Никогде

«Никогде» (англ. Neverwhere) — роман Нила Геймана роман 1996 года в жанре городского фэнтези, написанный на основе собственного сценария к одноимённому телесериалу во время съёмок. Его первый самостоятельный роман. В 1998 году Гейман переработал книгу для издания «Avon Books». Продолжения: рассказ «Как маркиз получил свой плащ назад» (2014) и роман «Семь сестёр» (2021).

Цитаты

	Я хотел создать книгу, которая была бы похожа на мои любимые книги детства: на «Алису в Стране чудес», на «Хроники Нарнии» и «Волшебника страны Оз», — книгу, которая стала бы «Алисой» для взрослых. А ещё мне хотелось написать об обездоленных, о тех, кто выпал из жизни, — написать, вооружившись волшебным зеркалом фантазии, в котором мы словно впервые видим то, что видели слишком часто, а потому не замечали.
	What I wanted to do was to write a book that would do for adults what the books I had loved when I was younger, books like Alice in Wonderland or the Narnia books, or The Wizard of Oz, did for me as a kid. And I wanted to talk about the people who fall through the cracks: to talk about the dispossessed, using the mirror of fantasy, which can sometimes show us things we have seen so many times that we never see them at all, for the very first time.
	— предисловие, 28 июля 2005

	Чистой правдой было бы сказать, что Ричард Мэхью не слишком хорошо переносил высоту, но это не давало полной картины, — это всё равно что утверждать, что планета Юпитер крупнее утки. — Два
	To say that Richard Mayhew was not very good at heights would be perfectly accurate, but it would fail to give the full picture; it would be like describing the planet Jupiter as bigger than a duck.

	… Британский музей <…>. — По окончании последней выставки мы обнаружили, что кто-то наблевал в саркофаг, — сказал охранник… — Девять
	… the British Museum <…>. "Last one of these events we found someone had puked in a sarcophagus," said one of the guards…

	По сравнению с Арнольдом Стоктоном Руперт Мёрдок казался всего лишь жалкой медузой, а почивший Роберт Максвелл — китом, выброшенным на берег. — 9
	Compared to Arnold Stockton, Rupert Murdoch was a shady little pipsqueak, and the late Robert Maxwell was a beached whale.

	Мистер Круп расхохотался: звук был такой, будто школьную доску протащили по стене из торчащих отрубленных пальцев, которые скребли её ногтями. — Десять
	Mr. Croup began to laugh. It sounded like a piece of blackboard being dragged over the nails of a wall of severed fingers.

	… по общему впечатлению, пока он спал, череп ему заменили на другой, на два или три размера меньше. — 10; вероятно, неоригинально
	… skull gave him the general impression that someone had removed it while he had slept and swapped it for another two or three sizes too small.

	— В Лондоне есть такие места, где время застыло, где ничего не меняется. Это как пузырьки воздуха в янтаре. <…> Город существует слишком давно. И время, которое прошло, должно куда-то деваться. Оно не исчезает сразу. — Одиннадцать
	"There are little pockets of old time in London, where things and places stay the same, like bubbles in amber. <…> There's a lot of time in London, and it has to go somewhere—it doesn't all get used up at once."

… он решил, что этим рисункам несколько тысяч лет, но когда свернул за угол, увидел нарисованные точно такими же красками грузовики, домашних кошек, машины и — очень грубо, будто художник видел их только издали, — самолёты. Все эти рисунки располагались на стенах довольно низко, почти у самой земли. «Может, их создали подземные пигмеи-неандертальцы? — подумал он. — Всякое возможно в этом странном мире». — Тринадцать

… he imagined that the paintings had to be thousands of years old, but then they turned a corner, and he noticed that, in the same style, there were lorries, house cats, cars, and—markedly inferior to the other images, as if only glimpsed infrequently, and from a long way away—airplanes. None of the paintings were very high off the ground. He wondered if the painters were a race of subterranean Neanderthal pygmies. It was as likely as anything else in this strange world.

