Новые тысяча и одна ночь

Новые тысяча и одна ночь

Медиафайлы на Викискладе

«Новые арабские ночи» или «Новые тысяча и одна ночь» (англ. New Arabian Nights) — цикл из 7 рассказов Роберта Льюиса Стивенсона 1878 года, состоящий из двух подциклов со сквозным сюжетом: «Клуб самоубийц» (The Suicide Club) и «Алмаз Раджи» (The Rajah's Diamond). Сначала цикл назывался Later-day Arabian Night.

Цитаты

Клуб самоубийц

Перевод: Т. М. Литвинова, 1967

Повесть о молодом человеке с пирожными

Story of the Young Man with the Cream Tarts

	Я бы не хотел показаться нескромным, но я должен вам сказать, что мы с приятелем в высшей степени достойны доверия. У нас великое множество своих тайн, которые мы постоянно доверяем тем, кому не следует. А если, как я полагаю, ваша история достаточно нелепа, то и в этом случае, уверяю вас, вы можете, не стесняясь, изложить её нам, ибо более нелепых людей, чем мы, вы не сыщете во всей Англии.
	“You will, I am sure, pardon my curiosity. What I have seen of you has greatly pleased but even more puzzled me. And though I should be loth to seem indiscreet, I must tell you that my friend and I are persons very well worthy to be entrusted with a secret. We have many of our own, which we are continually revealing to improper ears. And if, as I suppose, your story is a silly one, you need have no delicacy with us, who are two of the silliest men in England.”
	— Флоризель

	… самые легкомысленные на первый взгляд поводы для самоубийства могут подчас оказаться наиболее вескими.
	… the most frivolous excuses for a suicide are often the toughest to stand by
	— председатель клуба самоубийц

	Как водится во всякого рода притонах, здесь преобладал определённый человеческий тип: люди в расцвете молодости, со всеми признаками острого ума и чувствительного сердца, но лишенные той энергии или того качества, без которого нельзя достичь успеха ни на одном жизненном поприще. — о клубе самоубийц
	As in all other places of resort, one type predominated: people in the prime of youth, with every show of intelligence and sensibility in their appearance, but with little promise of strength or the quality that makes success.

— За бессмертную память барона Тренка, этого образца среди самоубийц! — провозгласил один. — Из тесной каморки жизни он вступил в другую, ещё более тесную, с тем, чтобы выйти, наконец, на простор и свободу! — Что касается меня, — сказал другой, — единственное, о чём я мечтал, это о повязке на глаза да вате, чтобы заткнуть уши. Но увы! В этом мире не сыскать достаточно толстого слоя ваты. Третий предполагал, что в их будущем состоянии им удастся проникнуть в тайну бытия; четвёртый заявил, что ни за что не примкнул бы к клубу, если бы теория мистера Дарвина не показалась ему столь убедительной. — Мысль, что я являюсь прямым потомком обезьяны, — сказал сей оригинальный самоубийца, — показалась мне невыносимой.

“To the eternal memory of Baron Trenck, the type of suicides!” cried one. “He went out of a small cell into a smaller, that he might come forth again to freedom.” “For my part,” said a second, “I wish no more than a bandage for my eyes and cotton for my ears. Only they have no cotton thick enough in this world.” A third was for reading the mysteries of life in a future state; and a fourth professed that he would never have joined the club, if he had not been induced to believe in Mr. Darwin. “I could not bear,” said this remarkable suicide, “to be descended from an ape.”

	… любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх — вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни.
	“… love is a strong passion. Fear is the strong passion; it is with fear that you must trifle, if you wish to taste the intensest joys of living.”
	— Мальтус

Повесть об английском докторе и дорожном сундуке

Story of the Physician and the Saratoga Trunk

	С каким бы ужасом ни взирало на убийство слепое и подчас несправедливое правосудие, неужто, о легковерный юнец, вы думаете, что сердце друга с таким же ужасом отнесётся к тому, кто это убийство совершил? Нет, нет, если бы друг моей души выплыл ко мне из океана крови, моё отношение к нему не изменилось бы ничуть. Поднимитесь, — продолжал он, — понятие о добре и зле — только химера; один лишь рок управляет нашей жизнью. Знайте же, что, в каких бы обстоятельствах вы ни очутились, вы можете рассчитывать на меня. Я никогда вас не покину.
	“Credulous youth, the horror with which blind and unjust law regards an action never attaches to the doer in the eyes of those who love him; and if I saw the friend of my heart return to me out of seas of blood he would be in no way changed in my affection. Raise yourself,” he said; “good and ill are a chimera; there is nought in life except destiny, and however you may be circumstanced there is one at your side who will help you to the last.”
	— доктор — Сайласу К. Скэддемору

	Юность — пора малодушия. <…> В этом возрасте человек склонен сгущать краски. Я стар и, как видите, никогда не отчаиваюсь.
	“Youth is but a cowardly season <…> and a man’s own troubles look blacker than they are. I am old, and yet I never despair.”
	— доктор — Сайласу К. Скэддемору

Он начал меланхолически перебирать честолюбивые мечты, которые питал прежде: никогда-то ему теперь не стать героем и представителем своего родного Бангора, что в штате Мэн; не продвигаться ступень за ступенью по общественной лестнице; почести одна за другой не посыплются на него; и уж, наверное, ему придётся расстаться с мыслью быть избранным в президенты Соединённых Штатов Америки и оставить по себе безвкуснейший памятник, призванный украшать вашингтонский Капитолий!

