Перейти к содержанию

Рассказы Ярослава Гашека

Материал из Викицитатника

Ярослав Гашек написал не менее 1000 рассказов и юморесок, многие из них носят сатирико-публицистический характер и близки к фельетонам. Меньшая часть вошла в 8 авторских сборников.

Цитаты

[править]
  •  

«My house is my castle» — гордо говорит англичанин. Но ещё более гордо говорит рыбак Гулай: «Моя халупа — вот моё село». — перевод: Е. Элькинд, 1983

 

„My hous is my castle,“ říká hrdě Angličan, ale ještě s větší hrdostí říkal rybář Gulaj: „Má chalupa jest moje ves.“

  — «Рыбак Гулай» Rybář Gulaj, 1902
  •  

В объявлении окружного полицейского управления Кельгейма, касающемся посещений раскопанной римской крепости, значится:
«§4. Каждый посетитель должен интересоваться только тем, на что обращает его внимание проводник». — перевод: Н. П. Еланский, 1960

 

Ve vyhlášce okresního policejního velitelství v Kelheimu stran návštěvy vykopané římské pevnosti čtu paragrafy: § 4. Každý návštěvník jest povinen všímati si jen toho, nač upozorňuje průvodce.

  — «Древнеримская крепость» (Starořímská tvrz), 1904
  •  

У него было мягкое сердце, такое же мягкое, как мякоть зрелых дынь, что дремали на полях <…>, положив на землю свои жёлтые головы. — вошел в авторский сборник «Две дюжины рассказов» (Dva tucty povídek, 1920); перевод: В. Савицкий, 1960

 

Měl srdce měkké, tak měkké jako maso zralých žlutých melounů, které na polích <…> skláněly až k zemi své hlavy.

  — «Цыганская история» (Cikánská historie), 1905
  •  

— … анекдот <…>. Судья спрашивает сводню, может ли она привести какое-нибудь смягчающее её вину обстоятельство. «Учтите, господин судья,— говорит она,— у меня четыре взрослых дочери, а я только одну продала в публичный дом». — перевод: Р. Разумова, 1964

  — «Внушение» (Domluva), 1906
  •  

— Если вы меня бросите, я покончу с собой. <…>
На следующий день она приняла большую дозу модного детективного романа.[1]

  — «Вопросы читателям» (Otázka čtenářům), 1906
  •  

Если выразиться цинично, то я украл 75 рыжих тридцатилетних толстых килограммов. — перевод: Н. Аросева, 1966

  — «Похищение людей (Из рассказа одного очень старого холостяка накануне его свадьбы)» (Kradení lidí. Z vypravování jednoho velmi starého mládence den před jeho svatbou), 1906
  •  

Подсудимый сразу производил впечатление преступника. Он говорил, что не верит в бога, что на бога ему наплевать с высокой башни, что бог ни разу ему не помог, он рассказывал, что его дедушка умер от голода, а его бабушку изнасиловал жандармский капитан, — словом, каждая фраза обвиняемого производила неприятное впечатление. Прокурор потребовал дополнительно возбудить дело о богохульстве и об оскорблении армии, поскольку жандармский капитан состоял в ополчении. «Я думаю также, — заметил прокурор, — что жандармский капитан не стал бы насиловать бабушку подсудимого, если бы знал, каким будет внук».
Эти слова вызвали оживление среди публики, несколько дам прослезилось, как будто жандармский капитан изнасиловал их самих.[2]

 

Obžalovaný sám činil dojem zločince. Pravil, že nevěří v pánaboha, že mu pámbu může vlézt na záda, že mu pámbu nikdy nic nedal, že jeho dědeček zemřel hlady, jeho babičku že znásilnil hejtman od četníků, zkrátka každá jeho věta budila nelibý dojem. Státní zástupce vyžádal si právo stíhat dodatečně pro urážku náboženství a pro urážku vojska, poněvadž hejtman od četníků patřil k zeměbraně. „Ostatně myslím,“ pravil státní zástupce, „že by byl hejtman od četníků nikdy nebyl znásilnil babičku obžalovaného, kdyby byl věděl, jakého bude míti vnuka.“
Tato věta vyvolala živé pohnutí v obecenstvu a několik dam slzelo, jako kdyby je byl hejtman od četníků sám znásilnil.

  — «Грабитель-убийца перед судом» (Loupežný vrah před soudem)
  •  

Когда [подсудимого] привели обратно, ему показали украденную буханку хлеба и фотографию убитого. «Это тот самый хлеб?» — спросил председатель суда. «Да», — твёрдо ответил закоренелый преступник.
— Вы узнаёте свою жертву?
— Когда я его душил, он был старше.

 

Když byl obžalovaný nazpět přiveden, byl konfrontován s bochníkem chleba, který ukradl, a s podobiznou zavražděného. „Jest to ten chleba?“ tázal se předseda soudu. „Ano,“ odvětil pevným hlasem zarputilý zločinec. „Poznáváte svou oběť?“ „Když jsem ho v zápase uškrtil, byl starší.“

  — там же
  •  

— Господа, — сказал один из присяжных, когда суд удалился на совещание, — итак, мы собрались здесь, чтобы решить судьбу обвиняемого. Во всем городе вы не найдете настоящей паприки. Подсудимый — человек никчемный. Я заказал паприкаш у Дворжака, его нельзя было есть. С детства он проявлял склонность ко лжи и закончил свою карьеру убийством. В соусе я нашел муху. Телятина на телятину не похожа. Этот бездельник убил человека трудолюбивого и порядочного, который всю свою жизнь отдал на благо общества, он удушил почтенного торговца, который никогда не стал бы продавать такую паприку, из какой готовят соус у Дворжака. Он убил человека, которому, будь он мясником, совесть не позволила бы продавать мясо с душком для паприкаша, который я утром ел у Дворжака. На виселицу этого негодяя, пусть болтается там, пусть извивается в предсмертных судорогах. Это просто подлость брать за одну порцию тридцать пять крейцеров. Перед нашим судом предстал преступник, хуже которого поискать надо. Опасайтесь трактира «У Дворжака», господа!

 

„Pánové,“ řekl jeden porotce, když přikročili k poradě, „tak jsme se zde sešli, abychom rozhodli o osudu obžalovaného. V celém městě nenajdete dobré papriky. Obžalovaný je člověk ničema. Dal jsem si papriku u Dvořáků a ta nebyla k jídlu. Z mládí jevil velkého nadání ku lhaní a dokončil svou kariéru vraždou. V té paprice našel jsem mouchu. Není telecí jako telecí. Zabil ten lotr muže řádného a pracovitého, muže, který celý svůj život věnoval blahu obce, muže kupce poctivého, který by nikdy neprodával takové papriky, z jaké byla upravena omáčka u Dvořáků. Muže, který, kdyby byl býval řezníkem, jistě by neměl svědomí prodat takové už zavinulé maso na papriku, kterou jsem ráno u těch Dvořáků jedl. Na šibenici s tím lotrem, ať se houpe, ať se svíjí v posledních křečích. Je to strašné bídáctví, dát si za tu porci zaplatit pětatřicet krejcarů. Zločinec největšího druhu jest ten, kterého jste viděli a jehož jednání posuzujete. Varujte se hostince U Dvořáků, pánové!“