Золотые [крысы] устроили себе логово в старых костях. Когда-то эти кости принадлежали косматому мамонту. Было это в незапамятные холодные времена, когда мохнатые громадины ещё бродили по заснеженной тундре в Южной Англии с таким — по мнению золотых — видом, будто они здесь хозяева. Впрочем, конкретно этот мамонт уже давно не считал себя хозяином: крысы достаточно убедительно это ему доказали. — 13

The Golden had made their lair in a pile of bones. This pile of bones had once belonged to a woolly mammoth, back in the cold times when the great hairy beasts walked across the snowy tundra of the south of England as if, in the opinion of the Golden, they owned the place. This particular mammoth, at least, had been disabused of that idea rather thoroughly and quite terminally by the Golden.

	Лабиринт был совершенно фантастическим. Он состоял из осколков Верхнего Лондона — переулков, переходов, тупиков, — потерянных и забытых, которые в течение тысячи лет исчезали из Верхнего мира и попадали сюда. — Шестнадцать
	The labyrinth itself was a place of pure madness. It was built of lost fragments of London Above: alleys and roads and corridors and sewers that had fallen through the cracks over the millennia, and entered the world of the lost and the forgotten.

	Мистер Вандемар гордился своим носовым платком в зелёных, коричневых и чёрных пятнах. Когда-то он принадлежал толстяку, торговавшему нюхательным табаком в первой четверти девятнадцатого века. Он умер от апоплексического удара, и его похоронили с носовым платком в кармашке. Мистер Вандемар знал, что некоторые пятна на ткани остались от толстяка, но всё равно очень любил этот платок. — 16
	Mr. Vandemar was very proud of his handkerchief, which was spattered with green and brown and black and had originally belonged to an overweight snuff dealer in the 1820s, who had died of apoplexy and been buried with his handkerchief in his pocket. Mr. Vandemar still occasionally found fragments of snuff merchant in it, but it was, he felt, a fine handkerchief for all that.

В первую секунду, на границе сна и яви, он не мог понять, кто он. Это было восхитительное, необыкновенное чувство — чувство безграничной свободы. Словно он сам мог решить, кем быть: <…> мужчиной или женщиной, крысой или птицей, чудовищем или богом. Но потом послышался шелест, и, окончательно проснувшись, он понял, что он — Ричард Мэхью, что бы это ни значило. — Девятнацать

For a moment, upon waking, he had no idea at all who he was. It was a tremendously liberating feeling, as if he were free to be whatever he wanted to be: <…> able to try on any identity; he could be a man or a woman, a rat or a bird, a monster or a god. And then someone made a rustling noise, and he woke up the rest of the way, and in waking he found that he was Richard Mayhew, whoever that was, whatever that meant.

	— Доброе утро, мистер Фиджис! Вы отличный охранник! Никто никогда ещё не говорил такого мистеру Фиджису — даже обнажённые красотки в его фантазиях… — Двадцать
	"Hello to you too, Mister Figgis, you exceptional security guard!" Nobody had ever said anything remotely like that to Mr. Figgis before, not even naked ladies in his imagination…

	… Ричард объяснял, чем именно недоволен, а тип слушал его с таким выражением, будто проглотил огромного паука и теперь вдруг почувствовал, как тот шевелит лапками у него в животе. — 20
	… he had listened to Richard's list of complaints with the expression of someone who has recently and accidentally swallowed whole a live spider and has just begun to feel it squirm.

	Я хочу поблагодарить всех, <…> кто приходил мне на помощь, когда роман начинал распадаться на составляющие электроны… — Благодарности
	My thanks to all <…> the people who came to my rescue whenever chunks of this novel devolved to their component electrons…

Один

В Лондоне <…> исконно древнее и возмутительно новое теснят друг друга — не нагло, но без всякого почтения. Это город магазинов и офисов, ресторанов и домов престарелых, парков и церквей, памятников, которые никто не замечает, и дворцов, совсем не похожих на дворцы; город сотен неповторимых районов с удивительными названиями <…>. Шумный, грязный, радостный, беспокойный город, который живёт туризмом и презирает туристов; город, в котором средняя скорость движения ничуть не выросла за последние три столетия, несмотря на пятьсот лет лихорадочных попыток расширить улицы и помирить пешеходов и транспортные средства…

