Перейти к содержанию

Оксана (Асеев)

Материал из Викицитатника

«Оксана» — стихотворный сборник Николая Асеева, опубликованный в 1918 году. Посвящён Ксении Михайловне Синяковой.

Цитаты

[править]
  •  

Мокроту чёрных вёрст отхаркав,
полей приветствуем изменой —
еще влетит впотьмах под Харьков,
шипя морской осенней пеной.
<…>
А подойдёшь к нему под Тулой
забыть ладонь на поршне жарком:
осунувшийся и сутулый
в тумане роется огарком. — Борису Пастернаку

  — «Сорвавшийся с цепей», 1915

  •  

Вас море держит в ладони,
с горячего сняв песка,
и кажется, вот утонет
изгиб золотистого виска...

Тогда разорвутся губы
от злой и холодной ругани,
и море пойдет на убыль
задом, как зверь испуганный.

  — «Я знаю: все плечи...», 1915

  •  

Бьются Перун и Один,
в прасини захрипев.

  — «Венгерская песнь», 1916

  •  

Тобой очам не надивиться,
когда, закатами увит,
на богатырской рукавице
ты — кровью вычервленный щит!

И эти царственные грани,
подъемля древний голос свой,
ведут мой дух в былые брани,
в разгул утехи громовой.

И мнится: к плачущему сыну
склонясь, лукавый Калита
поет грядущую былину
необоримого щита.

  — «Кремлёвская стена», 1916

  •  

Разве шагнуть с холмов
трудно и выйти на поле,
если до губ полно
и слёзы весь Кремль закапали?

Разве одной Москвой
жёлтой живём и ржавою?
Мы бы могли насквозь
небо пробить державою.

Разве Кремлю не стыд
руки скрестить великие?..
Ну, так долой кресты!
Наша теперь религия!

  — «Проклятие Москве», 1916

  •  

Вы, сокрытые зыбкою сетью
голубейного вымысла,
угрожаете смертью тем,
чьё сердце безумие вынесло.

  — «Сомнамбулы», 1916

  •  

Если ночь все тревоги вызвездит,
как платок полосатый сартовский,
проломаю сквозь вечер мартовский
Млечный Путь, наведённый известью.
<…>
Если мне умереть — ведь и ты со мной!
Если я — со зрачками мокрыми, —
ты горишь красотою писаной
на строке, прикушенной до крови.

  — «Если ночь все тревоги...», 1916

  •  

За отряд улетевших уток,
за сквозной поход облаков
мне хотелось отдать кому-то
золотые глаза веков...

  — «За отряд...», 1916

  •  

Как жёлтые крылья иволги,
как стоны тяжёлых выпей,
ты песню зажги и вымолви
и сердце тоскою выпей!

  — «Как жёлтые крылья...», 1916

  •  

Осмейте
разговор о смерти,
пусть жизнь пройдет не по-моему
под глупое тявканье пушек,
и, неба зрачки наполнив помоями,
зальется дождем из лягушек.

  — «Осмейте...», 1916

  •  

Я буду волком или шёлком
на чьём-то теле незнакомом,
но без умолку, без умолку
возникнет память новым громом.
<…>
Будет тень моя беситься
дни вперед, как дни назад,
ведь у девушки-лисицы
вечно светятся глаза.

  — «Я буду волком...», 1916

О сборнике

[править]
  •  

Он узнаваем в мифологически цельном восприятии мира, который призывал постичь Хлебников в языке. У Хлебникова — универсальность лингвистической утопии, у Асеева — проникновение мгновенное, эмоциональной вспышкой: «Если ночь все тревоги вызвездит...»
Попробуйте пересказать последние две строки. Вам не обойтись без набора основных лирических понятий: любовь, красота, страдание, поэзия. В стихах они присутствуют неназванные, нанизываясь на тот невидимый стержень, чью роль выполняет метафорическая подробность — до крови прикушенная строка. Лирические понятия входят чувственно — физической болью, связавшей любовь и поэзию, или бьющим в глаза светом, который вдруг начинает излучать старая, давно стершаяся поэтическая формула — «писаная красота». Как будто реставратор снял темный слой олифы, и иконописный лик снова перед нами в первоначальной яркости красок.
Мы только ощущаем, что один понятийный слой входит в другой: война, опасность, любовь... Они нерасторжимы настолько, что нет пространства для сравнения, а значит, нет повода для метафоры. Здесь, кажется, как нередко бывает у раннего Асеева, связь не метафорическая, а та полнота слиянности, взаимной обратимости, которая заставляет произнести другое слово — миф. <…>
Это асеевское, узнаваемое так же, как и его удивительный по чистоте эмоциональный тон. Редкий дар, тем более в зрелой, богатой поэтической культуре, где все говорено-переговорено, пето-перепето, где любое вечное чувство грозит банальностью. Как вырваться из её тисков? Кто-то ищет психологических осложнений, неожиданных жестов...
Асеев пытается запечатлеть чувство цельно, не дробя на жесты, на оттенки, на подробности, дать его принадлежащим не мгновению, а вечности. Он не ведет лирического дневника, не имеет в виду подробной исповеди сердца. Его тема — любовь и тоска в разлуке, любовь и осенняя печаль, любовь и страх смерти... В общем: «Оксана — жизнь и Оксана — смерть».

  Игорь Шайтанов, «Благополучный Асеев?..», 1990