Образ зверя

«Образ зверя» (англ. Image of the Beast) — роман Филипа Фармера 1968 года, эротический детектив с элементами фантастики. Начал трилогию о Герольде Чайлде («Экзорцизм»). После выхода второго романа в следующем году, снабжён подзаголовком «Экзорцизм: Ритуал первый» (An Exoricism: Ritual One).

Цитаты

	Её гладкие округлые ягодицы — как пара гигантских сваренных вкрутую яиц, очищенных от скорлупы. — глава 1
	Her buttocks were like huge unshelled soft-boiled eggs.

	… поднявшийся пенис, <…> вздувшиеся вены вдоль багровой колонны плоти — как канаты, на которых реет парус любви… — глава 1
	the penis, now fully up; <…> the veins were ropes run into the lanyard of lust…

Между этим морем и августовским солнцем, так яростно пылавшим на небе, словно оно хотело своими острыми как ножи лучами раздвинуть толщу смога, не было ни облачка. Но серо-зелёное марево становилось от этого только плотнее и ядовитее. Чайлд сознавал, что употребляет несовместимые друг с другом сравнения. Ну и что? Сам Космос — зримое воплощение подобного смешения метафор в рассудке Создателя. Левое полушарие Господа не ведает, что творит правое. А может быть, просто не желает знать. Значит, Бог — шизофреник? <…> Глаза горели. Воздух обжигал лёгкие. Языки пламени терзали хрупкие кости. Ни малейшего дуновения ветерка. Воздух как будто застыл. Так продолжалось уже больше суток. Казалось, гниёт вся атмосфера, словно гигантский труп, внутри которого копошатся миллиарды людей. Клочья серо-зелёного занавеса нависли над головой, как гигантские страницы. Господь читает книгу Страшного Суда: чем больше он прочитывает, тем меньше страниц остаётся впереди. — глава 3

There were no clouds between the sun and the sea. The sun shone brightly as if it were trying to burn a path through the sea. The August sun burned fiercely and the more it burned, the more it cut with its yellow machetes, the thicker and more poisonous grew the gray-green foliage. (Childe knew he was mixing metaphors. So what? The Cosmos was a mixed metaphor in the mind of God. The left mind of God did not know what the right mind of God was doing. Or did not care. God was a schizophrenic? <…>) Eyes burned like heretics at the stake. Sinuses were scourged; fire ran along the delicate bones; spermaticky fluid collected to fill the chambers of the sinuses and dripped, waiting for the explosion of air voluntarily or involuntarily set off to discharge the stuff with the mildest of orgasms. Not a twitch of wind. The air had been unmoving for a day and a night and half a day, as if the atmosphere had died and was rotting. The gray-green stuff hung in sheets. Or seemed to. The book of judgment was being read and the pages, the gray-green sheets, were being turned as the eye read and more and more pages were being piled toward the front of the book.

	Их губы были необычны. Верхняя выглядела настолько тонкой, что напоминала лезвие измазанного кровью ножа, а нижняя, напротив, — набухшей, казалось, будто верхняя обрезала её, вызвав воспаление. — глава 9
	Their lips were peculiar. The upper lip was so thin it looked like the edge of a bloody knife; the lower lip was so swollen that it looked as if it had been cut and infected by the upper.