  — там же
  •  

… в прекрасной работе покойного доктора Аоа «Физическое развитие депутатов» <…> среди прочего мы читаем: «Депутат был явлением общественным. Он мог родиться в любое время года, относился к теплокровным млекопитающим и произошел, по Дарвину, от обезьяны. Этот любопытный исчезнувший тип млекопитающего отличался многословностью и подразделялся на несколько подгрупп: млекопитающие социал-демократические, народные, аграрные, клерикальные, либеральные и т. д. <…> Для того чтобы быть избранным, это исчезнувшее млекопитающее употребляло всевозможные средства, одно из них ему предоставила сама природа. Это огромный рот, который употреблялся им для того, чтобы привлекать на свою сторону других общественных индивидов, называвшихся в то время избирателями. Все эти исчезнувшие млекопитающие любили говорить и страдали особым психическим заболеванием, которое носит название — обещательность». <…>
Доктор Аоа <…> утверждал и документально обосновал своё утверждение о том, что эти депутаты принадлежали к стадным млекопитающим и что время от времени они собирались в больших крытых загонах, или парламентах, где обменивались мнениями. Лишь единицы среди них жили отдельно и назывались «дикими». Остальные объединялись в стада неопределённой и постоянно колеблющейся численности. Зрелые в половом отношении самцы вступали в схватки между собой, борясь за самку депутатов — правительство. <…>
Вопрос о том, кто такие были избиратели, великолепно разрешил известный историк Магза в своей книге «Избиратели, или Как триста лет назад человечество надеялось улучшить своё положение с помощью листка бумаги». <…>
Кем были избиратели по мнению покойного профессора Аоа? Продуктами общества. Это несомненно. Эти существа чаще всего собирались в трактирах, где рассуждали о том, чего бы они хотели, и им не приходило в голову, что если они чего-то хотят, то должны сами этого добиться.[3]

  — «Из лекции профессора Гарро «О развитии человеческого разума», которую он читает в 2207 году» (Z přednášky prof. Garroa "O postupu rozumu lidského", kterou má roku 2207)
  •  

— Твой живот возвышается спереди, — сказал философ, — а это уже трансцендентный идеализм…[3]

  — «История о выборах» (Volební historie)
  •  

7. Если под Новый год солнце выглянет хотя бы на такой срок, чтобы возница успел хлопнуть бичом, август будет мягким и ясным.
8. Если кто хочет от злой тещи избавиться, пусть перед обедом за неё «Отче наш» наоборот прочитает, и к весне теща начнет хиреть. <…>
11. Если у вас на Новый год обедает полицейский, ждите продвижения по службе. <…>
14. Если не хочешь, чтобы твои куры на чужом дворе неслись, под Новый год сделай из веревки или цепи круг и зерно для кур тут насыпь.
15. Ревнивец, имеющий легкомысленную жену, может использовать это же средство.
16. Девушка, хлопающая под Новый год дверями, родителям своим в будущем году большие неприятности доставит.
17. Утонешь под Новый год — попадёшь на небо.
18. Государь, встретивший под Новый год епископа, может не опасаться за свою жизнь.[2]

  — «Новый год» (Nový rok)
  •  

И в Византии были свои затруднения с Новым годом, пока один из императоров под страхом тяжкого наказания не предписал, чтобы Новый год праздновали 1 сентября. Старые хроники рассказывают об одном человеке, который публично заявил, что это вздор. Человек этот, по имени Антакус, был подвергнут пыткам и заключен в тюрьму, где сидел до тех пор, пока не признал государственный Новый год.

  — там же
  •  

Тысячи людей делают вид, что они довольны и счастливы.
Однако тысячи и тысячи людей 1 января 1907 года смотрят в будущее с иными чувствами, чем откормленные обыватели. Для этих людей существует лишь один Новый год, от которого впоследствии будут вести счёт времени.
Этот Новый год означает день, когда исчезнут все эти глупые игрушки, когда рухнут прогнившие порядки…
Вот это будут замечательные праздничные к Новому году для всего человечества!..

  — там же
  •  

В России тоже устраивают балы, но развлекаются на них иначе, чем у нас. Говорят, там балы не столь беззаботно-веселы, потому что очень часто во время танцев в зале вдруг появляются загадочные люди, держа в руках вместо цилиндра револьвер системы «браунинг», и отбирают у всех дам по очереди драгоценности.
Отчёты о тамошних балах выглядят приблизительно так:
«Губернатор устроил бал в честь подавления революционного движения в нашем уезде. Вечер начался с гимна «Боже, царя храни…». Танцы продолжались до самого утра без каких-либо происшествий. Только под утро танцующие обнаружили, что губернатор убит неизвестным преступником, а у дам исчезли серьги и другие драгоценности, унесенные гостями, личность которых не установлена…»
А вот отрывок из другого отчёта: «Среди присутствующих на придворном балу в Царском Селе мы увидели генерала X, который отдал приказ расстрелять двести революционеров. Внимание гостей привлекли также благородные седины генерала Y, который приказал повесить триста революционеров…»
Ах, эти придворные балы! Близкий друг английского короля Эдуарда рассказывает, что его величество не любит придворных балов, потому что вид нализавшегося в буфете государя производит на приглашенных неблагоприятное впечатление…[2]

  — «О балах» (O bálech)
  •  

В один прекрасный день он получил письмо следующего содержания:
«Господину с водой в голове!
Как только где-нибудь появляется упоминание о прямой акции, вы его сразу же изымаете. Несчастный! Ведь прямую акцию вы проводите уже давно. Вы ходите в уборную, чтобы не лопнуть, вы едите, чтобы не погибнуть от голода, вы пьете, чтобы не умереть от жажды. Господин цензор! Если вы действительно человек, который ненавидит прямую акцию, ведите себя соответственно!»
С того дня цензор погрустнел. Он совершил прямую акцию! Он, который столько раз запрещал это проклятое выражение. Он ест, ходит в уборную, пьет и все прочее.
И он решил самоизъяться. Он не ел, не пил, не ходил в уборную и, наконец, не выдержав, открыл окно и выпрыгнул с третьего этажа.
Он разбился, самоизъявшись в новой форме.
Крови из него вытекло, как из резаной свиньи, а из его головы вылилось столько воды, что в ней утонул проходивший мимо ветеран.[2]

  — «Об одном цензоре» (O jednom censorovi)
  •  

Большой пещерный медведь появился неожиданно, и оба брата одновременно метнули свои топоры и одновременно раскроили медведю череп.
— Это я убил его, — сказал первый.
— Нет, это я его убил, — возразил второй.
— Но я имею на него право, — сказал первый, взял топор и убил второго брата.
Вот так, путем устранения одного из двух людей с равными правами на одну вещь, возникло право.[3]

  — «Право» (Právo)
  •  

— У жителей окрестностей Неаполя есть поговорка: «Chi riceve un beneficio, perde la libertá», что означает: «Принимая благодеяние, теряешь свободу».[4]на апрель 2017 в Google нет других упоминаний этой поговорки

  — «Про пана Петранека (Из воспоминаний неудачливого литератора)» (O panu Petránkovi. Ze vzpomínek zkrachovaného literáta)
  •  

Чем кончилось дело с арестованными — неизвестно, потому что о Герцеговине говорить нельзя, и о Боснии тоже не рекомендуется. Коза Бранко Нушича из Сербии ещё не вернулась. И я думаю, что о ней тоже говорить запрещено.
Предательство родины — дело деликатное.[5]

  — «Боснийская ослиная история» (Oslí historie z Bosny)
  •  

— Мы курим табак из сушеных полицейских комиссаров, друг мой, — заметил чёрт Рудольф, подавая ему сигарету. — Крепкий табачок. С течением вечности вы тоже научитесь сушить их. Приятное занятие: вы комиссара сушите, а он в это время рассказывает вам анекдоты о себе.[6]

