Обнаружен Пелевин
«Обнаружен Пелевин» — статья Дмитрия Быкова 2003 года о Викторе Пелевине и его сборнике «ДПП (NN)»[1].
Цитаты
[править]Новый Пелевин ещё смешнее, ещё презрительнее, ещё отчаяннее. Он по-прежнему попадает в главные болевые точки так, что становится не больно, а смешно. <…> |
Каждая новая пелевинская книга переносит нас в незнакомые места, поскольку крупные сочинения он публикует только тогда, когда завершается некая историческая эпоха и брезжит новая. Её черты наш автор умеет расчухать одним из первых. Это и сделало его самым востребованным писателем девяностых. |
Книга Пелевина — хорошая. Ленин, конечно, скомпрометировал комплимент «своевременная», но она своевременная. Очень точная. После неё я понял, почему Пелевин так прячется. Несдобровать бы ему от прототипов, будь он на виду. <…> |
Есть Пелевин — мастер социального гротеска, презрительный реалист, лишь чуть-чуть сгущающий краски. Так написаны «Омон Ра», «Жёлтая стрела», «Принц Госплана», «Миттельшпиль», современные главы «Чапаева…», «Generation «П» и «Числа». Доминанта этой прозы — отвращение, нескрываемый и здоровый цинизм, а её главный приём — распознавание в современности древних и бессмысленных магических практик. <…> |
«Числа» — гомерический трагифарс да вдобавок одно из лучших художественных исследований синдрома навязчивых состояний, когда-либо предпринятых в мировой литературе. Роман не зря посвящен Зигмунду Фрейду и Феликсу Дзержинскому. И всё-таки для Пелевина все тексты, составившие первый раздел, не литература, то есть не главная литература… а так, аутотерапия, выброс накопившегося раздражения, реакция на внешние раздражители. Правда, первая часть увенчана блистательным рассказом «Фокус-группа», который я назвал бы лучшим сочинением на всю книгу. <…> Думаю, «Фокус-группа» предостерегает от важной ошибки. Очень важной. Это не менее ценное руководство по загробному поведению, чем тибетская «Книга мёртвых». Именно это пособие служит мостиком между первой и второй частями сборника — действительно своего рода ПДД на пути из этого мира в тот. |
Есть второй Пелевин, которого я люблю особенно, — лирический поэт, автор волшебных сказок «Затворник и Шестипалый», «Проблема верволка в средней полосе», «Онтология детства», «Тарзанка», «Жизнь насекомых», вставные новеллы «Чапаева…». Их главная интонация — грусть, чистейшее вещество печали и ностальгии по небесной Родине. Мы-то живём в Поднебесной, а есть Небесная… |
… даже в самой апологетической статье важно сказать, чего Пелевин не умеет. Он не умеет (или не любит, или то и другое) разнообразить своих героев: всегда у него выходят либо Затворник, либо Шестипалый. Либо усталый гуру, либо доверчивый ученик. Он вообще не очень хорошо умеет описывать живых людей, поэтому проза его суховата и умозрительна. Он не фиксируется на быте, и пейзажи у него, по-аксёновски говоря, бумажные. Это и не порок — есть мыслители, есть изобразители… Он не очень хорошо умеет писать трактаты (они выходят скучноваты), пародии на гламурные журналы, модные пьесы и теории (эти пьесы и теории в оригинале гораздо смешнее). Трактат о Мисиме был бы замечательным предисловием к его «Избранному» (каковым, вероятно, и станет когда-нибудь в Японии), но в качестве самостоятельного рассказа «Гость на празднике Бон» выглядит компиляцией — по крайней мере я чужой на этом празднике Бон. Зато прелестный и грустный эпилог всей книги — «Запись о поиске ветра» — выглядит исчерпывающим объяснением пятилетнего молчания. |
Пока герои Пелевина, заплывшие жиром и заросшие грязью, смутно тоскуют о возможности другой жизни, автор, который их выдумал, ясно и отчаянно тоскует об Абсолютной Прозе. Вероятно, создать эту прозу ему — да и никому из живущих — не дано, хотя лично я склонен думать, что в описанную им книгу он пару историй добавил-таки. Но и сама тоска его, мучительная и неотступная мысль о Причине Всех Причин, — дорогого стоит; особенно в наше время, почти забывшее, что такое вертикаль. |