Основы философии Ньютона (Вольтер)

«Основы философии Ньютона» (фр. Éléments de la philosophie de Newton) — монография Вольтера, первые главы которой он передал голландскому издателю Леде в 1736 году. Длительное время не получая следующих глав, тот поручил написать их одному голландскому математику и в таком виде опубликовал рукопись в 1738-м. После протестов Вольтера в том же году было опубликовано просмотренное и одобренное им издание. В 1740 он опубликовал в Голландии свою «Математика Ньютона», а через год во Франции (но с указанием Лондона в качестве места публикации) — полностью переработанные «Основы», заменив во второй и третьей частях (о ньютоновской физике) написанное голландским математиком. В 1748 и 1756 годах при подготовке к печати собрания своих сочинений Вольтер исключил ряд глав оттуда, добавив в 1756 к первой части главу III. Эта книга способствовала ознакомлению европейского общества с передовой физической теорией, одновременно излагала совокупность философских воззрений, знаменовавших новый этап в развитии материалистической мысли во Франции.

Цитаты

Знание природы — благо, принадлежащее всем людям. Все стремятся обладать знанием своего блага, но мало кто имеет время и терпение его подсчитать; Ньютон произвёл этот подсчёт за них. <…> Философия Ньютона до настоящего времени казалась многим понятной в той же степени, как философия древних; но туманность греков шла от того, что они действительно не обладали познаниями, а причина туманности Ньютона — то, что светоч его познаний отстоял чересчур далеко от нашего взора. Он открыл истины; но он их искал и оставил в глубокой пропасти; надо туда спуститься и извлечь их на яркий свет дня. — Часть вторая. Физика Ньютона (Physique newtonienne), введение

La science de la nature est un bien qui appartient à tous les hommes. Tous voudraient avoir connaissance de leur bien, peu ont le temps ou la patience de le calculer ; Newton a compté pour eux. <…> La philosophie de Newton a semblé jusqu’à présent à beaucoup de personnes aussi inintelligible que celle des anciens ; mais l’obscurité des Grecs venait de ce qu’en effet ils n’avaient point de lumière, et les ténèbres de Newton viennent de ce que sa lumière était trop loin de nos yeux. Il a trouvé des vérités ; mais il les a cherchées et placées dans un abîme: il faut y descendre, et les apporter au grand jour.

Часть первая. Метафизика

Métaphysique

Глава I

	Ньютон был глубоко убеждён в существовании Бога и разумел под этим словом не только бесконечное бытие, всемогущее, вечное и созидающее, но и господина, установившего определённое отношение между собой и своими творениями: ведь без этого отношения познание Бога было бы всего-навсего бесплодной идеей…
	Newton était intimement persuadé de l’existence d’un Dieu, et il entendait par ce mot, non-seulement un Être infini, tout-puissant, éternel et créateur, mais un maître qui a mis une relation entre lui et ses créatures : car, sans cette relation, la connaissance d’un Dieu n’est qu’une idée stérile…

… характерные для Декарта некоторые случаи злоупотребления своим разумом подвели его учеников к тем безднам, от которых сам их наставник был очень далёк; <…> Декартова система породила систему Спинозы; <…> я знал многих, кого картезианство заставило не признавать иного Бога, кроме необъятности вещей, и, наоборот, я не видел ни одного ньютонианца, который не был бы теистом в самом строгом смысле этого слова.

… l’abus qu’il a fait quelquefois de son esprit a conduit ses disciples à des précipices, dont le maître était fort éloigné ; <…> le système cartésien a produit celui de Spinosa ; <…> j’ai connu beaucoup de personnes que le cartésianisme a conduites à n’admettre d’autre Dieu que l’immensité des choses, et que je n’ai vu au contraire aucun Newtonien qui ne fût théiste dans le sens le plus rigoureux.

	Для того, чтобы познать [Бога], надо быть им самим.
	Il me semble qu’il faudrait être lui-même pour le savoir.

Глава V

	Что до естественной религии, то ни один человек не был большим её сторонником, нежели Ньютон, — разве лишь таким человеком является сам Лейбниц, его соперник в науке и добродетели.
	Quant à la religion naturelle, jamais homme n’en a été plus partisan que Newton, si ce n’est Leibnitz lui-même, son rival en science et en vertu.