  — «Идиллия в аду» (Idylka z pekla)
  •  

В одной деревенской гостинице жил ёжик (Erinaceus evropeus), жизненным предназначением которого было ловить тараканов (Periplaneta orientalis). Но по божьему допущению был этот ёжик очень безнравственным, и вместо того чтобы систематически ловить тараканов, как это делают порядочные и трудолюбивые ёжики, он ловил их ровно столько, сколько требовалось ему единственно для пропитания. Зато он предавался разным порокам и стал почти алкоголиком, ибо всегда выпивал пиво, поставленное для приманки тараканов. Под действием алкоголя у негодника ёжика развилась чувственность, и он пользовался каждым возможным случаем, чтобы проникнуть в гостиничные номера и подглядеть, как постояльцы раздеваются и залезают в постель. <…>
Непристойный ёжик явно вёл себя вопреки исследованиям Покорного-Росицкого, он преспокойно предоставлял тараканам размножаться, мышей игнорировал, любил слушать пенье сверчков за печкой, а, кроме того, день ото дня все с большим и большим сладострастием подсматривал в номерах за людьми, остающимися перед сном в одном белье.
Уставившись откуда-нибудь из угла номера своими маленькими глазками, он прослеживал весь процесс раздевания, а если кто из постояльцев переодевался в ночную сорочку, распущенный ёжик весь сиял от радости и лязгал своими острыми зубками, а его носик, вытянутый наподобие хоботка, чувственно подрагивал.
Когда же постоялец гасил свечку, безнравственный ёжик грустнел, свертывался где-нибудь в уголке клубочком, нетерпеливо дожидаясь утра, — чтобы не пропустить того момента, когда постоялец снова появится неглиже.[5]

 

V jednom venkovském hotelu žil ježek (Erinaceus evropeus), jehož úkolem životním bylo chytat šváby (Periplaneta orientalis). Želbohu, byl tento ježek velký nemrava, který místo aby chytal šváby systematicky, jak činí řádní a pracovití ježkové, chytal jich vždy právě jen tolik, kolik právě potřeboval ke své výživě. Zato však oddával se různým neřestem, jako například stával se alkoholikem, vypíjeje pivo nalíčené na šváby. Působením alkoholu vyvinula se u darebného ježka smyslnost, a tu on při nejmenší příležitosti vnikal do hostinských pokojů a díval se, jak cestující se odstrojují, a pozoroval, jak lezou do postelí. <…>
Nemorální ježek jednal vysloveně proti výzkumům Pokorného-Rosického, klidně nechal šváby se rozmnožovat, myší si nevšímal a naslouchal rád cvrkání cvrčků za kamny a den ode dne s větší a větší chtivostí díval se po pokojích na lidi lezoucí v nedbalkách do postelí. Sledoval celý děj odstrojování malýma očkama odněkud z kouta jizby, a když některý cestující převlékal si noční košili, tu zářil nemorální ježek a radostně zacvakal ostrými korunkami svých stoliček a jeho čenich na způsob rypáčku přiostřený zašpičatil se smyslně.
A když cestující zhasl svíčku, tu zesmutněl nemravný ježek a někde v koutě schoulil se do klubka, čekaje žádostivě, až ráno cestující objeví se opět v nedbalkách.

  — «Рассказ о безнравственном ёжике» (Povídka o neslušném ježkovi)
  •  

Беспутный ёжик слышал, как длинноволосая тварь вздохнула, а обросший щетиной зверь с отчаяньем произнёс:
— Позвольте мне хотя бы поцеловать вас.
Тут раздалось нечто, напоминающее звук, который издаёт ёж, раскусывая таракана,..

 

Ježek nemorální slyšel, jak dlouhovlasá bytost vzdychla a jak ježatý tvor řekl zoufale: „Dovolte, abych vás zatím políbil.“ Ozvalo se cosi, jako když ježek kouše šváby,..

  — там же
  •  

Начальник тюрьмы глубоко задумался. Входят ли клопы в сферу его деятельности? Он должен заботиться о заключенных, и если клопы добровольно желают делить камеру с арестантами, какие у него могут быть против этого возражения? <…> отослал в министерство юстиции следующую бумагу:
«Высокочтимые господа из министерства юстиции!
Нижеподписавшийся начальник тюрьмы доводит до вашего сведения, что в камере номер 8 для политических заключенных размножились в большом количестве клопы обыкновенные, или постельные (Alanthia lectulasia), и испрашивает у высокого министерства юстиции предписаний, как поступать, буде такие случаи повторятся».
Через месяц пришел следующий ответ:
«Нижеподписавшееся министерство юстиции после тщательного рассмотрения вынесло решение разослать анкету и в то же время созвать в имперском городе съезд юристов, который бы обсудил данный вопрос ввиду его особой важности. Одновременно прилагаем циркуляр, который следует немедленно по заполнении выслать министерству юстиции.
Циркуляр
«Как вы полагаете, сколько яичек откладывает в среднем одна самка клопа в вашей тюрьме в нормальных условиях? За какой срок вырастают клопы в вашей тюрьме? Какое влияние оказывают клопы на перевоспитание заключенных? В какое время наблюдается наибольшее количество нападений клопов на заключенных в вашей тюрьме? Влияние поста у отдельных заключенных на условия существования клопов? Как относятся к клопам малолетние преступники? Были ли в вашей тюрьме зарегистрированы случаи издевательства над беременными самками клопов? Какие меры в этом случае предпринимало духовное руководство тюрьмы?»
Эти вопросы администрации тюрьмы следует изучить и ответить на них с полной мерой ответственности. Министерство юстиции от…»
Через полгода от политических заключенных остались кожа да кости, так их заели клопы, но это неожиданно поспособствовало развитию гуманизма. Министерство юстиции созвало в имперской столице съезд по охране клопов в тюрьмах, проходивший в присутствии дворянства, духовенства и знаменитейших юристов со всей империи.[2]очевидно, Гашек использует здесь собственные впечатления от пребывания в австрийской тюрьме с 16 августа по 15 сентября 1907[7]

  — «Рассказ о клопах» (Povídka o štěnicích)
  •  

Как далеко вперёд мы шагнули в Австрии по сравнению с веком минувшим, веком варварских обычаев. Правда, мы казним, но элегантно. В роли палача выступает во всех отношениях приятный человек во фраке, сворачивающий шею не так варварски, как раньше, слева направо, а совсем иначе — справа налево, самое же главное отличие состоит в том, что раньше перед казнью ужина не давали, теперь в двадцатом столетии мы скрашиваем осужденному перспективу близкой смерти видами на вкусный и сытный ужин. Бифштекс, жареный цыпленок, гусь, заяц, лосось под майонезом, суп по-королевски — все из лучших ресторанов, — потом какой-нибудь сыр, бутылочка вина, изысканные пирожные. И черного кофе сколько душе угодно. Ради такой благодати и мысли «Сегодня государство угостит меня» — одно удовольствие сунуть голову в казённую петлю.[2]

  — «Тюремная кухня» (Vězeňská kuchyně)
  •  

Его сиятельство сурово смотрел на незнакомца в свой монокль, будучи уверен, что тот, изумившись, немедленно согнет спину под тем знакомым углом, под которым склоняются члены патриотических комитетов в ожидании какого-либо ордена.[8]

  — «Удивительные приключения графа Кулдыбулдыдеса» (Podivuhodné příhody hraběte Hudrymudrydesa)
  •  

Авторам школьных хрестоматий нельзя отказать в стремлении воспитать из детей истинных патриотов и людей богобоязненных… <…>
Некий Ян Яворницкий написал:
Привыкай, молодежь, хрестоматии чтить,
иначе тебя наказания тяжкие ждут.
А это тяжкое наказание состоит в том, что для тебя не найдется места в доме для слабоумных.[2]Jan Javornický (1785–1847) — педагог и писатель[7]

