Пятая колонна (Хемингуэй)

«Пятая колонна» (англ. The Fifth Column) — единственная пьеса Эрнеста Хемингуэя. Впервые издана в авторском сборнике «„Пятая колонна“ и первые сорок девять рассказов» 1938 года. Рассказывает о деятельности республиканской контрразведки в Мадриде во время Гражданской войны в Испании.

Цитаты

Акт I

	Престон. Когда я проходил по Гран-Виа, наш Филип сидел в баре Чикоте с той марокканкой, которая укусила Вернона Роджерса. Дороти. А что он делал? Что-нибудь ужасное? Престон. Как будто нет. Дороти. Ну так ещё сделает. Он такой живой, всегда весёлый, всегда в духе. — сцена 2
	PRESTON. Our Philip was in Chicote's with that Moor that bit Rodgers, when I came up the Gran Via. DOROTHY. Was he doing anything awful? PRESTON. Not yet. DOROTHY. He will though. He's so full of life and good spirits.

	1-й боец. Товарищ комиссар, пожалуйста… Филип. Пожалуйста — неподходящее слово для солдата. 1-й боец. Я не настоящий солдат. Филип. Раз на вас военная форма, значит, вы солдат. — сцена 3
	FIRST COMRADE. Comrade Commissar, please — PHILIP. Please, that's a funny word to hear in a soldier's mouth. FIRST COMRADE. I am not a soldier by profession. PHILIP. When you put the uniform on you're a soldier.

	Филип. Должен вас предупредить вот о чём. Выполняя задание, вы будете при оружии, для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. — сцена 3
	Now one thing I have to tell you. In this particular show you have to be armed to enforce your authority. But you're not to use your weapon under any circumstances.

Акт II

	Филип. А как мне говорить, mi coronel, по-английски или по-американски? Антонио. Как хотите. Не говорите только глупостей. — сцена 1
	PHILIP. And what do I talk, mi Coronel, American or English? ANTONIO. What you like. Do not talk silly.

	Филип (1-му бойцу). Мы на войне. А на войне «спасибо» не говорят. — сцена 1
	This is a war. You don't say thank you in it.

	Анита (Филипу). Слушай, эта большой блондинка уже делал тебя сумасшедший. Ты уже не думать правильно. Она похож на тебя, как краска похож на кровь. Посмотреть — одинаковый. Может быть, кровь. Может быть, краска. Хорошо. Наливай краска в тело вместо кровь. Что будет? Американский женщина. — сцена 2
	Listen, that big blonde make you crazy already. This soon you can't think good. Is no more the same as you as blood and paint. Is look the same. Can a blood. Can a paint. All right. Put the paint in the body, instead of blood. What you get? American woman.

	Макс. Я всегда сплю, уткнув лицо в подушку, по крайней мере, утром никто не пугается. — сцена 4
	I sleep on my face, and then it does not frighten anybody in the morning.

	Дороти. Ну, как мурашки, милый? Проходят? Хочешь, расскажи мне про твои мурашки. Филип. А ну их к чёрту. У меня они так давно, что, если они совсем пройдут, мне чего-то будет недоставать. <…> Дороти. Ну, расскажи мне про свои мурашки, может быть, они пройдут. Филип. Нет. У каждого свои мурашки, и никому неохота передавать их другому. — сцена 4
	DOROTHY. Are the horrors any better, darling? Do you want to tell me about them? PHILIP. Oh, the hell with them. I've had them so long I'd miss them if they went away. <…> DOROTHY. And tell me about the horrors, and maybe they will go away. PHILIP. No. Everybody gets their own, and you don't want to pass them around.

Акт III

	Филип. Даже через сто тысяч лет этого не будет. Никогда не верь тому, что я говорю по ночам. По ночам я вру без зазрения совести. Дороти. А почему мы не можем сделать того, о чем ты говоришь по ночам? Филип. Потому что я занят делом, при котором так не бывает — уезжать вместе, и весело жить, и быть счастливыми вдвоём. — сцена 1
	PHILIP. Not in a hundred thousand bloody years. Never believe what I say in the night. I lie like hell at night. DOROTHY. But why can't we do what you say we'll do at night? PHILIP. Because I'm in something where you don't go on and live together and have a lovely time and be happy.

