хочу как-то показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше чем пешка в его Играх. — Ты не больше, — возражаю я. — Как и все остальные. В этом суть Игр. — Ладно, пусть так. Но внутри них ты — это ты, а я — это я, — не унимается он. — Ты понимаешь? <…> Посмотрим, каким благородным он окажется, когда посмотрит в глаза смерти. Возможно, станет одним из тех полулюдей, которые, убив соперника, съедают его сердце. Пару лет назад один парень из Дистрикта-6 по имени Тит одичал вчистую. Распорядители Игр усмиряли его электрошоковыми ружьями, чтобы оттащить убитых им трибутов, прежде чем он их сожрёт. На арене нет ни правил, ни ограничений, но поскольку каннибализм непривлекателен для капитолийской аудитории, его пресекают. Поговаривали, что лавина, прикончившая Тита, была устроена специально, чтобы победителем не стал сумасшедший. — 9

“Do you mean you won’t kill anyone?” I ask. “No, when the time comes, I’m sure I’ll kill just like everybody else. I can’t go down without a fight. Only I keep wishing I could think of a way to ... to show the Capitol they don’t own me. That I’m more than just a piece in their Games,” says Peeta. “But you’re not,” I say. “None of us are. That’s how the Games work.” “Okay, but within that framework, there’s still you, there’s still me,” he insists. “Don’t you see?” <…> We will see how high and mighty he is when he's faced with life and death. He'll probably turn into one of those raging beast tributes, the kind who tries to eat someone's heart after they've killed them. There was a guy like that a few years ago from District 6 called Titus. He went completely savage and the Gamemakers had to have him stunned with electric guns to collect the bodies of the players he'd killed before he ate them. There are no rules in the arena, but cannibalism doesn't play well with the Capitol audience, so they tried to head it off. There was some speculation that the avalanche that finally took Titus out was specifically engineered to ensure the victor was not a lunatic.

	Несмотря на сжавшийся в комок желудок и отсутствие аппетита, я наедаюсь до отвала. Еда превосходная, но я так волнуюсь, что не получаю от неё никакого удовольствия; с таким же успехом я могла бы жевать угольную пыль. — 9
	Despite the tension in my stomach, I eat as much as I can, although none of the delectable food makes any impression on me. I’m so nervous, I could be eating coal dust.

	И едва не теряю сознание: кожа, рубиново-красная, сплошь покрыта волдырями. Я делаю несколько медленных, глубоких вдохов, зная, что камеры сейчас направлены на моё лицо. Нельзя выказать слабость. Иначе помощи не жди. Жалким видом никого не удивишь. А вот стойкость часто вызывает восхищение. — 11
	I almost faint at the sight of my calf. The flesh is a brilliant red covered with blisters. I force myself to take deep, slow breaths, feeling quite certain the cameras are on my face. I can’t show weakness at this injury. Not if I want help. Pity does not get you aid. Admiration at your refusal to give in does.

Я проваливаюсь в бесконечный кошмар, прерываемый минутами ещё более страшного полубодрствования. Все самое жуткое, что случилось или ещё может случиться со мной и с теми, кто мне дорог, предстает в таких ярких образах, что невозможно не поверить в их реальность. Очнувшись от одного видения, я не успеваю подумать: наконец-то закончилось, как подступает следующее, не менее мучительное. Сколько раз я видела смерть Прим. Была рядом с отцом в последние его минуты. Чувствовала, как мое тело разрывается на части. В этом особенность яда ос-убийц — он безошибочно находит, где в твоём мозге гнездится страх. — 12

I enter a nightmare from which I wake repeatedly only to find a greater terror awaiting me. All the things I dread most, all the things I dread for others manifest in such vivid detail I can’t help but believe they’re real. Each time I wake, I think, At last, this is over, but it isn’t. It’s only the beginning of a new chapter of torture. How many ways do I watch Prim die? Relive my father’s last moments? Feel my own body ripped apart? This is the nature of the tracker jacker venom, so carefully created to target the place where fear lives in your brain.

	Обычно Капитолию нет до нас дела, лишь бы достаточно угля добывали. — А вы себе берёте угля, сколько нужно? — спрашивает Рута. — Нет. Сколько сможем купить. Бесплатно только то, что на башмаках принесем. — 12; возможно, это вариант распространённой мысли
	Such as, being largely ignored by the Capitol as long as we produce our coal quotas. “Do you get all the coal you want?” Rue asks. “No,” I answer. “Just what we buy and whatever we track in on our boots.”