  — «Школьные хрестоматии» (Školní čítanky)
  •  

Совсем взбешённый, я поглядел на даровитого отпрыска Загелей.
<…> неутомимая тётя сказала:
— Расскажи господину учителю что-нибудь из истории, хотя бы об этом индейце Волчье Сердце.
— Не хочу, — ответил Вилем, — сейчас мне хочется узнать, заикаются ли птицы?
Я постарался замять этот щекотливый вопрос, спросив:
— Каких птиц вы знаете, Вилем?
— Прежде всего я знаю утконоса и нетопыря. Нетопырь поёт, а утконос не летает. Нетопыря можно есть, а утконоса — нельзя: у него ядовитое мясо; а если вам вздумается его поймать, то он ужалит. Величиной он с ужа.
— Не говори о таких гадких существах, — одёрнула его тётя.
— Утконос совсем не гадкая птица, — заметил даровитый мальчик. — У него голова как у петуха, глаза черные, птичий клюв, а перья как у страуса. Яйца он откладывает раз в десять лет, но зато очень много. Питается бананами.
Я вытер пот на лбу.
— Вы знаете, что такое бананы, Вилем?
— Банан — это бесхвостая мышь, так что утконос может легко её проглотить.
Тётя закрыла лицо ладонями:
— Ах, это ужасно, каких только зверей нет на свете!
— За это я не отвечаю, тётушка, — сказал Вилем. <…>
— Кто вам об этом сказал?
— Мой прежний домашний учитель.
Я представил себе этого доброго человека. Увидев, что с этим мальчишкой невозможно ни на шаг продвинуться вперёд, учитель поплыл по течению, рассказывал Вилему всякие небылицы, потому что разумно говорить с ним о чем-либо было невозможно. <…>
По физике он лучше всего знал, как бросать камни.
Что касается грамматики, он склонял, например, слово «дети» так: именительный — «дети», родительный — «дедка», дательный — «дедушка».
Жандармы, по его мнению, вращали земной шар.
Я выдерживал все это два месяца, а затем сбежал от даровитого мальчика…
Сейчас Вилем, мой бывший ученик, — австро-венгерский посол в Берлине. — перевод: В. В. Чешихина, 1974

  — «Даровитый мальчик (Как создаются таланты)» (Zazracne dite. (Jak se vyrabeji talenty))
  •  

… свадебный налог назначался в зависимости от размера приданого и красоты невесты…[1]

  — «Из жизни Карела Брода» (Ze života Karla Broda)
  •  

В блестяще аргументированной речи защитник утверждает, что его подзащитный, то есть Министерство Правосудия, вследствие дурного воспитания с детства лишен всякого представления о правах своих сограждан. Поэтому защитник просит оправдать его клиента.
Судебные эксперты признают подсудимого слабоумным, однако не в такой степени, чтобы он не отвечал за свои действия. Череп у него нормальный. Правда, трудно сказать, нет ли каких-нибудь изъянов в мозгу подсудимого. Этого они не знают, так как пока ещё не имели чести вскрывать его череп. — написано в апреле 1909 для журнала «Карикатура», но было запрещено австрийской цензурой; первые опубликовано в 1950[9]; перевод: Н. Рогова, 1955

  — «Императорско-королевское министерство правосудия на скамье подсудимых» (Ministerstvo spravedlnosti na lavici obžalovaných)
  •  

— Среди них бывали и пышненькие, хе-хе, молоденькие мученицы, ваше превосходительство. Кожа такая бархатная. Некоторые держали головы на коленях — загляденье, да и только! А тут как-то одна из мучениц, не успел помощник и подступить к ней, захохотала, голова-то у неёиз руки и выскользнула, пришлось взять её на небо без головы. Это та самая безголовая святая, что сидит у фонтана на дереве и по вечерам моет ноги. Из-за того случая получился ужасный скандал и с помощником пришлось расстаться. Прислали мне другого. Он честно прослужил двести лет, но однажды явились два дюжих ангела и сбросили молодца с небес в чистилище. Оказалось, на земле жили двое под одним и тем же именем, один негодяй, а другой — вполне приличный человек, так вот негодяй и проник на небо, а приличный подзапоздал, его и отправили в ад. А после того как продержали его двести лет в кипящем дерьме, выяснилось, что он — святой. От него исходило, несмотря на всю эту процедуру, такое благоухание, что несколько чертей исправились и уверовали в бога. — «Случай у райских ворот»[10]

  — «Небесная история» (Nebeská povídka)
  •  

В книге «Святая Бавария» («Bavaria Sancta») написано следующее: «Однажды святой отшельник Ромедиус задумал пуститься в путь <…> в Триест. И сел набожный отшельник на осла и поехал через горы и леса. Вдруг, когда он слез с осла и пустил его пастись, из чащи выбежал медведь, который тут же и вкусил от ослика. И двинулся Ромедиус бесстрашно на медведя и приказал ему поднять с земли уздечку покойного осла и взнуздать самого себя. Медведь исполнил сие, трясясь от страха, и святой Ромедиус вскочил на него и так доехал до самого Триеста <…>.

Отшельника Гутлаха в пустыне навещали ласточки, виясь над его сединами. Этот святой человек питался одними корешками. В какой-то год выдалась такая страшная засуха, что в течение многих дней, — Гутлах не мог найти ни одного съедобного корешка и был уже близок к голодной смерти. Блуждая по пустыне, услышал он вдруг глас свыше:
— Вернись домой, вернись домой!
И он пошел домой и нашел на столе в своей хижине на большом блюде дюжину фаршированных жареных ласточек. Это были те самые ласточки; по велению божьему они сами себя нафаршировали и зажарили.

<…> Святой Сола пошел однажды в лес, где на него напали два волка. У святого не было иной защиты, кроме твёрдой веры в бога. И вот именем божьим приказал он лесным муравьям защитить его, что они и выполнили с охотой и с таким рвением ополчились на волков, что те убежали. — «Животные и чудеса»[6]; все «жития» — пародийные мистификации[11]

  — «Святые и животные» (Světci a zvířata)
  •  

… благородное намерение нашего коллеги, рабочего Караса, поддержать существование новой партии своим выступлением. Мы с благодарностью приняли предложение коллеги Караса выставить его в паноптикуме как единственного члена новой младочешской рабочей партии и, не откладывая, приступили к организации передвижного паноптикума. Был построен деревянный балаган, приобретены фургоны и лошадка. Кроме того, куплена железная клетка для нашего коллеги, и выдающемуся младочеху Кристлику заказана вывеска. Текст её, одобренный исполнительным комитетом младочешской партии, гласит:
ЧУДО XX ВЕКА!
Единственный член новой младочешской партии![12]

  — «Съезд младочешской рабочей партии» (Sjezd mladočeské dělnické strany)
  •  

— Моя высочайшая прабабушка однажды взяла иглу и нитки и пришила пуговицу к штанам нищего бродяги. Моя достославная бабушка выстирала носовой платок бедного каменотеса, а вы, моя венценосная мать, однажды собственноручно наполнили чашу вином и подали её церемониймейстеру, доказав, что не гнушаетесь никакой работой. Итак, наша славная история говорит нашим сердцам о том, что императрицы никогда не стыдились труда, пусть самого тяжелого, чтобы доказать, что беднота может найти в них заступниц.[4]

  — «Юный император и кошка» (Mladý císař a kočka)
  •  

§ 4. Обложению налогом на погребение подлежат все подданные Австро-Венгерской империи независимо от пола и возраста, погребенные надлежащим образом. В случае погребения заживо родственникам погребенного предоставляется право на льготы <…>.
§ 11. Лицо, сокрывшее факт своей смерти или погребения, подвергается штрафу в размере двухкратной суммы максимального налога, то есть 96 крон, а в случае необходимости и тюремному заключению на срок до 14 суток при четырех постных днях.[13]

  — «Его превосходительству кавалеру Билиньскому, министру финансов, Вена» (Jeho Excelenci ministru financí ryt. Biliňskému ve Vídni!)
  •  