Ничто так не распространено среди путешественников, как неверные наблюдения и неверные сообщения об увиденном, а также привычка принимать злоупотребление законом за сам закон, особенно когда речь идёт о нации, чей язык им неведом; наконец, здесь действует привычка судить о нравах целого народа по единичному факту, вдобавок произошедшему при непонятных обстоятельствах. <…> Так, любой путешественник, который, к примеру, расскажет мне, будто дикари из сострадания пожирают своих отцов и матерей, должен позволить мне ответить ему, что, <…> если это верно, то, далеко не опровергая идею уважения, которым люди обязаны своим родителям, обычай этот, быть может, является неким варварским способом выразить овою нежность, т. е. ужасным извращением естественного закона: ведь ясно, что своего отца или мать убивают из чувства долга, лишь для того, чтобы освободить их либо от недомоганий старости, либо от ярости врагов; и если затем им уготовляется могила в сыновнем чреве, вместо того чтобы дать их сожрать победителям, то обычай этот, каким бы страшным он ни рисовался воображению, несомненно, исходит от доброты сердца. <…> в любом обществе именуют добродетелью поведение, считающееся полезным для общества. Найдите мне на Земле страну или компанию из десяти человек, где не уважали бы того, что полезно для общего блага, тогда я признаю, что не существует никакого естественного порядка. Разумеется, порядок этот разнообразен до бесконечности, но какое из этого можно вывести заключение, помимо того, что он существует? Материя принимает повсюду различные формы, но она повсюду сохраняет свою природу.

Rien n’est si commun parmi eux que de mal voir, de mal rapporter ce qu’on a vu, de prendre surtout dans une nation, dont on ignore la langue, l’abus d’une loi pour la loi même, et enfin de juger des mœurs de tout un peuple par un fait particulier, dont on ignore encore les circonstances. <…> Ainsi tout voyageur qui me dira, par exemple, que des sauvages mangent leur père et leur mère par pitié me permettra de lui répondre qu’en, <…> si cela est vrai, loin de détruire l’idée du respect qu’on doit à ses parents, c’est probablement une façon barbare de marquer sa tendresse, un abus horrible de la loi naturelle : car apparemment qu’on ne tue son père et sa mère par devoir que pour les délivrer, ou des incommodités de la vieillesse, ou des fureurs de l’ennemi ; et si alors on lui donne un tombeau dans le sein filial, au lieu de le laisser manger par des vainqueurs, cette coutume, tout effroyable qu’elle est à l’imagination, vient pourtant nécessairement de la bonté du cœur. <…> dans toute société on appelle du nom de vertu ce qu’on croit utile à la société. Qu’on me trouve un pays, une compagnie de dix personnes sur la terre, où l’on n’estime pas ce qui sera utile au bien commun : et alors je conviendrai qu’il n’y a point de règle naturelle. Cette règle varie à l’infini sans doute ; mais qu’en conclure, sinon qu’elle existe ? La matière reçoit partout des formes différentes, mais elle retient partout sa nature.

Глава VIII

Быть может, не существует ничего скромнее мнения Ньютона, ограничившегося представлением о том, что элементы материи материальны <…>. С другой стороны, быть может, нет ничего более дерзкого, чем широкий замысел Лейбница и его отправной критерий достаточного основания, служащий ему для проникновения, елико возможного, в самую глубь причин и в необъяснимую природу элементов. <…> Весь свет согласен с вами относительно принципа достаточного основания, но извлекаете ли вы из него вполне справедливые выводы? 1) Вы допускаете материю, актуально делимую до бесконечности; следовательно, невозможно найти её наименьшую часть. При этом не существует такой части материи, которая не имела бы сторон, не занимала бы места, не имела бы формы; как же вы хотите, чтобы она была организована только из бесформенных, не занимающих места и лишённых сторон субстанций? <…> 2) Достаточно ли основательно положение, гласящее, что сложное не имеет ничего сходного с тем, из чего оно состоит? Да и что говорить: «ничего сходного»? Между простым и протяжённым бытием — бесконечность, а вы хотите, чтобы одно из них состояло из другого? Разве тот, кто стал бы утверждать, будто множество элементов железа образуют золото или составные части сахара — горькую тыкву, утверждал бы что-то более противное разуму? 3) Можете ли вы спокойно утверждать, будто капля мочи представляет собой бесчисленные монады, каждая из которых имеет идеи целой вселенной, пусть смутные, и всё это лишь потому, что, по-вашему, вселенная — целиком заполненное пространство, в котором всё меж собой связано, а коль скоро налицо такая всеобщая сопряжённость и каждая монада необходимо имеет идеи, она не может иметь восприятия, в котором не было бы одновременно заключено всё, что существует в мире? Но доказана ли абсолютная заполненность пространства вопреки огромному множеству метафизических и физических аргументов в пользу пустоты? <…> неужели вы не чувствуете, насколько подобная система является плодом чистого воображения?

