Зонд в рай и ад будущего
«Зонд в рай и ад будущего» (польск. Sonda w niebo i piekło przyszlości) — предисловие Станислава Лема 1973 года к третьему изданию его «Summa Technologiae» (1974). Название было в первой публикации — Kultura (Warszawa), 1973, № 40 и 41. Написано на основе лекций, прочитанных Лемом студентам факультета философии Ягеллонского университета в Кракове в 1972—73 годах.
Цитаты
[править]I
[править]Похоже, в футурологии господствуют крайние позиции, как и в книгах, которые ей предшествовали. <…> Если существует некий порог раздражимости в науке, который переступили возбудители, идущие из мира, то мы не сможем определить ни его, ни их. Футурология стала модой, когда личные инициативы объединились в организационных рамках. Зондирование будущего стало продуктивным, давая профессиональные журналы, книги, съезды, международные конференции, целые библиотеки, но гора эта, как и сегодня, родила мышь. В язвительном замечании, что футурологическая территория есть резервация роста из ничего, подчинённая закону Паркинсона, заключено много правды. Матерью этой дисциплины была потребность, а отцом — дух времени. Критики считают, что ребёнок оказался импотентом, хотя со стремительным ростом. Если потребность действительно была матерью футурологии, то наверняка не гарантом её достижений. Обычно подчёркивается коллективизм в науке как залог её познавательной достоверности. Но плодотворность дисциплины не является функцией от числа специалистов. Там, где нет неопровержимых величин, верных исходных аксиом и методик проверок, ошибкой могут заражаться всё большие коллективы, поэтому многочисленность футурологов — это сомнительное достоинство. Нет ничего более удручающего, чем чтение прогнозов пяти- или восьмилетней давности, нацеленных на 2000 год и высмеивающих самих себя уже сегодня. Однако как же представлять список перечёркнутых или сомнительных предположений в качестве науки? |
Зрелость отрасли знания обратно пропорциональна сросшемуся с ней историзму. <…> Только зрелые дисциплины получают независимость от обстоятельств своего рождения. |
… эпоху холодной войны <…> искусно использовал Герман Кан, выступая в качестве аналитика ядерного Апокалипсиса, находясь в удобной позиции, потому что обменивался мыслями с самим Пентагоном, претендуя на роль нового Клаузевица. В силу обстоятельств он вынужден был в сложившейся ситуации заниматься будущим мира — правда, тогда находящегося на грани катастрофы. Навык пригодился, когда наступила международная оттепель. Кан перешёл от военных прогнозов к гражданским и начал заполнять содержимым пустое до сих пор название футурологии <…> систематической деятельностью эрудита. Таково было начало футурологии институциональной и потому щедро финансируемой, ибо связанной с властью, т. е. с «истеблишментом». |
Об угрозе биосфере и о демографическом взрыве писали добрый десяток лет, пока отдельные голоса не соединились в кассандрический хор и не перешагнули порог общественной возбудимости. <…> Эта «футурология поневоле» повернула на 180 градусов представления о будущем: отклоняя прежний оптимизм, она достигла катастрофичного пессимизма. Эта инверсия взглядов важна независимо от качества её предсказаний, потому что вера в лучшее будущее, отождествлённое с благами инструментального прогресса, до середины века была американской доминантой «дороги жизни». |
Футурология третьего рода, бестселлерная, является частью массовой культуры. Создаёт её деятельность, дающая множество работ в модном направлении освещения будущего. Вред этой продукции заключается не в низкопробности публикаций, а в рыночной зависимости всех. Не то популярно, что имеет смысл, а то, что пользуется спросом. Именно это направление по сути никакой футурологией не является, однако называю его, потому что оно оказывает влияние на общественное мнение, кумулятивно создавая «эффект Эдипа» — оно изменяет то, что является предметом будущих исследований, а именно ментальность общества. <…> В потоке, заваливающем прилавки и полки, попадаются ценные экземпляры. Их можно найти и в макулатуре, брошенной за полцены на распродажу, потому что компьютер, неотъемлемый советник продавцов, рассчитал, что распродажа и скидки окупаются лучше, чем складирование медленно расходящихся произведений. Пределом этого направления является отождествление бестселлера с интеллектуальным открытием, то есть инфляция ценности как результат дезорганизации контактов потребителя с книгами. Речь идёт о таком же хаосе, который показывает статистика атомных столкновений в газе. |
Последней достойной внимания разновидностью футурологии является формально-тестовая. Неслучайно это движение, форпостом которого стал Римский клуб, другие школы приняли в штыки. Недоброжелательные к нему люди покроя Кана — потому что оно дискредитирует их работу, доказывая, какое огромное количество различий отделяет самозваный объективизм от подтверждённого благодаря точной методике. |
Коррелятом ожесточённости споров о подходящем образце предсказания является растущее отклонение публикаций и прогнозов от проблем будущего: всё более открыто заявляются они против оппонентов, поэтому, втянутые в текущие споры, служат в качестве полемических, а не существенных аргументов. <…> Это ни бессмысленно, ни всегда неправильно, а все же пагубно, как сущий паркинсонизм предвидения, в результате этого элефантиаза футурология уже имеет столько работы с самой собой, что её сил на взгляд в будущее почти не хватает. Когда эксперты схватываются, у предсказаний смыслы трещат. Многолюдность «футурологизации» создаёт своеобразную сферу интересов, так деформирующую мысль, как гравитационная масса отклоняет — вплоть до сбивания наблюдателя с толку! — бег светового луча. |