Она продолжала поглаживать клитор и влажно-розовые половые губы. Неожиданно <…> из глубины влагалища показалось что-то, похожее на тонкий белый язык. Это был не язык. Скорее нечто, похожее на змею или угря. Какой длины было это, ещё нельзя было с уверенностью определить, потому что змеиное тело продолжало выползать. Кожа существа была белой и гладкой, совсем как женский живот, а само оно блестело от слизи. Существо поднялось в воздух, подобно пенису во время эрекции, притронулось к животу женщины, опустилось на него и, изгибаясь и извиваясь, поползло вверх. А змееподобное тело всё продолжало выползать из чрева. Вот это уже обвилось вокруг левой груди женщины… Тут Чайлду наконец удалось рассмотреть голову существа. Была она размером с мяч для гольфа, трогательно лысая, вокруг крохотных ушек — щёточка чёрных волос, перепачканных слизью. Ещё на мордочке существа обнаружились две чёрные бровки — также покрытые слизью — и влажная чёрная бородка — как у Мефистофеля. Нос, подпёртый сопливыми усами, был непропорционально большим и мясистым. Глаза казались чёрными. Впрочем, были они такими маленькими и посажены так глубоко, что казались бы чёрными, даже если б в действительности были ярко-голубыми. <…> Губы женщины задвигались. Хотя Чайлд не мог её слышать, он предположил, что она напевает. Змея продолжала ползти вверх, её тело все выползало из розовой расщелины, обрамленной рыжеватыми кустиками. Вот она уже заползла на плечо, обвилась вокруг шеи, головка зависла в воздухе, глядя женщине в глаза. <…> На змею та смотрела с такой гордостью и любовью, словно тварь была её пенисом. Её длинные красивые пальцы поглаживали змеевидное тело. Одной рукой она нежно и крепко обхватила змея за шею около головы, другая рука скользила вниз и вверх по телу странного создания так, будто женщина продолжала мастурбировать — теперь уже по-мужски. Змеевидное существо затрепетало. Головка дотронулась до нижней губы женщины. Казалось, что оно укусило женщину за губу, та отдёрнула голову назад, будто ужаленная. Затем она, открыв рот, наклонила лицо и засосала змеиную голову в рот. <…> Хотя у существа и есть нос, по-видимому, он ему нужен не для дыхания. Кислород поступает к нему из системы кровообращения женщины через пуповинную систему, должно быть, в хвосте существа. <…> Тело змеи изогнулось, головка выскользнула изо рта, змея стала покачиваться, как кобра перед флейтой. Тем временем женщина запустила руку в рот и вытащила вставную челюсть. Её губы запали, она сразу постарела. Прежде чем она успела положить зубы на столик, змея рывком кинулась в беззубый рот, её тело изогнулось, и она начала скользить вперед и назад между её губами. — глава 13; восходит к «Отвори, сестра моя»

She continued to rub her clitoris and the hairy lips. And then <…> a tiny thing, like a slender white tongue, spurted from the slit. It was not a tongue. It was more like a snake or an eel. It was as small in diameter as a garter snake but much longer. How long it was he could not determine yet, because its body kept sliding out and out. It kept coming, and its skin was smooth and hairless, as smooth as the woman's belly and as white, and the skin glistened with the fluid released from her cunt. It shot out in a downward arc, like a half-erect penis, and then it turned and flopped over against her belly and began to zigzag upwards. It continued to slide out from the slit as if yards of it were still coiled inside her womb, and it oozed up until its snaky length was coiled once around her left breast. Childe could see the details of the thing's head, which was the size of a golf ball. It turned twice to look directly at him. Into the mirror, rather. Its head was bald except for a fringe of oil-plastered black hair around the tiny ears. It had two thin but wet black eyebrows and a wet black Mephistophelean moustache and beard. The nose was relatively large and meat cleaver shaped. The eyes were dark, but they were so small and set so far back that they would have seemed dark to Childe even if they had been palest blue. <…> The woman's lips moved. Childe could not hear her, but he thought that she was crooning. The snaky body resumed its climbing while more of its body slid out of the pink fissure and the dark-red bush. It rounded her breast and went up her shoulder and around her neck and came around the right side and extended a loop outwards and then in so that the Lilliputian head faced her. <…> Her hands moved along the ophidian shaft as if she were feeling an unnaturally long penis—hers. Her slim fingers—beautiful fingers—traced the length and then, while one hand curled gently back of the head to support the body, the other slid back and forth behind the head as if she were masturbating the snake-penis. The thing quivered. Then the head moved forward, and its minute lips touched her lower lip. It bit down, or seemed to, because she jerked her head back a little as if stung. Her head moved forward again, however; and her mouth wide open. The head was engulfed in her mouth; she began to suck. <…> So, though it had a nose, it perhaps did not need it. Its oxygen could be supplied by the woman's circulatory system, which surely must be connected through some umbilical device to the other end of the thing. <…> The body bent, and the head withdrew from the woman's mouth. It swayed back and forth like a cobra to a flute, while the woman put her hands to her mouth and then removed a pair of false teeth. Her lips fell in; she was an old woman—from the neck up. But the thing thrust forward before she had put the teeth on the dresser, and the tiny head and part of the body disappeared into the toothless cavity. The body bent and unbent, slid back and forth between her lips.