	— Им и так хорошо. Захватили все запасы и в ус не дуют. — А если бы не было запасов? Пропали? Долго бы они продержались? — не унимаюсь я. — У нас ведь Голодные игры, так? — Китнисс, зато <профи> не голодны, — возражает Рута. — 12
	“I mean, it’s the Hunger Games, right?” “But, Katniss, they’re not hungry,” says Rue.

Часть третья

	— Делаю сама не знаю что и не выношу вида гноя, — объясняю я. — О-о! А-а! — Из меня вырываются стоны, пока я смываю первую порцию листьев и прикладываю новую. — И как же ты охотишься? — спрашивает Пит. — Убивать зверей гораздо легче, чем это. Можешь мне поверить. Хотя тебя я тоже, кажется, убиваю. — А побыстрей убивать нельзя? — Нет. Заткнись и жуй груши. — 16
	“I’ve no idea what I’m doing and I hate pus,” I say. “Euh!” I allow myself to let out a groan as I rinse away the first round of leaves and apply the second. “Euuuh!” “How do you hunt?” he asks. “Trust me. Killing things is much easier than this,” I say. “Although for all I know, I am killing you.” “Can you speed it up a little?” he asks. “No. Shut up and eat your pears,” I say.

… козу он всё равно хотел сбыть с рук, тем не менее торговались мы с ним не меньше получаса. Целую толпу собрали. Кто одно говорил, кто другое. Ну и цена вышла ни то ни сё: почти даром, если коза выживет, и грабёж, если сдохнет. Каждый ушел со своим мнением, а я ушла с козой. <…> — Коза действительно себя окупила. И не один раз, — продолжаю я рассудительным тоном. — Ну как же. Иначе, она бы просто не посмела. После того, как ты спасла ей жизнь, — говорит Пит. — Я тоже постараюсь себя окупить. — Правда? Напомни-ка, сколько ты мне стоил? — Кучу хлопот. Не беспокойся, я всё верну. — 17

… he still wanted that goal off his hands. It took us half an hour to agree on the price. Quite a crowd had gathered by then to hand out opinions. It was an excellent deal if the goat lived; I’d been robbed if she died. People took sides in the argument, but I took the goat. <…> “The goat has paid for itself. Several times over,” I say in a superior tone. “Well, it wouldn’t dare do anything else after you saved its life,” says Peeta. “I intend to do the same thing.” “Really? What did you cost me again?” I ask. “A lot of trouble. Don’t worry. You’ll get it all back,” he says.

	Ха! А я-то думала, что у торговцев сладкая жизнь. Голодать-то Питу, конечно, не приходилось, что верно, то верно. И всё-таки есть что-то удручающее в том, чтобы всегда жевать чёрствый хлеб, старые сухие буханки, которые никто не захотел купить. При всей нашей нищете у нас есть одно преимущество: так как я добываю еду каждый день, она большей частью такая свежая, что того гляди убежит. — 20
	Huh. I always assumed the shopkeepers live a soft life. And it’s true, Peeta has always had enough to eat. But there’s something kind of depressing about living your life on stale bread, the hard, dry loaves that no one else wanted. One thing about us, since I bring our food home on a daily basis, most of it is so fresh you have to make sure it isn’t going to make a run for it.

	Моё внимание привлекает еда. Булочки и яблоко целы, а вот сыра определённо стало меньше. — И ты ел без меня! <…> — Ел? Нет, ничего я не ел, — отвечает Пит. — В таком случае сыр съело яблоко. — 20
	I notice the food. The rolls and apples are untouched, but someone’s definitely picked away part of the cheese. “And you ate without me!” <…> “What? No, I didn’t,” Peeta says. “Oh, and I suppose the apples ate the cheese,” I say.

	Я потратила столько времени, чтобы перестать недооценивать своих противников, и забыла, что так же опасно переоценить их. — 21; если и не трюизм, то вариант распространённой мысли
	I’ve spent so much time making sure I don’t underestimate my opponents that I’ve forgotten it’s just as dangerous to overestimate them as well.

	Я все ещё Огненная дева. Тонкая, почти прозрачная ткань испускает нежный свет, и стоит мне пошевелиться, как снизу вверх по нему прокатываются трепещущие волны. <…> Сейчас я будто одета в пламя свечи. — 23
	I am still the “girl on fire.” The sheer fabric softly glows. Even the slight movement in the air sends a ripple up my body. <…> In this dress, I give the illusion of wearing candlelight.

	Его голос не злой, он бесцветный, а это ещё хуже. Я уже теряю своего мальчика с хлебом. — 24
	His voice isn’t angry. It’s hollow, which is worse. Already the boy with the bread is slipping away from me.