Отец Леонардус подозревал, что монахи, тяготясь наложенным на них постом, добрались до каши из отрубей, предназначенной свинкам, и питают ею свои грешные утробы, гневя бога и обкрадывая бедных тварей. За последнее время свинки заметно похудели.[12]

  — «Камень жизни» (Kámen života)
  •  

В Нью-Йорке <…> даже попытка к самоубийству карается пятилетним заключением. Иначе кончало бы жизнь самоубийством до трёхсот человек в день. Вот, например, какой случай был на Бруклинском мосту. <…> С этого моста однажды бросился вниз, в воду, один ирландец. Очевидцы заразились манией самоубийства и начали прыгать один за другим с моста. Началась такая давка у перил, что полицейские едва спасли двенадцать человек. Остальные бросились с моста или погибли в давке.[14]

  — «Мой друг Владыка» (Přítel Vladyka)
  •  

У газеты «Пражске новины» есть одно большое преимущество перед другими изданиями. Это, бесспорно, её бумага; она не жёсткая, а тонкая и мягкая.
Бумагу эту хвалят жандармы всех участков, куда «Пражске уржедни новины» посылают бесплатно, в целях просвещения жандармов.
<…> Доставив духовное удовольствие, газета выполняет и другое своё предназначение с той деликатностью, на какую только способна железная жандармская рука. И выполнив свое предназначение, она падает, прикрывая своей официальной поверхностью последствия неофициальных действий органов безопасности.[15]XII в цикле «Галерея „Карикатур“»

  — «Пражске уржедни новины» (Pražské úřední noviny)
  •  

Ангел-княгиня сама часто спускалась вниз, в деревню, и наделяла бедных детей розами. Побуждаемая своим нежным и чутким сердцем, она никогда не ограничивалась одним благодеянием, и ежели послала какой-нибудь бедной больной женщине букетик роскошных орхидей, то можно было быть уверенным, что при случае опять пошлёт орхидеи в деревню.
Вся округа знала о её добрых делах.
Когда умирала старая беззубая батрачка Пешлова со скотного двора, княгиня послала ей пять килограммов грецких орехов. Как Пешлова увидала лакея с орехами, икнула и отдала богу душу.
В другой раз княгиня решила как-нибудь особенно одарить пастуха Тонду, пасшего общинных свиней. Она послала к нему двух лакеев, которые совсем сбились с ног, пока его нашли. Но в конце концов поймали, притащили, несмотря на его отчаянные вопли, в замок, где его умыли, и княгиня подарила ему набор красок для рисования. Тонда съел три краски, а остальные бросил: не понравилось. — перевод: Д. А. Горбов, 1964

  — «Солитёр княгини» (Tasemnice paní kněžny)
  •  

— Один европейский государь каждый год растит в своих внутренностях солитёра, который пользуется необычайным почетом среди населения. Оскорбление солитёра карается там, как оскорбление величества…

  — там же
  •  

… я убил гимназиста Петишку <…> в редакции в служебное время, а труп вместе с рукописями сжёг по частям в редакционной печке. А когда догорела последняя рукопись Петишки и последний палец его руки, я хладнокровно выпил четвертинку водки (ибо четвертовать этого жалкого гимназиста было не так-то легко!), закурил сигару и отправился признаваться. Я прошу только, чтобы никто не истолковал моих поступков дурно. — перевод: В. Савицкий, 1960

  — «Tragický konec sekundána Petišky» (Трагическая кончина гимназиста Петишки)
  •  

Репутация певицы Карневаль была погублена навсегда. А начальник полиции получил крупный орден.
Вот что бывает с человеком, когда он попытается убедить публику, что полиция на что-то способна.[4]

  — «Трагическое фиаско певицы Карневаль» (Tragický konec zpěvačky Carnevalové)
  •  

Его высочество владетельный князь Оксенгаузенский впал в слабоумие, настолько явное, что это заметили даже его министры, которые и сами отнюдь не были титанами ума. <…>
Премьер-министр взял на себя нелёгкую миссию поговорить с придворным лейб-медиком его высочества. Вызвав медика к себе, он сказал:
— Дорогой господин медицинский советник, я пригласил вас, чтобы обсудить состояние здоровья его высочества, мои коллеги того мнения, что несомненные и богатые душевные дарования нашего высокородного князя в последнее время…
— …развиваются сверх всяких ожиданий?.. Вы совершенно правы, ваше превосходительство!.. — перевод: Т. М. Аксель, 1955

  — «Дело государственной важности» (Trapná státní aféra)
  •  

На цензора Свободу опять накатило. Утром у него разболелись мозоли, и после полудня он принялся запрещать всё без разбору. Наконец вечером начался дождь и лил весь день. И раз уж сама природа гневалась на чешские газеты, цензора Свободу подавно не отпускала «delirium confiscationicum canonicum» — болезненная страсть всё запрещать.
<…> его привлекло большое объявление:
САМЫЙ ДЕШЁВЫЙ КИРПИЧ
отпускает Центральное правление товарищества
«КИРПИЧНИК»
Прейскурант высылается по первому требованию
Адрес для телеграмм: Ц. п. т. К.
Что такое «Ц. п. т. К.»?
За этим что-то кроется! Склонившись над объявлением, он целых полчаса прикидывал так и этак, наконец взял листок бумаги и написал:
«Ц — цензор,
п — подлец (или паразит, пьяница, потаскун),
т — тупица (или трус, тряпка, тюфяк),
К — каналья (или кляча, крыса)».
«Так они тоже против меня? — решил он. — Ну, покажу я им Ц. п. т. К! Дорого они мне за это заплатят!»
И, взяв карандаш, перечеркнул целиком всё объявление Центрального правления товарищества «Кирпичник» — Ц. п. т. К. <…>
Он с гордостью поглядел на дело рук своих: истреблено три тысячи слов, конфисковано за три часа двадцать восемь номеров журналов, запрещено пять театральных пьес, дюжина плакатов, шестьдесят два извещения о браке и девять заметок о школе.
Он сидел, довольный, окружённый трупами врагов, как вдруг страшная мысль пронизала его мозг: а ведь в газетах, наверно, будут писать, что все это конфисковано «Свободой»!
И слово «Свобода» запестрит в газетах и проникнет в самые отдалённые лачуги, и он не сможет наложить на него запрет. Не сможет запретить Свободу!
Какой ужас! При одной мысли об этом у него захватило дыхание, голова закружилась. И он, твёрдо решившись, <…> заперся в кабинете. Когда через два часа, после тщетных попыток достучаться, дверь была взломана, глазам вошедших представилось страшное зрелище.
На груде конфискованных журналов валялась голова, которую добросовестный цензор оттяпал сам себе бритвой, а рядом лежал лист бумаги, на котором было написано:
«ЗАПРЕЩАЮ СВОБОДУ»[16]

  — «Добросовестный цензор Свобода» (Svědomitý censor Svoboda)
  •  

Граф Волькенштейн-Тройсбург, тайный советник, камергер, бывший посланник, кавалер ордена Золотого руна, владелец огромного имения Тройсбург и родового поместья Волькенштейн, считает вопрос о дороговизне несвоевременным. Как он убедился при покупке персидских ковров, предметы роскоши ничуть не вздорожали. Куда важнее было бы утвердить закон, запрещающий всякие сокращения в титулах членов верхней палаты. Допустимо ли, чтобы в газетах рядом с его именем стояли какие-то т. с., к., б. п., и к. о., З. р., в. и. Тр. и р. п. В.? «Т. с.» может означать не только тайный советник, но также и «тупая скотина». — перевод: В. В. Чешихина, 1958

