Мир в году 920 после сотворения

«Мир в году 920 после сотворения» (англ. The World In The Year 920 After Creation) — сатирический рассказ Марка Твена из цикла «Архив семейства Адама», собранный Б. Де Вото из нескольких отрывков предположительно 1906 года, впервые издан в 1962 году в сборнике не публиковавшихся ранее произведений «Письма с Земли» (Letters from the Earth).

Цитаты

… двигатель, приводимый в действие этой удивительной новой силой — сжиженной мыслью. <…> «Пять лет назад, — сказал он, — над этой новой силой смеялись невежды, её отвергали мудрецы, но так бывало со всяким новым изобретением. Так было с леографом, так было с адографом, так было с визгозаикографом, и так будет с каждым новым изобретением до скончания века. <…> Как правило, нелепое на первый взгляд изобретение со временем оказывается весьма и весьма полезным, стоит только внести в него то или иное улучшение. Пять лет назад сжиженная мысль не имела никакой практической пользы и была только экспонатом на Дамской Выставке Имперской Академии. О промышленном или коммерческом её применений не могло быть и речи из-за необычайной дороговизны производства, поскольку на этой ранней стадии использовалось только сырьё, получаемое от государственных деятелей, судей, учёных, поэтов, философов, редакторов, скульпторов, художников, генералов, адмиралов, изобретателей и инженеров. Однако теперь, как говорит Мафусаил, его научились добывать и из политиков и идиотов, причём он с обычным сарказмом добавляет: «Но это — тавтология, ибо политик и идиот — синонимы». — Из дневника дамы, состоящей в третьей степени родства (From the Diary of a Lady of the Blood, Third Grade)

… the mobile which is propelled by the wonderful new force, liquefied thought. <…> "Five years ago," said he, "this new force was laughed at by the ignorant, and discounted by the wise — a thing which always happens when there is a new invention. It happened with the Liograph, it happened with the Hellograph, it happened with the Mumble'n'screechograph, and it will go on happening with new inventions to the end of time. <…> Almost as a rule the apparently insane invention turns out well by and by, through the discovery and application to it of improvements of one kind and another. Five years ago liquefied thought had no value but as an Imperial Academy Show on Ladies' Night. The cost of production was prohibitory, as far as business and commerce were concerned, for at that stage of development the only raw material which would answer had to be taken from statesmen, judges, scientists, poets, philosophers, editors, sculptors, painters, generals, admirals, inventors, engineers, and such like, but now — as Methuselah says — you can get it from politicians and idiots; adding, in his unpleasant way, 'But that is tautology; politician and idiot are synonymous terms.' "

… один учёный написал в своём завещании, будто им найдено средство, с помощью которого можно в одно мгновение уничтожить целую армию, но он не откроет своего секрета, ибо война и без того уже достаточно ужасна и он не хочет способствовать тому/чтобы она стала ещё более губительной. Сапожник-император сказал: «Этот человек был глуп — его изобретение вообще уничтожит войну» — и приказал, чтобы ему были доставлены бумаги учёного. Он нашёл формулу, выучил её, а затем сжёг все документы. Потом он втайне создал эту Силу и вышел в одиночку сражаться со всеми монархами Восточного полушария, держа её в кармане. Только одна армия успела выступить против него. Она развернулась в боевом порядке на огромной равнине, и он с расстояния в двенадцать миль взорвал её так, что от неё остались только несколько пуговиц и обожжённых лохмотьев. — там же

… person learned in science had stated in his will that he had discovered a means whereby he could sweep a whole army out of existence in an instant, but that he would not reveal his secret, since war was already terrible enough and he would not be a party to the augmentation of its destructiveness. "The shoemaker-emperor said, 'The man was foolish — his invention would abolish war altogether,' and commanded that all papers left behind by him should be brought to him. He found the formula, mastered its details, then destroyed it. He privately manufactured that tremendous agent, and went out alone against the sovereigns of the eastern world, with it in his pocket. Only one army ever came against him. It formed itself in battle array in a great plain, and at a distance of twelve miles he blew it into the air, leaving no vestige of it behind but a few rags and buttons.

— Это цивилизация, которая уничтожила простоту и безмятежность жизни, заменила её спокойствие, её поэзию, её светлые романтические мечты и видения денежной лихорадкой, низменными целями, пошлыми желаниями и сном, который не освежает; она придумала множество видов бесполезной роскоши и сделала их необходимостью; она создала тысячи порочных стремлений и не удовлетворяет ни одного из них; она свергла бога и возвела на его престол серебреник. Религия из сердца переместилась в рот. Так говорит Ной. Было время, когда две секты, разделённые лишь одним волоском доктрины, сражались за этот волосок, убивали, пытали, мучили за него, умирали за него. Такая религия обитала в сердце. Она была необходима, она жила, она была сутью человека. Кто сражается сейчас за свою религию иначе, чем языком? Ваша цивилизация навлекла на себя потоп. — Извлечение из беседы Реджинальда Селькирка, Безумного Философа, с Её Величием, Исполняющей Обязанности Главы Человечества (Extract from the Discourse of Reginald Selkirk, The Mad Philosopher, to Her Grandeur, The Acting Head of the Human Race)