Перевод

А. Шипулин, 2010 (с некоторыми уточнениями)

О романе

	Пульсирующе-напряжённый триллер.
	A throbbingly tense thriller.
	— Эмма Донохью

	Любовный треугольник безусловно стандартен для юношеского чтива <…>. В остальном «Голодные игры» тем не менее являются резким, ошарашивающе быстрым романом о насилии, который генерирует почти постоянное напряжении и может также генерировать изрядное количество противоречий. <…> Коллинз — умелый стилист сугубо деловой прозы с приятным сухим чувством юмора. Чтение «Голодных игр» вызывает такое же привыкание (и просто жестокое), как и игра в одни из тех стреляй-в-это-если-оно-движется консолей в холле местного торгового комплекса; ты знаешь, что это нереально, но всё равно продолжаешь тыкать в них четвертаки. Слабая сбалансированность проявляет авторскую лень, которую дети будут принимать с большей готовностью, чем взрослые.
	The love triangle is fairly standard teen-read stuff <…>. The rest of The Hunger Games, however, is a violent, jarring speed-rap of a novel that generates nearly constant suspense and may also generate a fair amount of controversy. <…> Collins is an efficient no-nonsense prose stylist with a pleasantly dry sense of humor. Reading The Hunger Games is as addictive (and as violently simple) as playing one of those shoot-it-if-it-moves videogames in the lobby of the local eightplex; you know it’s not real, but you keep plugging in quarters anyway. Balancing off the efficiency are displays of authorial laziness that kids will accept more readily than adults.
	— Стивен Кинг, 2008

	... роман ничуть не хуже и так же аллегорически богат, как книги цикла «Уродина» Скотта Вестерфельда. <…> Архетип выживающей девушки уже известен — она сильная и находчивая, но добрая и сентиментальная. Но в главе 1 нас известили, что Китнисс от него отличается: когда она описывает рысь, которая бегала за ней, пока она охотилась. Во многих книгах рысь была бы лучшим другом Китнисс. Но не здесь: «Рысь в конце концов пришлось убить — всю дичь распугивала. Даже жалко, с рысью как-то веселее было. Шкуру я продала, и неплохо.» Концепция книги не особо оригинальна — почти идентичное допущение исследуется в «Королевской битве» <…>. О стиле повествования нечего сказать захватывающего — слова, описывающие действия и мало что ещё. Но значительную основательность роману придаёт убедительно детализированный мир Коллинз и её незабываемо сложная и увлекательная героиня. <…> но это также позволяет нам увидеть сходство между миром Китнисс и нашим. Американская роскошь, в конце концов, зависит от чужой нищеты.
	... novel every bit as good and as allegorically rich as Scott Westerfeld’s “Uglies” books. <…> The archetype of the girl survivalist is familiar — she’s tough and resourceful, but kind and sentimental. We are put on notice that Katniss is something different in Chapter 1, when she describes a lynx who followed her around while she hunted. In many books, that lynx would be Katniss’s best friend. But not this one: “I finally had to kill the lynx because he scared off game. I almost regretted it because he wasn’t bad company. But I got a decent price for his pelt.” <…> The concept of the book isn’t particu­larly original — a nearly identical premise is explored in “Battle Royale” <…>. Nor is there anything spectacular about the writing — the words describe the action and little else. But the considerable strength of the novel comes in Collins’s convincingly detailed world-building and her memorably complex and fascinating heroine. <…> but it also allows us to see the similarities between Katniss’s world and ours. American luxury, after all, depends on someone else’s poverty.
	— Джон Майкл Грин, «Страшный новый мир», 2008

	Роман одинаково обращён и на парней, и на девушек, <…> имеет потрясающее активное действие, а исполнение последовательной и продуманной концепции создают запоминающуюся философию, что сделало его для меня книгой года.
	Appeals equally to boys as to girls … the stunning action sequences and the cleverness of concept and execution give this a haunting philosophical complexity and make it my book of the year.
	— Аманда Крэйг

	Это леденящая душу, кровавая и скрупулёзно ужасающая книга, <…> что называется насилие в гипнотическом качестве.
	It is a chilling, bloody and thoroughly horrifying book <…> what it called the hypnotic quality of the violence.
	— Лев Гроссман, 2009

	Один раз в Капитолии [Китнисс] становится предметом циничного груминга СМИ (приходит на ум аллюзия на гипермедийный декаданс графического романа «Инкал» Ходоровски), чуть ли не худшего, чем последующая бойня.
	Once in Capitol she is subject to cynical media grooming (resonance with the hypermedia decadence of Jodorowsky’s graphic novel Incal spring to mind) almost worse than the combat to come.
	— Дэмиен Бродерик, Пол Ди Филиппо, «Science fiction: 101 лучший роман 1985-2010», 2012