  — «Заседание верхней палаты» (Schůze panské sněmovny)
  •  

Чтобы экспортировать изюм в восточные страны, государству понадобились дредноуты, и в связи с этим произошла такая история.
Министр финансов вспомнил, что у некоего Яна Лухи после визита, нанесенного ему экзекутором, остался всё-таки вполне приличный костюм, хотя экзекутор уже сумел содрать с него кое-что во имя столь высоких интересов, как огромные гордые дредноуты.
В интересах государства необходимо было этот костюм с него снять. За него, правда, дредноута не купишь, но это неважно. Коль не льет, то хоть каплет![17]

  — «Когда нам понадобились дредноуты...» (Poněvadž jsme potřebovali dreadnoughty...)
  •  

Как человек верующий, он решил продать свой голос христианским социалистам.[16]

  — «Непоколебимый католик дедушка Шафлер в день выборов» (Neohrožený katolík dědeček Šafler v den voleb)
  •  

Учёный, опубликовавший неточные расчёты — пусть даже речь идёт о миллионных долях миллиметра, — если он порядочный человек, непременно пустит себе пулю в лоб, как только выяснится, что ошибка действительно допущена, в противном случае жизнь его превратится в кошмар и даже лудильщик не поздоровается с ним на улице.[13]вошел в авторский сборник «Страдания пана Тенкрата» (Trampoty pana Tenkráta, 1912)

  — «Немецкие астрономы» (Němečtí astronomové)
  •  

— Ваша партия — прекрасная партия. Как только ей удастся снять с виселицы какого-нибудь грабителя, она сейчас же выставляет его кандидатом в депутаты.[18]сб. «Страдания пана Тенкрата»

 

„Vaše strana, to je moc krásná strana. Když nějakého lumpa odříznou od šibenice, jde hned kandidovat na program vaší strany.“

  — «Несчастный случай с котом» (Nešťastná historie s kocourem)
  •  

В награду за доносы душе начальника полиции целую минуту разрешалось взирать на грамм родниковой воды в запаянной пробирке над дверью, ведущей к котлам с кипящей серой. <…>
Черти побаивались души профессора ввиду её наклонности к разговорам на научные темы <…>.
К тому же и она пользовалась льготами, так как была уполномочена составлять легкоплавкие сплавы, в которых купали мелких грешников. <…>
А что, если их дистиллировать? Неужто не набралось бы хоть чуточку воды? Молот электрический в аду имеется, отчего бы не соорудить дистилляционный аппарат для грешников? <…>
— Ваше высокопревосходительетво, — тонким голоском произнесла душа, — мне кажется, будто вновь прибывшие грешники терпят неизмеримо малые муки.
Его высокопревосходительство омрачилось.
— В этом никто не посмеет нас упрекнуть, — строго произнёс заведующий, обмахиваясь расшитым хвостом. — Наказываем их согласно старым правилам и обычаям.
— Ваше высокопревосходительство, — продолжила душа-доносчица, — не следовало ли бы поступающих грешников подвергать дистилляции? <…> Свеженькие грешники лучше прочувствуют, что такое адские муки, понемногу дистиллируясь, и реветь и причитать будут громче.[10]

  — «Происшествие в аду» (Povídka z pekla)
  •  

С течением времени Хохолка стал совершеннейшим женоненавистником. Женские чары не действовали на него. Пышный бюст вызывал у него предположение, что под блузкой таятся цыплята, а полные бедра напоминали об одной прелестнице, которая пыталась пронести под юбкой пять килограммов мяса и килограмм топлёного сала.[17]

  — «Роман пана Хохолки, сборщика пошлины» (Román pana Chocholky od potravní daně)
  •  

Мама плакала, а папа съел Лидкин ужин и начал сердито ходить по комнате и кричать, что привлечет его, пана Сыроватко, к ответственности и утром пойдет на него заявит. Мама причитала, что с ними, наверное, что-нибудь случилось. Может, Лидка ногу сломала или шею себе свернула, или утонули оба, а то ещё вдруг Лидка потеряла самое дорогое, что ей от матери досталось.
Я удивился, что она такого могла потерять, и получил от папы затрещину, а мама велела мне молиться. <…>
Но папа, ворчал, что теперь у Лидки главный ангел-хранитель — это пан Сыроватко, а будь лично он девушкой, не хотел бы пана Сыроватко себе в провожатые, да ещё ночью.
Было двенадцать, и мама называла Лидку уже не «Лидушка моя золотая», а «потаскуха эдакая» и «беспутница», а папа кричал:
— Это же надо, ухажёры пошли! — Дочь за город отпустить и то боязно!
Мы не спали до трех ночи. В два часа в шкафу что-то треснуло, мама перекрестилась и громко сказала:
— Видно, знак это. Ну ладно, попляшет она у меня!
Кто больше всех обрадовался, так это младшая сестра Маржена, один раз ей самой как следует всыпали, когда она заявилась домой в девять вечера вместо семи. В три часа папа прикончил бутылку рома и сказал:
— Чему быть — того не миновать, молоко пролито, я ему утром все ноги переломаю и сам повешусь, а вас всех прибью, — и захрапел прямо за столом, а мама поскорей лампу задула, чтобы дух ромовый от папы не загорелся. — перевод: Н. Зимянина, 1983

  — «Сватовство в нашей семье» (Zasnoubení v naší rodině)
  •  

… кабачок «У мозоли»…[19]

  — «Сердечное поздравление с именинами» (Upřímné blahopřání k jmeninám)
  •  

Богомольного человека везли на суд. Он поджёг дом соседа, весьма прохладно относившегося к религии, желая, видимо, подогреть его религиозные чувства. <…>
Один христианско-социалистический лидер, увидев у меня деньги, во что бы то ни стало захотел проводить меня через лес. Поскольку я возражал, опыт моего общения с христианскими социалистами недостаточный, но, с другой стороны, благодаря этому я по сей день жив и здоров, а когда вышел из лесу, деньги были ещё при мне.
Любой христианский социалист, прочитав эти строки, одобрительно кивнет и скажет:
— Ну, этот не особо нас поносит, мы про себя хуже пишем.
<…> пожалуй, депутатские их кресла придётся ежедневно как следует дезинфицировать.[15]

  — «Христианско-социалистическая партия в общих чертах» (Strana křesťansko-sociální vůbec)
  •  

В то время как даже самым крупным хищникам, грабившим монгольский народ, не удавалось содрать со своих жертв более трехсот процентов, достопочтенный отец Пике брал не меньше пятисот, так как кроме долговых обязательств пускал в ход и нового бога, во славу которого позвякивали слитки.
Пике отличался необычайным красноречием. За несколько лет перед тем в стране ортушей на него напали разбойники. Достопочтенный отец Пике обратил их в христианство и обобрал до последней сапеки, собственноручно повесив на шею каждому медный крестик. С тех пор ортушские разбойники стали нападать на караваны во имя нового бога. <…>
Продал он быков [Сакаджи], и у того осталось только одиннадцать баранов.
— Я окрещу тебя, милый сын мой, — сказал торжественно отец Пике, — и, как только мы съедим этих баранов, пойду дальше проповедовать истинную веру.
Сакаджа был окрещен, и они стали каждый день кушать баранину, беседуя о новом учении.
— Святой отец, — сказал как-то Сакаджа, указывая на деревянный крест, сделанный отцом Пике после обряда крещения и установленный им на пустом столбе. — Ты говоришь, что это только знамение, которое ты, как посланник божий, поставил мне на столб. Я великий грешник, и мне мало этих двух сколоченных крест-накрест досок. Мне бы хотелось, чтобы ты остался у меня как посланник божий. Чтобы в доме моем было побольше этой новой веры.
— Это невозможно, сын мой: южные страны Хиа-хо-по и У-фу-тьен до сих пор лишены радостей правой веры.
— Святой отец, — печально промолвил Сакаджа, — если я не могу иметь бога на столбе, то хочу, чтобы возле меня хотя бы был ты — его посланник.
Ночью, когда достопочтенный отец Пике уснул, благочестивый Сакаджа задушил его и зарыл перед своей кибиткой, под столбом со знамением новой веры, озарившей его монгольскую душу. В поясе достопочтенного отца Пике он нашел в пять раз, больше унций серебра, чем тот выручил за его верблюдов, быков и коней.
На каждой из этих унций почила благодать божья.
Благочестивый Сакаджа накупил в пять раз больше верблюдов, коней и рогатого скота, чем у него было до прихода достопочтенного отца Пике. Он спокойно сидел у столба, под которым зарыл посланника божьего, желая иметь его всегда под рукой, отменно толстел, приняв новую веру, и давил на себе вшей, чего не делал прежде, когда верил в переселение душ.[12]