London <…> was a city in which the very old and the awkwardly new jostled each other, not uncomfortably, but without respect; a city of shops and offices and restaurants and homes, of parks and churches, of ignored monuments and remarkably unpalatial palaces; a city of hundreds of districts with strange names <…> and oddly distinct identities; a noisy, dirty, cheerful, troubled city, which fed on tourists, needed them as it despised them, in which the average speed of transportation through the city had not increased in three hundred years, following five hundred years of fitful road-widening and unskillful compromises between the needs of traffic…

	Постепенно Ричард всё лучше узнавал город. Этот процесс, сходный с осмосом или белым знанием (которое по сути то же, что «белый шум», только более информативно)…
	He continued, slowly, by a process of osmosis and white knowledge (which is like white noise, only more useful), to comprehend the city…

— «Итальянский дворик». Слушаю вас. — Мне нужен столик на троих, — выдохнул Ричард, — сегодня. Я, кажется, заказывал. Если да, то я подтверждаю бронь. А если нет, то хотел бы заказать его сейчас. Если можно. Оказалось, никто не бронировал столик на сегодня на имя Мэхью. И на имя Стоктона тоже. И на Бартрам (фамилия Джессики). А заказать сейчас… Самым неприятным был даже не отказ, а то, каким тоном ему отказали. Этот тон подтверждал, что столик на сегодня следовало заказать давным-давно. Возможно, это должны были сделать родители ещё до его рождения. А теперь заказать столик на сегодня абсолютно невозможно. Даже если папа римский, премьер-министр Великобритании и президент Франции явятся в «Итальянский дворик», заранее не заказав столик и не подтвердив заказ, они будут изгнаны оттуда с позором.

"Ma Maison [Italiano]. Can I help you?" "Yes," said Richard. "A table for three, for tonight. I think I booked it. And if I did I'm confirming the reservation. And if I didn't, I wondered if I could book it. Please." No, they had no record of a table for tonight in the name of Mayhew. Or Stockton. Or Bartram—Jessica's surname. And as for booking a table . . . It wasn't the words that Richard found so unpleasant: it was the tone of voice in which the information was transmitted. A table for tonight should certainly have been booked years before—perhaps, it was implied, by Richard's parents. A table for tonight was impossible: if the pope, the prime minister, and the president of France arrived this evening without a confirmed reservation, even they would be turned out into the street with a continental jeer.

	Он поймал такси. На редкость жизнерадостный водитель провез Ричарда по таким улочкам, о существовании которых тот даже не подозревал, бодро рассуждая о политике, росте преступности и пробках на дорогах — как рассуждают все лондонские таксисты, если пассажир жив и говорит по-английски.
	He caught a black taxi, driven by an elderly man who took Richard home by an unlikely route involving streets Richard had never before seen, while holding forth, as Richard had discovered all London taxi drivers will hold forth—given a living, breathing, English-speaking passenger —on London's inner-city traffic problems, how best to deal with crime, and thorny political issues of the day.

Четыре

	— Круп и Вандемар, «Древнейшая фирма». Устранение препятствий, уничтожение помех, усекновение ненужных конечностей, а также стоматология наоборот к вашим услугам.
	"Croup and Vandemar, the Old Firm. Obstacles obliterated, nuisances eradicated, bothersome limbs removed and tutelary dentistry."

	Он принялся размышлять над тем, что сказал мистер Круп, тщательно, словно патологоанатом, который препарирует любовь всей своей жизни…
	He pondered Mr. Croup's last statement with the intensity of an anatomist dissecting his one true love…

	Ричард поглядел на крысу. Крыса поглядела на Ричарда. <…> хоть что-то в окружающем безумии было ему знакомо.
	Richard looked at the rat. The rat looked at Richard. <…> at least something was familiar in this madness.

	Худышка заталкивала в рот один из Ричардовых бананов, <…> Ричард подумал, что трудно себе представить менее эротичное поедание банана.
	The thin girl was gulping down one of Richard's bananas, <…> Richard reflected, the least erotic display of banana-eating he had ever seen.