"It is a civilization which has destroyed the simplicity and repose of life; replaced its contentment, its poetry, its soft romance-dreams and visions with the money-fever, sordid ideals, vulgar ambitions, and the sleep, which does not refresh; it has invented a thousand useless luxuries, and turned them into necessities; it has created a thousand vicious appetites and satisfies none of them; it has dethroned God and set up a shekel in His place. "Religion has removed from the heart to the mouth. You have the word of Noah for it. Time was, when two sects, divided but by a single hair of doctrine, would fight for that hair, would kill, torture, persecute for it, die for it. That religion was in the heart; it was vital, it was a living thing, it was the very man himself. Who fights for his religion now, but with the mouth? Your civilization has brought the flood."

… «Закон среднего интеллектуального уровня» и «Закон периодического повторения»: «<…> Природа не оригинальна: я хочу сказать — она почти не умеет изобретать новые предметы, новые идеи, новые театральные эффекты. Она обладает великолепнейшим, изумительнейшим и бесконечно разнообразным набором старых приёмов, но никогда их не обновляет. Она повторяется, повторяется, повторяется, повторяется. Обратитесь к своей собственной памяти, К своему собственному опыту, и вы убедитесь, что это так. Создав человека, который её удовлетворил, она остаётся верной ему, не отступает от него ни при каких обстоятельствах, повторяет его в десятках миллиардов копий. Физически и умственно средний человек всегда одинаков; нет ни малейшей разницы между первым выводком, средним выводком и последним выводком. Если вы спросите: «Но неужели вы и вправду считаете, что все люди одинаковы?», я отвечу — я сказал, что средний человек всегда одинаков. «Но признайте, что некоторые индивиды намного превосходят средний уровень — по крайней мере, в интеллектуальном отношении». Да, отвечу я, но природа повторяет и таких людей. Она повторяет всё. Говоря метафорически, она установила общий интеллектуальный уровень человечества, скажем, в шесть футов. Возьмите миллиард человек, поставьте их вплотную друг к другу, и их макушки образуют плоскость, такую же ровную, как крышка стола. Эта плоскость воплощает интеллектуальную высоту массы, и она неизменна. Там и сям на расстоянии нескольких миль друг от друга над ней примерно на один интеллектуальный дюйм, так сказать, возвышаются отдельные головы — это люди, отличившиеся в науке, юриспруденции, военном искусстве, коммерции и так далее. На площади в пять тысяч квадратных миль вы обнаружите три головы, которые торчат ещё на дюйм выше, — это люди, обладающие национальной славой, — и одну, которая выше этих голов дюйма на два-три, — голову человека, который (временно) обрел мировую славу. И наконец, где-то в пределах окружности земного шара вы за пятьсот лет ожидания обнаружите одну-единственную величественную голову, которая возвышается над всеми остальными, — это голова писателя, мудреца, художника, мученика, завоевателя, — короче говоря, человека, чья слава достигает звёзд и не померкнет до конца времён; голова какого-нибудь колосса, неизмеримо превосходящего всё человеческое стадо, какого-нибудь несравнимого и несравненного феномена вроде того, кто колдовством заключённых в нём сил превратил свой сапожный молоток в скипетр всемирной державы. Эта <…> последняя голова, одиноко возвышающаяся над просторами веков, воплощает предел того, на что способна Природа. Изменит ли она эту программу? Нет, до скончания века не изменит. Будет ли она вечно повторять её? Да. Вечно и неизменно, снова и снова она будет повторять эти градации, всегда в одной и той же пропорции и всегда с регулярностью машины. На каждый миллион людей ровно столько-то однодюймовых знаменитостей, на каждый миллиард — столько-то двухдюймовых знаменитостей и так далее. И всегда один раз в эру — эта возвращающаяся одинокая звезда, не чаще, чем раз в эру, и никогда по две в одну эру». — Отрывок из лекции (Passage from a Lecture)