  — «Чаган-куренский рассказ» (Čagan-kurenská povídka)
  •  

Во время прогулки в окрестностях Дрездена я попал под поезд. Меня так основательно помяло, что прошло полтора года, прежде чем я вышел из больницы. <…>
Я так до сих пор и не знаю, что от меня осталось моего собственного. Мне известно только, что восемнадцать врачей с пятьюдесятью двумя ассистентами искусно собрали меня по частям. И как хорошо собрали! Я получил свидетельство, в котором было указано, из чего именно меня склеили, чтобы дать мне возможность дожить свой век хотя бы инвалидом, — свидетельство на четырнадцати страницах.
Собственного у меня сохранился только кусок мозга, какая-то часть желудка, килограммов пятнадцать мяса да пол-литра крови, всё же прочее чужое, кроме сердца, да и то сшито из моего и бычьего. Это настоящий триумф медицины.
Снаружи у меня всё искусственное. <…> Словом, я прекрасный пример того, как медицина может сотворить чудо, составив из различных частей нового человека.
Выписавшись из клиники, я отправился сначала на центральное кладбище в отделение, где больницы погребают части человеческого тела, и посмотрел на могилу, где покоились мои останки. Затем я отправился на вокзал и поехал в Прагу с сознанием, что моя прогулка в Дрезден по своей продолжительности превзошла экскурсии всех туристов, когда-либо посетивших этот прекрасный город.
В Дечине мы прошли тщательный таможенный осмотр. Когда австрийские таможенники раскрыли наши чемоданы и уже успели в них порыться, взгляд одного чиновника упал на меня. Пораженный моим видом, он, очевидно, принял меня за человека, который проносит тайком по меньшей мере сахарин. Я выглядел, как контрабандист, которому намяли бока. <…>
— Здесь сказано, что одна из ваших почек, а именно левая, заменена свиной. Сударь, ввоз свиней в Австрию из-за границы запрещён. Это запрещение распространяется и на отдельные части свиней, а посему, если вам угодно попасть в Чехию, извольте оставить почку в Германии. — перевод: В. В. Чешихина, 1955

  — «Австрийская таможня» (Rakouské celní úřady)
  •  

Граф Рудольф Дромадерский происходил из старинной аристократической семьи, подарившей человечеству самого прославленного в мире идиота, графа Яна Дромадерского, мыслителя воистину всемирного масштаба, создавшего труд о. том, что земля не вертится. Впоследствии он был чрезвычайным полномочным послом при русском дворе <…>.
Граф Ян фон Дромадер имел сына Карла, страдавшего навязчивой идеей сделаться придворной дамой. Его лечили холодными обливаниями головы и сумели-таки выбить из него эту дурь. Карл оставил после себя сына Йозефа Антона, который в нежном возрасте упал с лестницы в замке и пробил себе череп, отчего у него развился так называемый травматический невроз. Дотянул он только до генерала; его-то сыном и является вышеупомянутый Рудольф. Когда Рудольф родился, собрался семейный совет, решивший, что этот отпрыск должен посвятить себя дипломатической карьере, дабы в империи возродилась давняя слава рода Дромадеров. Маленький Рудольф на это не сказал ни слова, только пришлось его перепеленать.
Таким было его первое самостоятельное дипломатическое деяние. Позднее выяснилось, что утечет много времени, пока он научится говорить. До восьми лет мальчик все называл словом «папа», кроме курточки, кофе и супа — их он именовал «мамой». <…>
При своей понятливости и неукротимой жажде знаний Рудольф к двадцати пяти годам, то есть за неполных даже семь лет, усвоил уже названия всех европейских стран, а в тридцать лет поступил на государственную службу, где выучился игре в макао и баккара, к чему обнаружил врожденный талант. Его определили в министерство иностранных дел, куда он приезжал, чтобы выспаться после бессонной ночи.[20]

  — «Деяния современного дипломата » (Činnost moderního diplomata)
  •  

Больше всего заинтересовал меня в одном из номеров [«Райского сада»] рассказ о том, что какой-то мальчик, не желавший молиться, в наказание потерял ногу, отца, другую ногу, потом мать, сестру, ещё одну ногу и, наконец, брата. Потеряв три ноги, маленький Еник исправился и стал просить милостыню у кладбищенских ворот, причитая: «Что я наделал, боже мой! Что я наделал...» <…>
Помню ещё один журнал для молодёжи: «Миссионерский вестник для Африки и сопредельных стран». Значит, и для Чехии. В этом журнале писали только о языческих грудных младенцах: китайских, негритянских, индейских.
Особенно увлекательна была статья о том, как мать-китаянка хотела окрестить своего новорожденного, и как трудно оказалось это сделать. Поднялся настоящий бунт. Были вызваны войска. Обе стороны понесли огромные потери убитыми и ранеными. Пользуясь суматохой, миссионеры успели окрестить ребенка, но за это им отрубили головы, а мать посадили на кол. Дальше стояло: «Продолжение следует».
Но мы не дождались продолжения, так как миссионер, издававший «Вестник для Африки и сопредельных стран», собрав во всех школах подписную плату, дал тягу.[21]

