Исторический роман

Исторический роман — условное обозначение для разнородных по структуре и композиции романов, в которых повествуется об исторических событиях более или менее отдалённого времени, а действующими лицами могут выступать исторические личности.

Цитаты

	Исторические романы родились от истины, изнасилованной ложью.
	— Пьер Буаст

В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании. Вальтер Скотт увлёк за собою целую толпу подражателей. Но как они все далеки от шотландского чародея! Подобно ученику Агриппы, они, вызвав демона старины, не умели им управлять и сделались жертвами своей дерзости. В век, в который хотят они перенести читателя, перебираются они сами с тяжёлым запасом домашних привычек, предрассудков и дневных впечатлений. Под беретом, осенённым перьями, узнаете вы голову, причёсанную вашим парикмахером; сквозь кружевную фрезу a la Henri IV проглядывает накрахмаленный галстух нынешнего dandy. Готические героини воспитаны у Madame Campan, а государственные люди XVI-го столетия читают «Times» и «Journal des debats». Сколько несообразностей, ненужных мелочей, важных упущений! сколько изысканности! а сверх всего, как мало жизни! Однако ж сии бледные произведения читаются в Европе. <…> Потому ли, что изображение старины, даже слабое и неверное, имеет неизъяснимую прелесть для воображения, притупленного однообразной пестротою настоящего, ежедневного?

— Александр Пушкин, «Юрий Милославский, или русские в 1612 году», 1830

Я не люблю исторических романов, — я люблю нравственность. Душе моей противно брать в руки незаконнорожденного ребёнка: исторический роман, по моему, есть побочной сынок без роду, без племени, плод соблазнительного прелюбодеяния истории с воображением. Я стою за чистоту нравов, и лучше желал бы иметь дело с законными чадами или одной истории, или одного воображения. Исторический роман, который многие считают чрезвычайно легким родом изящного произведения, на который все перья, все литературные знаменитости и безыменностн бросились, как на свою добычу, есть самое трудное и опасное для дарования дело, потому, что это урод, составленный из двух разнородных и противодействующих начал, словесное осуществление загадочного понятия египетских жрецов, — сфинкса, ложная форма прекрасного. <…> Исторический роман действует на нас уловкою, обманом, умышленным путанием всех наших сведений и понятий: с начала до конца эта мистификация. <…> только учёный <…> может определить с точностью, что принадлежит преданию, и что произвольная прикраса: всякой другой читатель, беспрестанно волнуясь неизвестностью в этом растворе истины и вымысла, хочет на каждом шагу верить словам автора, и на каждом шагу боится быть обманутым <…>. Такой образ действия на чувства я считаю недостойном изящного. <…> охотно пожертвовал бы я одним и наслаждением, — историею, если б, через это, другое и самое важное наслаждение образованного человека, — изящное, и самое благородное его занятие, — художество, могли обогатиться новыми средствами действия и усилить своё могущество новыми началами человеческого счастия. Но по несчастию, существо исторического романа вредно и изящному, и художеству. Изящное унижается в нём до мучительной и бесполезной мистификации, художество превращается в ремесло починщика, штукатура илн перестройщика. <…> Один умный человек, <…> видя упадок своей стихотворной славы, он кинулся в другую сторону, к другому насильственному средству славы, или попросту шарлатанству, и сделал искусственную смесь истины и вымысла, слитых так удачно, что нельзя было узнать в целом — истина ли это, или вымысел. Это ему удалось выше всякого чаяния, и в свет явился исторический роман. Род был не новый: романы средних веков известные под именем Romans de la table ronde, уже были исторические и они подали ему первую мысль. Но Вальтер-Скотт употребил всю силу своего дарования и всё богатство своей исторической учёности чтоб его воскресить, обновить и облагородить. Новость затеи изумила Европу. Энтузиасты провозгласили её верхом художества. Педанты тотчас создали систему, и выдумка шотландского писателя была подведена под точные, исчисленные правила. <…> Самое важное преимущество, которое, по мнению многих, вполне искупает уродливость этого рода сочинения, есть возможность представлять картины нравов отдалённого времени. <…> Кто знает, как не легко подсмотреть нравы собственного своего времени и вокруг себя, как трудно сообщить им верный рисунок и естественный колорит, не впадая в карикатурность или сатиру, тот не скажет, чтоб было возможно писать хорошие картины нравов отдалённого времени. Нравы — вещь отвлечённая, туман в горящей зноем Аравийской пустыне, принимающий издали все волшебные формы, смотря по расположению воображения путника, и исчезающий в ту самую минуту, когда он полагает, что уже может поймать его рукою. Обычаи, наружный вид утвари, архитектура, — это другое дело! Но для этого нет никакой надобности переделывать историю, выводить на сцену исторические лица в фантастических формах, и обманывать простодушного читателя. Положим, что хорошие картины нравов отдалённого времени есть дело возможное: почему же не писать её так, как пишутся с натуры картины современных нравов, без употребления имён великих или известных современников? По какой причине умершие исторические лица менее священны для художества и достойнее сделаться паствою нашего воображения, чем современные? <…> Но мода произнесла свой приговор, и всякое логическое рассуждение должно сокрушиться, рассыпаться в облако пыли от удара чародейского её жезла. Почти все писатели сочли необходимым повергнуть к ступеням её алтаря приятное божеству жертвоприношение, — хоть пару исторических романов. Теперь уже не время рассуждать о догмате, когда вера восторжествовала. Дело совершилось: у нас пишутся и читаются исторические романы, и мы уже должны рассматривать их, как факт, не как начало. <…> Ох уж мне эта история!…. Господи, прости тяжкий грех тому, кто пустил эту жеманную и придирную бабу в роман, в изящное!

— Осип Сенковский, рецензия на «Мазепу» Булгарина, февраль 1834

	История — это гвоздь, на который я вешаю свои романы.
	— Александр Дюма-отец

В сущности говоря, все исторические романы носят в себе элемент фантастический. Перенося действие в глубь времён, романисты до известной степени создают обстановку фантастическую, во всяком случае не похожую на нашу. Особенно это относится к романам из доисторической эпохи. Здесь научные данные невольно переплетаются с «вымыслом» из-за недостатка сведений. Непосредственно к области фантастики относятся попытки романистов ввести древность в условия современной жизни.

— Валерий Брюсов, «Пределы фантазии», 1913

	Исторический роман умер, но когда гений прикладывает к нему руку, роман возрождается к новой жизни.
	— Сельма Лагерлёф, 1926

	Там, где кончается документ, там я начинаю.
	— Юрий Тынянов

	Любой исторический роман превосходно изображает эпоху, в которой живёт его автор.
	— Курт Тухольский