Мы были, как пилоты в соседних истребителях…

«Мы были, как пилоты в соседних истребителях…» — интервью Бориса Гребенщикова 1991 года, воспоминания о Викторе Цое и его рок-группе «Кино».

Цитаты

Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне — Витька и <…> Лёша Рыбин. Кстати и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашёл драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века — вот у меня тогда было то же самое. <…> Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была «Мои друзья идут по жизни маршем». И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука — это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю. Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него, мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь. Совсем недавно <…> переслушивая ночью с друзьями «Звезду по имени Солнце», я просто был в неистовстве оттого, насколько ясно дух говорит, что ему здесь тесно, что он не понимает, зачем он здесь, и хватит уже, уже всё. Там каждое второе слово об этом.

… я попал на день рождения, по-моему, к Рыбе. <…> Когда я слышу классическую песню, я её узнаю. И когда люди, практически никому не известные, садятся и поют подряд набор классических песен — это вводит в полное остолбенение. Я оттуда уехал с мыслью о том, что нужно немедленно поднимать Тропилло и, пока вот это чудо функционирует, — его записывать. И нужно это делать прямо сейчас. <…> я просто стоял у руля, потому что мне хотелось эту музыку перенести в том виде, в котором я её слышал. Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, ему хотелось рок-н-ролльного звука, звука «Кино», который появился впоследствии. Но за неимением людей, за моим неумением сделать и их неумением объяснить, чего же они хотят, получилось «45», и я очень счастлив, что имел честь принимать в этом участие. <…> в самый начальный период, как-то раз меня понесло, и я начал объяснять Витьке, почему он как бы главный теперь. Я говорил ему тогда, что есть «Аквариум», который более-менее чем-то стал и высказал всё-таки ту вещь, которую нужно было сказать. И теперь мы будем с этой вещью работать. Но на этом развитие человечества не останавливается, и что-то требуется дальше. Мы своё нашли, теперь над этим работаем и с этой гонки сходим. Остаётся вакуум. Кто этот вакуум заполнит? И я сказал ему — «вот ты и заполнишь, потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия и в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за всё это». Тогда для учащегося деревообделочного ПТУ, может быть, это звучало немножко парадоксально, но, по-моему, внутри-то он к этой своей царской миссии был готов, это только сознание было ещё не очень готово. Тогда как раз и разрабатывался тот путь тигра, которым он шёл. Путь, в общем, по касательной к действительности. Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность. Да и в чисто музыкальном плане у него ни с кем никакой связи не было — ни с нами, ни в мировом рок-н-ролле. Вероятно, найдутся люди, которые будут утверждать, что какая-то связь там есть, но я, честно говоря, никогда её не видел. То, что мы слушаем — это одно, а то, что мы делаем — это совсем другое. То, что делал Витька, было уникально. Он быстро научился выражать то, что требовал от него дух, а потом уже речь шла о конкретных частностях: сыграет это драм-машина или барабанщик, и как должно звучать то или иное.

Он если и давал интервью, когда вынуждала его к этому судьба, то старался не расколоться. Потому что тут не о чем говорить словами. Всё, что он делал, — он делал в музыке, а слова — это пустая трата времени. А за этим фронтом была человеческая душа. И у нас никаких проблем в общении не было никогда. Другое дело, что, чем больше он набирал силу на своём тигровом пути, тем меньше нужно было говорить. Да и нечего тут было особенно говорить: он знает, что делаю я, я знаю, что делает он. Мы были, как пилоты в соседних истребителях — помахали рукой «всё отлично!» — у тебя своя миссия, у меня — своя. Мы друг друга понимаем, мы в полном контакте. Вообще, как мне кажется, «Кино» у нас в России, пожалуй, единственная группа из тех, что я видел, которая была действительно группой в настоящем понимании этого слова. То есть люди, вместе делающие одно и то же дело и держащиеся эстетики того, что они делают, и на сцене, и в жизни. <…> Другое дело, что эта эстетика в России очень густо существовала, была необходима как раз в то время, когда её воплощало «Кино» — года с восемьдесят пятого до девяностого. В теперешних условиях в России не то чтобы этой эстетике нет места, сейчас вообще с эстетикой очень туго. Поэтому всё произошедшее с Витькой мне кажется вполне исторически объяснимым и логичным. Его путь мне представляется как абсолютно ясная законченная вещь. Последние три альбома он всё время говорил одно и то же. Разными словами выражался один и тот же эмоциональный знак. И не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что это было то, что нужно сказать. И в последнем альбоме это сказано с максимальной простотой.

Тот [дух], который с Витькой работал — он меня всегда потрясал. Это было что-то типа лермонтовского Демона или Манфреда, только гораздо интереснее и приятнее. Огромного масштаба существо, полное неприятия бессмысленности жизни.

Литература

А. Житинский, М. Цой. Виктор Цой. Стихи, воспоминания, документы. — СПб.: Новый Геликон, 1991.