Peut-être n’y a-t-il rien de plus modeste que l’opinion de Newton, qui s’est borné à croire que les éléments de la matière sont de la matière <…>. Peut-être, d’un autre côté, n’y a-t-il rien de plus hardi que l’essor qu’a pris Leibnitz en partant de son principe de la raison suffisante, pour pénétrer s’il se peut jusque dans le sein des causes et dans la nature inexplicable de ces éléments. <…> Tout le monde convient avec vous du principe de la raison suffisante ; mais en tirez-vous ici une conséquence bien juste ? 1° Vous admettez la matière actuellement divisible à l’infini ; la plus petite partie n’est donc pas possible à trouver. Il n’y en a point qui n’ait des côtés, qui n’occupe un lieu, qui n’ait une figure : comment donc voulez-vous qu’elle ne soit formée que d’êtres sans figure, sans lieu, et sans côtés ? <…> 2° Est-il bien suffisamment raisonnable qu’un composé n’ait rien de semblable à ce qui le compose ? Que dis-je, rien de semblable ? il y a l’infini entre un être simple et un être étendu ; et vous voulez que l’un soit fait de l’autre : celui qui dirait que plusieurs éléments de fer forment de l’or, que les parties constituantes du sucre font de la coloquinte, dirait-il quelque chose de plus révoltant ? 3° Pouvez-vous bien avancer qu’une goutte d’urine soit une infinité de monades, et que chacune d’elles ait les idées, quoique obscures, de l’univers entier, et cela parce que, selon vous, tout est plein, parce que dans le plein tout est lié, parce que tout étant lié ensemble, et une monade ayant nécessairement des idées, elle ne peut avoir une perception qui ne tienne à tout ce qui est dans le monde ? Mais est-il prouvé que tout est plein, malgré la foule des arguments métaphysiques et physiques en faveur du vide ? <…> ne sentez-vous pas combien un tel système est purement d’imagination ?

Перевод

C. Я. Шейнман, 1988

О книге

	Я первый посмел понятным языком растолковать своему народу открытия Ньютона. Картезианские предрассудки, которые во Франции пришли на смену предрассудкам перипатетиков, коренились в то время ещё так глубоко, что канцлер д’Агессо усматривал врага здравого рассудка и государства во всяком, кто приобщался к открытиям, сделанным в Англии. Он так и не разрешил напечатать «Основы философии Ньютона».
	— «Мемуары для жизнеописания г-на де Вольтера», конец 1750-х

Парадокс — это именно то, чего вы не понимаете, <…> следуя старому навыку <…>. И этот великий творец парадоксов, который раскрыл и показал всю механику тем небесных, кому астрономия обязана нынешним саном своим «царицы наук», думаете ли, что его чудные истины встретили радушный приём в учёном мире и всех немедленно увлекли своей очевидностью? Как бы не так! Мосьё де-Вольтер — вовсе не астроном: поэт, романист — должен был, спустя долгое время после Ньютона, сам лично из усердия или пристрастия к Англии распространять между французами славу Ньютона и Шекспира вместе <…>. «Да, правда!» — говорил один не из последних парижских геометров, — «я преподаю теперь по ньютоновой теории всеобщего действия тяжести, но это только <…> из уважения к мосьё де-Вольтеру, потому что она противна моей совести».

— Осип Сенковский, V «Листок Барона Брамбеуса», 5 августа 1856