	В Лондоне сотни таких дворов, закутков и проулков — островков старины, которые ничуть не изменились за последние триста лет. Даже запах мочи здесь стоит точно такой же, как во времена Пипса.
	There were a hundred other little courts and mews and alleys in London just like this one, tiny spurs of old-time, unchanged for, three hundred years. Even the smell of piss here was the same as it had been in Pepys's time, three hundred years before.

Бассейн был викторианский, отделанный мрамором, с чугунными украшениями. Отец нашел его очень давно. Бассейном никто не пользовался и его собирались снести, а отец включил его в Дом без Дверей. Может быть там, в Верхнем Лондоне, эта комната давно исчезла и даже память о ней стерлась. Дверь понятия не имела, где физически находятся комнаты её дома. Собирать его начал дедушка — медленно, по одной комнате. Он выискивал их по всему Лондону и незаметно присоединял к дому, в котором не было ни одной двери;..

The swimming pool was an indoor Victorian structure, constructed of marble and of cast iron. Her father had found it when he was younger, abandoned and about to be demolished, and he had woven it into the fabric of the House Without Doors. Perhaps in the world outside, in London Above, the room had long been destroyed and forgotten. Door had no idea where any of the rooms of her house were, physically. Her grandfather had constructed the house, taking a room from here, a room from there, all through London, discrete and doorless;..

	Она заплакала, тяжело и надрывно <…>. — Ну, ну, — маркиз Карабас неловко похлопал её по плечу. — Ну-ну, — добавил он на всякий случай. Он не очень-то умел утешать.
	She began to cry, in low, raging sobs <…>. "There. There," said the marquis de Carabas, awkwardly, patting her shoulder. And he added, for good measure, "There." He did not comfort well

	Мужчина запустил руку под свитер своей подруги и принялся там шарить, как одинокий путешественник, открывший неизведанный континент.
	The man had his hand inside the woman's sweater and was moving it around enthusiastically, a lone traveler discovering an unexplored continent.

Пять

— Му-у-сор! — гаркнула толстая старушонка в самое ухо Ричарду, когда он проходил мимо её вонючего прилавка. — Хлам! Рухлядь! Обломки, осколки, обрезки! Подходи! Всё битое, рваное, сломанное. Самое нужное! Человек в латах стучал в барабан и орал: — Потерянное, утраченное! Потерянное, утраченное! Никаких подделок, всё честно, легально, всё официально!

"Rubbish!" screamed a fat, elderly woman, in Richard's ear, as he passed her malodorous stall. "Junk!" she continued. "Garbage! Trash! Offal! Debris! Come and get it! Nothing whole or undamaged! Crap, tripe, and useless piles of shit. You know you want it." A man in armor beat a small drum and chanted, "Lost Property. Roll up, roll up, and see for yourself. Lost property. None of your found things here. Everything guaranteed properly lost."

	… Ричард не поспевал за ходом мысли старика. Это было не легче, чем перескакивать с льдины на льдину. — возможно, неоригинально
	… Richard awkwardly leaping from ice floe to ice floe in the stream of the old man's consciousness.

Райслип <…> мог бы вам присниться, если бы вы уснули под песни Боба Марли после трансляции чемпионата по реслингу. Это был здоровенный растафарианец, похожий на гигантского перекормленного младенца. <…> Франт был на голову выше Райслипа, зато Райслип весил примерно как четыре франта, если каждому из них ещё вручить по кожаному чемодану, забитому салом.

Ruislip <…> resembled a bad dream one might have if one fell asleep watching sumo wrestling on the television with a Bob Marley record playing in the background. He was a huge Rastafarian who looked like nothing so much as an obese and enormous baby. <…> The Fop was a good head taller than Ruislip. On the other hand, Ruislip looked as if he weighed as much as four fops, each of them carrying a large leather suitcase entirely filled with lard.

	Райслип <…> рухнул на пол с таким звуком, с каким, должно быть, падает в ванну с водой полтонны свиной печени.
	Ruislip <…> hit the ground with the sound of half a ton of wet liver being dropped into a bathtub.