… футурология — это не наука, а пространство противоречивых интересов — а не только мнений. Признаем: критиков доклада Римскому клубу нельзя упрекнуть в недостатке справедливости. Его выводы получили бы вес, если бы были более методичны, чем катастрофичны, или если бы обращались к мировому научному сообществу с предложением о продолжении исследований на моделях, а не ко «всему миру» о приостановлении экономического развития. Такие призывы просто утопичны как неосуществимые, а не только предосудительны морально подобно стремлению заморозить существующие на Земле неравенства. |
… обязательно осуществляется не тот прогноз, который является правильным, а тот, который правильным назовут влиятельные лица, принимающие решения. Неправильный прогноз, оказывая решающее влияние на ход мировых событий, предопределяет их форму — иначе, чем во всех областях естествознания. <…> Как теоретическое знание познание совершенно обратимо, поэтому раньше или позже гипотеза, временно принимаемая за истинную, будет опровергнута и тем самым исключена из сокровищницы знания. В то же время принятие в качестве директивы ошибочного прогноза даёт ход действиям, результаты которых обычно необратимы. <…> В связи с этим явлением высказывалась мысль, что будущее человечества заслуживает создания футурологических полигонов как общественных анклавов, в границах которых подлежали бы испытанию инновации как технического, так и социального характера. Этот проект, если он имеет под собой какие-либо основания, при нынешнем состоянии мировых дел является утопическим. |
Для цивилизации, развивающейся с ускорением, характерна такая вот комплиментарность: чем более точны прогнозы на будущее, тем меньше может быть резерв знания, не использованного в данный момент. И наоборот: чем сложнее предсказуемо будущее, тем старательнее следует заботиться о максимализации избыточного знания. |
II
[править]Всё больше авторов в произведениях распространяются о том, как футурология должна действовать, но как-то никто не воспринимает эти обязанности как собственные. Это во-первых. Во-вторых, там, где неизмерима вероятность будущих событий, в прогнозы подспудно просачивается субъективизм исследователя, зачастую безотчётный. Следовательно, идеология проникает в прогнозы в качестве суррогата, заполняющего пустоту. |
Новейшая тенденция ограничения краткосрочными прогнозами является, для начала, отказом от предсказательных амбиций, а затем, что хуже, стирает грань между истиной и ложью прогнозов, потому что сопоставляет оба понятия с осуществлённой деятельностью. Поэтому чем полнее реализуется то, что планировалось, тем большее содержание истины мы склонны приписать прогнозам, которые способствовали началу. Но понятия истины и лжи нельзя применять в случае краткосрочных прогнозов, аналогично тому, как нельзя говорить, наблюдая за водителем на перепутье, что дорога, которую он выбрал, правильная в противовес к оставленной или vice versa. Верным или неверным может быть только прогноз, охватывающий будущее поведение водителя вместе с конфигурацией распутья, которого он достигнет. Таким образом, придерживаться краткосрочных прогнозов — это увёртка, незаметно уводящая прогностическую составляющую в обычное планирование. При таком состоянии дел множить прогнозы — это действовать не нейтрально, а пагубно, ибо в лучшем положении находится тот, кто ничего не знает, в отличие от того, кто получает множество исключающих друг друга прогнозов. |
… машинное моделирование зондирует пределы динамических возможностей Земли как системы, определяемой связью биосферы с техносферой, поэтому такой подход не является футурологией, ибо не предоставляет никаких позитивных прогнозов. |
Не тронутым технологией резервуаром информационного преобразования является биосфера <…>. После промышленной эксплуатации материальных благ как же не ждать индустриализированной добычи информации из окружающих нас явлений? <…> не подсмотренные произведения Природы я хочу назвать дорожными знаками в будущее, а их цивилизационные превращения и привлечения станут дорогой от «лингвистического строительства» до «космогонической инженерии». Понятно, имеются в виду гипотезы, а не аксиомы. |
[Моя] книга не является частицей футурологии в том самом смысле, в котором доклад Римскому Клубу ею не является. Она не упорядочивает будущее согласно современному положению дел, и не говорит ничего о том, что вероятней всего произойдёт <…>. Эта книга голосует за ускорение процесса познания против ускорения процесса прогнозирования, в соответствии с мнением, что лучше жить с мощной наукой без футурологии, чем с футурологией без мощной науки. Поэтому она настаивает на убеждении, что надёжнейшей гарантией будущего являются не нормативные панацеи, не придуманный в кресле план спасения мира, не рой сценариев, а непрерывно растущее знание <…>. Потому что, похоже, мир этим отличается, что знания о нём, до сих пор за века не пригодившегося, просто нет. Поэтому единственным кризисом, каким занимается эта книга, является кризис роста познания. Футурология, согласно этой позиции, это суррогат, crash program, немедленная мобилизация, временное положение, которое должно фрагментарно восполнить нам недостатки знания, поэтому прогнозы, как уже говорилось, относительно знания взаимодополняемы <…>. Эта книга была задумана как взгляд в пространство возможностей, подлежащих овладению разумом. Не думаю, что в связи с возникшим потопом футурологических работ следует в ней что-либо изменять. — конец |
Перевод
[править]В. И. Язневич, 2013