He reflected pathetically over his ambitious designs for the future; he should not now become the hero and spokesman of his native place of Bangor, Maine; he should not, as he had fondly anticipated, move on from office to office, from honour to honour; he might as well divest himself at once of all hope of being acclaimed President of the United States, and leaving behind him a statue, in the worst possible style of art, to adorn the Capitol at Washington.!

Алмаз Раджи

Перевод: Е. А. Лопырева, 1967

	… ввиду затянувшегося отсутствия принца, а также поучительного пренебрежения, какое он проявлял к своим общественным обязанностям, недавняя революция сбросила его с богемского трона, и теперь его высочество держит на Руперт-стрит табачную лавочку, часто посещаемую и другими политическими эмигрантами. Время от времени я захаживаю туда покурить и поболтать и каждый раз убеждаюсь, что он так же великолепен, как и в годы своего процветания, — за своим прилавком он выглядит настоящим олимпийцем. И хотя сидячий образ жизни начинает сказываться на ширине его жилетов, он всё-таки, вероятно, самый красивый табачник в Лондоне. — конец рассказа
	… a recent revolution hurled him from the throne of Bohemia, in consequence of his continued absence and edifying neglect of public business; and that his Highness now keeps a cigar store in Rupert Street, much frequented by other foreign refugees. I go there from time to time to smoke and have a chat, and find him as great a creature as in the days of his prosperity; he has an Olympian air behind the counter; and although a sedentary life is beginning to tell upon his waistcoat, he is probably, take him for all in all, the handsomest tobacconist in London.
	— «Повесть о встрече принца Флоризеля с сыщиком» (The Adventure of Prince Florizel and a Detective)

Повесть о шляпной картонке

Story of the Bandbox

	… владельца Алмаза Раджи радушно принимали в самых избранных кругах, и нашлась некая молодая, красивая особа хорошего рода, у которой возникло желание завладеть этим алмазом даже ценою брака с сэром Томасом Венделером.
	… the possessor of the Rajah's Diamond was welcome in the most exclusive circles; and he had found a lady, young, beautiful, and well-born, who was willing to call the diamond hers even at the price of marriage with Sir Thomas Vandeleur.

	Женщина будет своевольничать целый год, но, вовремя покорившись, сумеет заслужить прощение;..
	A woman can earn her pardon for a good year of disobedience by a single adroit submission;..

	Бывают обстоятельства, когда даже самые нерешительные люди начинают действовать быстро и энергично, а самые предусмотрительные забывают своё благоразумие и принимают безрассудно смелые решения.
	There are circumstances in which even the least energetic of mankind learn to behave with vigour and decision; and the most cautious forget their prudence and embrace foolhardy resolutions.

— А теперь, — сказал тот, разделив драгоценности на две почти равные части и придвигая одну к себе, — а теперь вот что. За всё на этом свете надо платить, и подчас даже порядочно. Надо вам знать, мистер Хартли, если так вас зовут, я человек весьма покладистый и моё добродушие всю жизнь мне мешало. Я мог бы прикарманить все эти красивые камушки, если б захотел, и вы даже пикнуть не посмели бы. Только вы мне чем-то понравились, честное слово, как-то не хочется обирать вас дочиста!

"And now," said the latter, after he had separated the jewels into two nearly equal parts, and drawn one of them nearer to himself; "and now," said he, "everything in this world has to be paid for, and some things sweetly. You must know, Mr. Hartley, if such be your name, that I am a man of a very easy temper, and good nature has been my stumbling-block from first to last. I could pocket the whole of these pretty pebbles, if I chose, and I should like to see you dare to say a word; but I think I must have taken a liking to you; for I declare I have not the heart to shave you so close."