	— Какой-то он неприятный. — Для телохранителя <…> приятность столь же полезна, как умение отрыгивать цельных омаров в панцире. Он выглядит опасным, вот что главное.
	"He doesn't look very nice." "Nice in a bodyguard <…> is about as useful as the ability to regurgitate whole lobsters. He looks dangerous."

Шесть

	— Когда я пару дней назад пытался сесть в вагон, у меня ничего не получилось. — Надо было показать вагону, что ты сильнее, вот и всё…
	"… when I tried to get on a Tube train a couple of days ago, it wouldn't let me." "You just have to let them know who's boss, that's all."

	Мистер Вандермар развлекался, ловя мелких лягушек и проверяя, сколько он может запихнуть в рот прежде, чем придётся начать жевать <…>. Он нашёл где-то огромного чёрного слизня, ярко-оранжевого снизу, и теперь посасывал его, как толстую сигару. Слизняк, не отличавшийся сообразительностью, пытался уползти Вандемару на подбородок.
	Mr. Vandemar had been amusing himself by catching little frogs and seeing how many he could stuff into his mouth at a time <…>. He had found a large black slug with a bright orange underbelly, and he was chewing it, like a fat cigar. The slug was trying to crawl away down Mr. Vandemar's chin. <…>

	— Я знаю отличный способ пугать ворон, — сообщил Вандермар. — Подкрадываешься к вороне, хватаешь её за шею и сжимаешь до тех пор, пока не перестанет трепыхаться. Вот это их до смерти пугает.
	"Best way to scare crows," said Mr. Vandemar, "you just creep up behind them and put your hand round their little crow necks and squeeze until they don't move anymore. That scares the stuffing out of them."

Восемь

Мистеры Круп и Вандемар устроившись на каменных выступах по краям коридора <…>. Поэтому Ричарду вспомнилась выставка современного искусства <…>. Юный художник представил миру то, что, по его мнению, нарушало все каноны. Он раскопал несколько десятков могил и выставил свои лучшие находки (тридцать штук) в стеклянных витринах. Выставку закрыли, когда он продал какому-то рекламному агентству «Украденный труп номер 25» — за шестизначную сумму, а родственники украденного трупа номер 25 увидели фотографию в «Сан» и подали на художника в суд дабы получить свою долю <…>. Мистер Круп широко улыбнулся, как змея, у которой в пасти застрял полумесяц, и стал ещё больше похож на украденные трупы №№ 1—30.

Mr. Croup and Mr. Vandemar were standing on plinths on each side of the aisle <…>. They reminded Richard horridly of an exhibition of contemporary art Jessica had once taken him to: an exciting young artist had announced that he would break down all the Taboos of Art, and to this end, had embarked on a campaign of systematic grave robbery, displaying the thirty most interesting results of his depredations in glass cases. The exhibit was closed after the artist sold Stolen Cadaver Number 25 to an advertising agency for a six-figure sum, and the relatives of Stolen Cadaver Number 25, seeing a photo of the sculpture in the Sun, had sued both for a share of the proceeds <…>. Mr. Croup smiled like a snake with a crescent moon stuck in its mouth, and his resemblance to Stolen Cadavers Numbers 1 to 30 was, if anything, increased by this.

	… голос походил на прогорклое масло.
	… a voice like rancid butter…

	— Она бы испугалась гораздо больше, если бы я открутил ему башку, пока она не видит, просунул руку внутрь и пошевелил пальцами. Они всегда орут, когда глаза вываливаются наружу, — доверительно сообщил [Вандермар].
	"Would have scared her lots more if I'd pulled his head off while she wasn't looking, then put my hand up through his throat and wiggled my fingers about. They always scream," he confided, "when the eyeballs fall out."

Перевод

М. Мельниченко, Н. Л. Конча (2009) — с уточнениями, преимущественно по А. Комаринец (2005, «Задверье»)

О романе

	… каждый сюжетный поворот есть штамп, но каждый штамп возвращён к своим мифологическим истокам.
	— Михаил Назаренко, «Волшебство в горсти», 2006