… the "Law of Intellectual Averages" and the "Law of Periodical' Repetition." "<…> Nature has no originality — I mean, no large ability in the matter of inventing new things, new ideas, new stage effects. She has a superb and amazing and infinitely varied equipment of old ones, but she never adds to them. She repeats — repeats — repeats — repeats. Examine your memory and your experience; you will find it is true. When she puts together a man, and is satisfied with him, she is loyal to him, she stands by him through thick and thin forevermore, she repeats him by billions and billions of examples; and physically and mentally the average remains exactly the same, it doesn't vary a hair between the first batch, the middle batch and the last batch. If you ask, 'But really — do you think all men are alike?' I reply, ' I said the average does not vary." "But you will have to admit that some individuals do far overtop the average — intellectually, at least." "Yes, I answer, and Nature repeats those. There is nothing that she doesn't repeat. If I may use a figure, she has established the general intellectual level of the race at say, six feet. Take any billion men and stand them in a mass, and their headtops will make a floor — a floor as level as a table. That floor represents the intellectual altitude of the masses — and it never changes. Here and there, miles apart, a head will prefect above it a matter of one intellectual inch, so to speak — men of mark in science, law, war, commerce, etc.; in a spread of five thousand miles you will find three heads that project still an inch higher, men of national fame — and one that is higher than those by two inches, maybe three — a man of (temporarily) world-wide renown; and finally, somewhere around the circumference of the globe, you will find, once in five centuries of waiting, one majestic head which overtops the highest of all the others — an author, a teacher, an artist, a martyr, a conqueror, whose fame towers to the stars, and whose fame will never perish, never fade, while time shall last; some colossus supreme above all the human herd, some unmated and unmatable prodigy like him who, by magic of the forces born in him, turned his shoe-hammer into the scepter of universal dominion. Now in that <…> final head rising solitary out of the stretch of the ages, you have the limit of Nature's output. "Will she change this program? Not while time lasts. Will she repeat it forever? Yes. Forever and ever she will do those grades over and over again, always in the same proportions, and always with the regularity of a machine. In each million of people, just so many inch-superiorities; in each billion, just so many two-inch superiorities — and so on; and always that recurrent solitary star once in an age, never oftener, never two of them at a time."

	Патриотизм — о <…>! Подделка, пакость, посеребрённая детская погремушка, с помощью которой сброд грабителей, конституционных пустозвонов, слабоумных и лицемеров, именуемый имперским правительством, обманывает и прибирает к рукам доверчивых детей — народ. — Отрывок из дневника Безумного Философа (Passage from the Diary of The Mad Philosopher)
	Patriotism — oh <…>! that sham, that perversion, that silver-gilt nursery-bauble wherewith this combination of Land-grabbers, Constitution-tinkers, imbeciles and hypocrites called the Imperial Government beguiles and captures those confiding children the People.

…Его истинное состояние не сообщалось широкой публике — во всяком случае, о нём ничего нельзя было узнать из врачебных бюллетеней. Люди, умудренные опытом, умеют учитывать эти бюллетени, поскольку совершенно ясно, что врачу, помышляющему о своём кармане, выгодно время от времени преувеличивать опасность, грозящую знатному пациенту, раз в шестнадцать — двадцать, а затем снискивать восхищение и благодарность всего мира (а также обзаводиться новыми пациентами), доводя его вновь до того состояния, когда он сам кушает ложечкой свою кашку, улыбается бессмысленной улыбкой и что-то бормочет о «моих возлюбленных народах», дабы эти слова затем разносились телеграфом по всей земле, обливались умиленными слезами в газетах и использовались церковью для смягчения сердец и выкачивания новых доброхотных даяний. <…> «Врачебная болезнь» существует только для избранных, только для знатных и поражает лишь богатых и знаменитых, а по своей длительности она даст бессмертию десять очков вперед. Я располагаю точными сведениями, почерпнутыми частным образом у помощницы сиделки, что доктора с самого начала устроили из болезни этого пациента биржевую игру и продавали бюллетени маклерам за неделю вперёд — иногда тем, кто играл на опасность, а иногда тем, кто играл на выздоровление. Однажды, когда бумаги стояли на 39, они затеяли тайные переговоры с обеими сторонами сразу, предлагая взвинтить акции до 42 или понизить их до 35 — в зависимости от того, кто больше предложит. — Отрывок из дневника… (Passage from Diary of….)

. . . His exact condition has been at no time revealed to the public — certainly not by the physicians' bulletins. The sophisticated among us know how to discount those, it being quite understood that it is reputation in a physician's pocket to multiply an illustrious patient's danger by sixteen or twenty from time to time and then acquire the world's astonished admiration and reverence — and business — by pulling him up again to where he can take spoon victuals, and smile a sappy smile, and do some taffy about "my beloved peoples" to be cabled around the earth and sniveled about in the papers and utilized by the pulpit to mellow up the congregations and enable it to take another go at the contribution-pump. <…> Strictly select, strictly aristocratic, confined to the rich and renowned, is doctor-sickness; and-'for steady lastingness can give points to immortality. To my certain knowledge, privately acquired from the understudy, the doctors have worked the stock market on this case from the start, selling bulletins to the brokers a week in advance — sometimes to such as were long on danger, sometimes to such as were short. Once, with consols at 102, they secretly treated with both parties, offering to send the market up to 108 in the one case or down to 94 in the other, according to the best bid.

Перевод

И. Г. Гурова, 1963