	Вы мне достаточно часто говорили, что я вышла за вас из-за денег. Позвольте мне теперь сказать вам, что я не раз горько каялась в этой сделке. И если бы вы могли жениться снова и если бы у вас был алмаз величиной с вашу собственную голову, — я даже свою горничную отговаривала бы от такого незавидного и опасного союза.
	"You have told me often enough that I married you for your money; let me tell you now that I always bitterly repented the bargain; and if you were still marriageable, and had a diamond bigger than your head, I should counsel even my maid against a union so uninviting and disastrous."
	— леди Венделер — Томасу Венделеру

Повесть о молодом человеке духовного звания

Story of the Young Man in Holy Orders

Он стал снимать с полки сочинения отцов церкви и проглядывать <…>. «Эти старые джентльмены, <…> несомненно, писатели очень ценные, но, по-моему, явно ничего не смыслят в жизни. Я, например, при своей учёности мог бы стать епископом, а положительно не представляю себе, как сбыть украденный алмаз. Кое-что мне подсказал простой полицейский, но все мои фолианты не могут меня научить, как применить его совет. Всё это внушает человеку весьма низкое представление о пользе университетского образования».

He took down <…> several Fathers of the Church, and glanced them through <…>. "These old gentlemen <…> are no doubt very valuable writers, but they seem to me conspicuously ignorant of life. Here am I, with learning enough to be a Bishop, and I positively do not know how to dispose of a stolen diamond. I glean a hint from a common policeman, and, with all my folios, I cannot so much as put it into execution. This inspires me with very low ideas of University training."

… Джон — известный искатель приключений, лучший знаток драгоценных камней и один из — самых тонких дипломатов в Европе. Разве вы не слыхали о его дуэли с герцогом де Вальдорж? А его подвиги в Парагвае, когда он был там жестоким диктатором! А как проворно он разыскал драгоценности сэра Самюэла Леви? А какие услуги были оказаны им правительству во время индийского мятежа — услуги, которыми оно воспользовалось, хотя не осмелилось открыто признать их? И вы его не знаете? Чего же стоит тогда людская слава, пусть даже позорная? Ведь Джон Венделер смело может претендовать на известность, хотя бы и недобрую.

"… John, the biggest adventurer, the best judge of precious stones, and one of the most acute diplomatists in Europe. Have you never heard of his duel with the Duc de Val d'Orge? of his exploits and atrocities when he was Dictator of Paraguay? of his dexterity in recovering Sir Samuel Levi's jewellery? nor of his services in the Indian Mutiny — services by which the Government profited, but which the Government dared not recognise? You make me wonder what we mean by fame, or even by infamy; for Jack Vandeleur has prodigious claims to both."

	— Таким ценным вещам место в коллекции короля или в сокровищнице великого народа. Пустить их по рукам простых смертных — значит вводить добродетель в искушение. Если кашгарский раджа — властитель, как я понимаю, весьма просвещённый — пожелал бы отомстить европейцам, он не мог бы скорее достигнуть своей цели, как послав им это яблоко раздора. Ничья честность не устоит перед таким соблазном. Попади ко мне в руки этот обольстительный камень, я не поручился бы за себя самого, хотя у меня много своих привилегий и обязанностей. Вы же охотник за алмазами по склонности и образу жизни, и я не верю, чтобы в списках Ньюгейтской тюрьмы нашлось такое преступление, какого вы не совершили бы, — не верю, чтобы у вас был на свете друг, которого вы не поспешили бы предать, — мне неизвестно, есть ли у вас, семья, но если есть, я уверен, вы пожертвовали бы детьми, — и всё это ради чего же? Не для того, чтобы стать богаче, не для того, чтобы сделать свою жизнь приятней или добиться почета, но просто для того, чтобы год-другой, пока не придет смерть, владеть Алмазом Раджи и по временам открывать сейф и любоваться этим камнем, как любуются картиной.
	"Jewels so valuable should be reserved for the collection of a Prince or the treasury of a great nation. To hand them about among the common sort of men is to set a price on Virtue's head; and if the Rajah of Kashgar — a Prince, I understand, of great enlightenment — desired vengeance upon the men of Europe, he could hardly have gone more efficaciously about his purpose than by sending us this apple of discord. There is no honesty too robust for such a trial. I myself, who have many duties and many privileges of my own — I myself, Mr. Vandeleur, could scarce handle the intoxicating crystal and be safe. As for you, who are a diamond hunter by taste and profession, I do not believe there is a crime in the calendar you would not perpetrate — I do not believe you have a friend in the world whom you would not eagerly betray — I do not know if you have a family, but if you have I declare you would sacrifice your children — and all this for what? Not to be richer, nor to have more comforts or more respect, but simply to call this diamond yours for a year or two until you die, and now and again to open a safe and look at it as one looks at a picture."
	— Флоризель — Джону Венделеру

О цикле

• см. середину статьи Михаила Урнова «Роберт Луис Стивенсон», 1967

	Фантастический Лондон <…> пригрезился Стивенсону. В первое десятилетие следующего века его разведку <…> продолжил отец Браун. Стиль Честертона — воплощённое барокко, у Стивенсона он классичен и смягчён иронией.
	— Хорхе Луис Борхес, предисловие к циклу и «Маркхейму»