— В соответствии с теорией Гаро, мы имеем дело с результатом «психического импринтинга». <…> Ле Гаро утверждал, что пришельцы, попав сюда, способны некоторое время просуществовать в этой вселенной в своем естественном виде, однако очень недолго. Они пребывают в текучем, так сказать, состоянии, причем эта «текучесть» означает умирание. <…> Их облик пытается измениться, чтобы соответствовать физическим законам этого мира. А данная вселенная столь же непостижима для них, как их родная была бы для землянина. Затраченные усилия приводят к такому стрессу, такому расходу энергии, что он просто разрывает их на части, или, попросту говоря, убивает. Если только они не сталкиваются с человеческим существом. И если им настолько повезло, что они происходят из вселенной, которая позволяет им воспринять — я полагаю, телепатически, <…> — позволяет им воспринять впечатления человеческого разума, только тогда пришелец способен на адаптацию. У него появляется способность к ней вследствие того, что он осознаёт или, если угодно, постигает облик, в котором он мог бы выжить в этом мире. — глава 14

"There is, according to Le Garrault, a psychic imprinting. He did not use the word imprinting, but his description meant that. He said that the aliens are able to survive for a short while in their own form when they come to this universe. They are in a state of fluidity, of dying fluidity. <…> Their forms are trying to change to conform to the physical laws of this universe. A universe which is as incomprehensible to them as theirs would be to an Earthman. The effort sets up stresses and strains which would inevitably tear them apart, kill them. Unless they encounter a human being. And, if they are lucky enough to be from a universe which enables them to receive—telepathically, <…>—enables them to receive the impressions of the human mind, then the alien is able to make the adaptation. He is enabled because he comprehends the form in which he can survive in this world."

Два нижних ящика были набиты плоскими полупрозрачными пакетами, чем-то наполненными. Содержимое одного он вытряхнул на пол. Из пакета вылетело что-то, похожее на прозрачный флаг, длиной футов шесть. У этого предмета с одного края были густые волосы. Рядом с волосами помещался маленький красный клапан, как у детских надувных игрушек. Чайлд надул предмет, ослабев от напряжения ещё до того, как закончил своё дело. Каким-то образом с Колбена сняли кожу, чтобы изготовить из неё надувную оболочку Все физиологические отверстия — рот, анус, искалеченный пенис — были зашиты кусочками кожи. Глаза Колбену нарисовали, губы были тщательно прорисованы и раскрашены в телесно-красный цвет — глава 17

The two lower drawers were crammed with flat transparent plastic envelopes containing something unidentifiable. He opened one and shook out the contents. It fluttered out like a transparent flag to a length of about six feet. It had four extensions, a thick mass of hair on one end, and a circular patch of hair in the middle. Just beside the thick mass of hair was a small red valve like that on a child's plastic inflatable swimming pool. He blew it up and felt weakened by the exertion before he had completed the job. After seeing what he had, he was horrified, although he had suspected what the result would be. Somehow, Colben's skin had been stripped from his body and made into a balloon. The apertures: earholes, mouth, anus, and the mutilated penis, had been sewn over with flaps of skin. His eyes had been painted blue, and the mouth was painted with a facsimile of labial red.

Перевод

Р. Лебедев, 1997 (с некоторыми уточнениями)

О романе

	… образ, подобный придуманной автором «самой прекрасной женщине в мире» с длинной скользкой тварью, <…> живущей в матке, <…> помимо естественного шока и изумления, вызвал у меня восхищение своей абсолютной оригинальностью, отсутствием литературных или психопатологических прототипов. Филип сказал, что <…> они — часть обширной структуры символов, которая будет прояснена в двух следующих книгах. — перевод: Р. Лебедев, 1997
	… an image like the one concerning "the most beautiful woman in the world" and the long, glistening thing, <…> which emerged from her womb <…> filled me with wonder, for it is unique, and was, to me, without literary or psychopathological referents. They are, he tells me, <…> part of a far larger symbolic structure, to be elucidated in two more books.
	— Теодор Старджон, послесловие (Postscript), 1968

	Никто никогда не говорил Фармеру, что секс может быть реалистично описан выражениями, не обременёнными всеми штампами халтурной порнографии, и поэтому даже <…> лучшие сцены, страдают от неумелого писательства. При таких обстоятельствах разглагольствования Старджона в защиту романа не просто самонадеянны, но незаслуженно покровительственны. Таким образом, в долгосрочной перспективе, не одна, а две репутации будут страдать от публикации «Образа зверя».
	Nobody ever told Farmer that sex could be realistically described in terms not weighted with all the cliches of hackwork pornography, and so even <…> best scenes, suffer from inept writing. Under the circumstances, Sturgeon’s perorations on behalf of this novel are not merely presumptuous, they are unfairly patronizing. Thus, in the long run, not one, but two reputations will suffer from the publication of The Image of the Beast.
	— Тед Уайт, 1969

	Лучше всего, однако, он может быть прочитан как аллегория. Персонажи являются символами тёмной стороны человека, а роман — поиска истины.
	Most of all, however, it may be read as allegory. The characters are symbols from the darker side of man, and the novel is a quest for truth.
	— Грант Тиссен, 1979

См. также

• «Предатель живых»