	Филип. Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок. Не помню, когда именно, но я подписал. Макс. Не ты один. Дело тут не в договорах. — сцена 4
	PHILIP. We're in for fifty years of undeclared wars and I've signed up for the duration. I don't exactly remember when it was, but I signed up all right. MAX. So have we all. There is no question of signing.

Перевод

Е. Д. Калашникова, В. М. Топер, 1938, 1959

О пьесе

	Я во время войны не могу писать ничего, кроме стихов. Однажды в Мадриде я написал пьесу. В то время она мне казалась хорошей, но, очевидно, это не так. Я тогда читал странную книжку какого-то англичанина, написанную необыкновенно плохим и в то же время эффектным языком, и, подобно жалкому <…> хамелеону, я стал подражать ему. <…> Обычно утром, до того как начать работать, я стараюсь ничего не читать, чтобы не заниматься бесполезным заимствованием…
	I never can write anything during a war except poetry. One time, in Madrid, I wrote a play. It seemed good when I wrote it but it was probably worthless. Have been reading a strange British book with an extraordinarily bad and yet effective style and like a bloody <…> chameleon am imitating it. <…> Ordinarily I never read anything before I write in the morning to try and bite on the old nail with no help…
	— Эрнест Хемингуэй, письмо Б. Беренсону 14 октября 1952

	Эта пьеса была написана осенью и в начале зимы 1937 года, когда мы ждали наступления <…> Центральной армии. <…> Мы так и не дождались его; но за это время я написал свою пьесу. Каждый день нас обстреливали орудия, установленные за Леганес и по склонам горы Гарабитас, и, пока я писал свою пьесу, в отель «Флорида», где мы жили и работали, попало больше тридцати снарядов. Так что если пьеса плохая, то, может быть, именно поэтому. А если пьеса хорошая, то, может быть, эти тридцать снарядов помогли мне написать её. <…> Дороти <…> из пьесы можно было бы назвать и Ностальгией.
	The play was written in the fall and early winter of 1937 while we were expecting an offensive <…> for the Army of the Centre. <…> They never came; but while we waited I wrote the play. Each day we were shelled by the guns beyond Leganes and behind the folds of Garabitas hill, and while I was writing the play the Hotel Florida, where we lived and worked, was struck by more than thirty high explosive shells. So if it is not a good play perhaps that is what is the matter with it. If it is a good play, perhaps those thirty some shells helped write it. <…> There is <…> Dorothy but her name might also have been Nostalgia.
	— Эрнест Хемингуэй, предисловие к сборнику

В 1937 г. на вопрос, что слышно о Хемингуэе, отвечали: «Сидит в мадридском отеле „Флорида“ и пишет весёлую комедию». <…> Фарсово-комедийное зерно пьесы очевидно. Хемингуэй, взявшись за драматургический жанр, постарался овладеть законами весёлой комедия, и следы этого изучения сказываются в том, что многие персонажи ещё носят отпечаток определённого амплуа. Расправа Филина с Престоном — это типичная грубоватая буффонада, характерная для американского театра бурлеск. Требования проблемной комедии сказываются в типичном треугольнике: Анита — Филип — Дороти, обольстительная блондинка из общества, которую Филин покидает ради девушки лёгкого поведения, но честной души. Всё это такая же дань условностям драматургии, как и требованиям бродвеевской публики, до которой, кстати сказать, пьеса так и не дошла, не найдя постановщика и театра. А последняя сцена, которая после разрыва Филипа с Дороти возвращает Филипа в исходное положение (только со снятой маской), показывает, что Хемингуэй ещё не научился развязывать как драматургические, так я социально-психологические узлы. Достойного разрешения личного конфликта Филип — Дороти Хемингуэй пока ещё не находит, и, разрубая узел, он как бы откладывает это разрешение на завтра.

— Иван Кашкин, «Эрнест Хемингуэй», 1939