Последний бой майора Пугачёва

«Последний бой майора Пугачёва» — рассказ Варлама Шаламова 1959 года из цикла «Левый берег». По его мотивам снят одноимённый фильм 2005 года.

Цитаты

… месяцы на Крайнем Севере считаются годами, так велик опыт, человеческий опыт, приобретенный там.

Аресты тридцатых годов были арестами людей случайных. Это были жертвы ложной и страшной теории о разгорающейся классовой борьбе по мере укрепления социализма. У профессоров, партработников, военных, инженеров, крестьян, рабочих, наполнивших тюрьмы того времени до предела, не было за душой ничего положительного, кроме, может быть, личной порядочности, наивности, что ли, — словом, таких качеств, которые скорее облегчали, чем затрудняли карающую работу тогдашнего «правосудия». Отсутствие единой объединяющей идеи ослабляло моральную стойкость арестантов чрезвычайно. Они не были ни врагами власти, ни государственными преступниками, и, умирая, они так и не поняли, почему им надо было умирать. Их самолюбию, их злобе не на что было опереться. И, разобщённые, они умирали в белой колымской пустыне — от голода, холода, многочасовой работы, побоев и болезней. Они сразу выучились не заступаться друг за друга, не поддерживать друг друга. К этому и стремилось начальство. Души оставшихся в живых подверглись полному растлению, а тела их не обладали нужными для физической работы качествами. — комментарий Н. Лейдермана: «здесь — в полусотне слов — целое микроисследование идеологии покорства, убедительно объясняющее то, что казалось необъяснимым» («…В метельный, леденящий век»)

О рассказе

В сложной композиционной системе «Левого берега» рассказ «Последний бой майора Пугачёва» выглядит необычно. <…> В пределах цикла этот сюжет не вариативен во всех своих элементах, у него как бы нет другого прочтения, опровержения, композиционной и смысловой амбивалентности, свойственной шаламовскому творчеству. Возможно, отказ от техники вариации, умножения, переноса объясняется характером темы. Вооружённый побег политических был для лагерной Колымы событием, сравнимым по уникальности с падением Тунгусского метеорита, событием, практически исключающим возможность повтора. <…> на пространстве рассказа частично обрушена выстроенная всем течением книги концепция лагерной вселенной. (Следует отметить, что все <…> нарушения внутреннего канона «новой прозы» «Колымских рассказов» выглядят вполне естественно в контексте старой» — классической русской и советской литературы (в том числе и военной прозы). <…> Прямое сравнение воспоминаний Пугачёва с кинолентой как бы уравнивает читателя и персонаж — какое-то время они смотрят один и тот же фильм, разделяют ролевую функцию зрителя. Важно и то, что степень участия читателя-зрителя в действии много выше, чем вовлеченность автора-рассказчика. Ибо последний, полагая происходящее легендой, почти демонстративно отсутствует на месте действия. <…> «Последний бой майора Пугачёва» исполнен в жанре героической баллады. <…> Уверенность читателя в эмоциональной безопасности текста (особенно на фоне других рассказов цикла) в соединении с естественным для кино «эффектом присутствия» позволяет автору оснастить легенду всеми свойствами документа. <…> Майор Пугачёв и его товарищи не бегут из лагеря — они отменяют саму систему отношений, на которой стоит лагерная вселенная. Подобный способ борьбы со всесильной системой можно было бы назвать разновидностью солипсизма, если бы не <…> реакция самой системы. <…> Лагерь — слежавшаяся под давлением тотального страха иерархия не— и внечеловеческого насилия — воспринимал себя и ощущался узниками как самодостаточная замкнутая система. Столкнувшись с угрозой извне, лагерь был вынужден обратиться к иным традициям и методам — к тысячелетиями формировавшейся культуре организованного насилия, к традициям войны. И тем самым многократно ослабил себя, ибо война как форма культуры предусматривает свободу выбора, органически противопоказанную лагерной вселенной. Вот откуда паническая реакция властей. Объявив лагерю войну, отряд Пугачёв вынудил систему разговаривать на их языке, иными словами, вести военные действия. <…> Тема смерти появляется на страницах рассказа одновременно с темой войны — в момент осуществления побега, и очень быстро становится со-доминантой мотивной структуры. <…> Каким бы источником ни пользовался автор, какой бы вариант прочтения ни избрал читатель, культурный контекст образа неизбежно фиксирует причастность такого леса, такой колымской природы к загробному миру. <…> Героическая военная кинобаллада оказалась своеобразным гимном интеллигенции. Опираясь на традицию советской военной прозы, «Последний бой майора Пугачёва» осуществляет аннигиляцию этой традиции. Пользуясь мотивной структурой словно бомбой с часовым механизмом, Варлам Шаламов взорвал советско-антисоветский биполярный жанр — и опрокинул вместе с ним породившую этот жанр дихотомическую систему мышления.

— Елена Михайлик, «Другой берег. «Последний бой майора Пугачёва»: проблема контекста», 1997

Шаламовская проза так пронизана личностным началом, по большому счёту она вся автобиографична, даже когда писатель изображает вымышленного героя и вымышленную ситуацию — точнее, когда пытается домыслить то, с чем соприкоснулся в реальной колымской жизни. Поэтому мы вправе полагать, что в рассказе <…> Шаламов воскресил во всей чистоте и первозданности свои чувства заключённого, узнавшего с горечью, и одновременно — с гордостью и восхищением — о мужественных людях, погибших в колымских побегах. Он не мог не поставить свой крест на их могилах. Вставшая перед ним картина смелого прорыва за зону и боя за свободу была, несомненно, во многом плодом поэтического воображения. Но вымысла в ней ровно столько, сколько мог позволить себе художник.

— Валерий Есипов, «Кто он, майор Пугачёв?», 2007

Ссылка

• Рассказ на официальном сайте Шаламова