  — «Журналы для молодёжи» (Časopisy pro mládež)
  •  

Заседание суда открылось около восьми утра. Первым со своими притязаниями выступил г-н Метцелес, мальчик которого был растерзан медведями.
— Во сколько вы оцениваете причинённый вам ущерб?
— Боже праведный, что значит — во сколько? Это такой ущерб, что я уже никогда не стану на ноги! Ведь мой Арон был такой хороший мальчик, и на нём было двое штанов, — а!.. что я говорю — четверо штанов, четыре жилетки, пять пиджаков, в каждом кармане были часы, и всего этого, боже праведный, нет! Парня нет, штанов нет, жилеток нет, пиджаков нет, часов тоже нет!
— Послушайте, господин Метцелес, не могло же в тот роковой день на нём быть столько всего надето?!
— Боже праведный, как это так — не могло?! На нём было ещё больше! Восемь штанов, восемь жилеток, восемь пиджаков, в каждом кармане часы, цепочка и золотая монета, то есть, господа судьи, три золотые монеты!
— Послушайте, господин Метцелес, сдаётся, вы изрядно хватаете через край. <…>
— Иегова свидетель, что я говорю такую же правду, как чисты ваши сердца. Боже праведный, вы видите, я плачу, я плачу… Дело было так. Арон говорит: «Папочка, дорогой мой папочка, я иду немножко пройтись». А я его так любил, так любил, и было прохладно, и поэтому я ему говорю: «Арон, надень ещё одни штаны, одну жилетку, один пиджак, и вот тебе двое часов, чтобы ты знал, когда вернуться домой».
— А зачем двое?
— Боже праведный, одни он сунул в карман жилетки, а когда надел вторую, эти вторые сунул в нее, чтобы не надо было расстегиваться. Тут приходит мамочка, дорогая наша мамочка, и говорит: «Арон, на улице прохладно, надень ещё одни штаны, одну жилетку и пиджак, и часы ещё одни, чтобы тебе не надо было расстегиваться». Потом пришла бабушка и сказала: «Арон, надень ещё одни штаны, одну жилетку и один пиджак, и возьми вот эти мои часы, чтобы знать, который час». После этого пришел брат, один брат, второй брат, третий брат, четвёртый брат.
Председатель (иронически):
— А что сёстры?
— Слава тебе господи, сёстры у него были тоже, одна сестра, вторая, третья, четвёртая, пятая, потом он ещё имел один дядя, второй дядя, третий дядя и целых три тети, и все ему сказали: «Надень ещё одни штаны», — ой? что я говорю! — сказали: «Надень двое штанов, две жилетки, два пиджака и часы». И Арон всех послушался: папочку, мамочку, дедушку, бабушку, четырех братьев и пять сестер, трех дядьев и трех теток. Итого, господа судьи: девятнадцать штанов, девятнадцать жилеток, девятнадцать пиджаков, девятнадцать часов и девятнадцать золотых монет. Иегова праведный, они его сожрали с этим со всем, и теперь я нищий, совсем нищий, и требую поэтому, чтобы возместить убыток, одну тонну серебра за эти вещи, за испуг — вторую тонну, за это несчастье — третью, за горе и печаль — четвёртую, за эти слезы — пятую и за то, что я потерял кормильца, — шестую.
— Позвольте, позвольте, разве такой мальчуган мог быть вашим кормильцем?
— Боже праведный, это же кормилец, раз он кормит отца. Если бы не он, я бы не мог требовать шести тонн серебра! Так потерял я, боже праведный, кормильца, или нет?! — перевод: М. Реллиб, 1964

  — «Загадочное исчезновение пророка Ильи» (Záhadné zmizení proroka Eliáše)
  •  

Я редактировал местную газету «Независимость». Теперь, имея за плечами опыт работы в прессе, могу сказать со всей определенностью: как только появится какая-нибудь газета под названием «Независимость», это означает, что нашлось несколько состоятельных людей, которым захотелось всех обругать, и они создали «Независимость». <…>
— Опубликуйте это, — решительно потребовала пани Едличкова и сладким голосом добавила: — Не то я выцарапаю вам глаза![15]

  — «Заметки пани Едличковой о моде» (Módní referát paní Jedličkové)
  •  

Староста находился в весьма затруднительном положении. Он ходил от одного члена сельского правления к другому и говорил:
— Честное слово, дальше так продолжаться не может. Я сойду с ума. Если бы один из этих трёх кандидатов был негодяем, тогда бы мы его просто исключили из списка, и у нас осталось бы только двое, одному из которых можно было бы легко доказать, что он ни к черту не годится. Ну, а так как они все трое одинаковые негодяи, то наше положение скверное. Мы ни в чем их не можем упрекнуть: они устроили для нас угощение и поставили пиво. Но всё равно они — подлецы, и подкупить нас им не удастся.[18]

  — «Заседание сельского правления в Мейдловарах (Выборы стражника)» (Schůze našeho obecního zastupitelstva v Mejdlovarech. (Volí se obecní strážník))
  •  

— Вы приехали в Прагу повеселиться? — скептически сказал я. — Но ведь в Праге, собственно, ничего нет! В течение целой недели не было ни одного убийства, ограбления, самоубийства, изнасилования, а вы едете в Прагу повеселиться! Да ведь здесь вас даже не обворуют. Вы помните те времена, когда действительно весело жилось на свете! Тогда, полив керосином, зажигали целые кварталы или вырезывали целые семейства, убивали свою мать или отца. Вот жизнь![22]

  — «Из жизни репортёра» (Z trampot lokálního referenta)
  •  

… исторический анекдот из времён последней Венецианской республики: один начальник венецианских войск на вопрос, почему его солдаты ходят оборванными, ответил: «Они носят только ту одежду, которую забрали у врага».[14]

  — «Исторические анекдоты» (Historické anekdoty)
  •  

Наступит время, когда разрешение позвонить с переговорного пункта будет приравнено к величайшей милости и уж платить, конечно, придётся вдвое. Выглядеть все это будет примерно так.
Придет посетитель, который хочет переговорить с какой-нибудь фирмой. У входа в переговорный пункт специальный смотритель удостоверится, что он в чёрной паре. Пропускать будут исключительно персон во фраке, смокинге или мундире; а это означает, что всякую шваль туда не пустят. Получив разрешение войти, посетитель предстанет перед специальной комиссией. Его попросят раздеться донага и измерят его рост, чтобы стало ясно, способен ли он говорить по телефону. Затем ему предложат одеться, отправиться домой и написать там ходатайство с просьбой разрешить соединиться с таким-то номером. Для порядка ему выжгут этот номер пониже спины. В ходатайстве следует указать, что он прошел комиссию, был признан годным вести телефонные переговоры и просит достославную дирекцию почт о милостивом соизволении соединить его с телефоном, номер которого прилагается, так же как и фотография его владельца. Эти прошения подаются первого числа каждого месяца, дабы можно было заранее выяснить, не имеют ли проситель и абонент судимостей. Затем следует врачебный осмотр, и, если результаты его благоприятны, дирекция почт обсуждает, заслуживает ли проситель доверия и можно ли разрешить ему пользоваться телефоном, причём проситель должен ещё доказать, что он не глухонемой. Затем всё уже пойдёт легко. Вас просят назвать вашу фамилию и фамилию владельца телефона, а также фамилии ваших матерей, отцов, бабушек, дедушек, прабабушек и прадедушек. Кроме того, все живущие члены семьи должны быть извещены о предстоящем телефонном разговоре, и от каждого должно быть получено письменное согласие. Если же все разрешится положительно, проситель должен поцеловать руку главному почтовому директору и под присмотром четырёх вооруженных служителей может отправляться в телефонную будку. — перевод: О. Малевич и В. Савицкий[23]

  — «История о телефоне» (?)
  •  

… он налетел на своего классного наставника, который медленно поднимался к кафе «Викарка» <…> и, дрожа от страха, почтительно остановился перед наставником, который провозгласил:
— Как только поднимусь на гору, сейчас же запишу вас в кондуит. Завтра я с вами поговорю, и вы сами, Кноблох, мне напомните. <…>
Спал он, словно преследуемый по пятам преступник, который убил, по крайней мере, трёх человек.
Ему снилось, что школьные учителя на основе распоряжения окружного педагогического совета ведут его на Градчаны. У всех учителей заряженные ружья с примкнутыми штыками, а сам директор ведет его на веревке. В конце процессии школьный сторож Ванек везет на тележке большой крест. Когда процессия достигает площади Радецкого, Ванек снимает крест с тележки, и с помощью полицейских крест кладут на плечи Кноблоха, и он несет его на Градчаны. А по сторонам всюду стоят шпалерами ученики средних школ, машут платками и по знаку учителей, одетых в форму, кричат:
— Распни, распни его!
К ноге ему привязали какого-то маленького первоклашку, который будет распят с ним вместе, потому что на уроке чешского языка написал: «Мяч похож на яйцу». Мальчик плачет, поднимает руки и по дороге громогласно молится: «Яйцо, яйца, яйцу, яйцо, яйцом, о яйце». При этом он умоляюще смотрит на директора, который говорит ему:
— Все напрасно, ничем не могу вам помочь: педагогический совет решил, что вы будете распяты на кресте вместе с Кноблохом.
<…> к восьми часам со страхом направился в гимназию.
У него так трепетало сердце, что ему стало нехорошо, и на Штепанской улице он совершил великое благодеяние, разделив свой завтрак с засохшей акацией.[18]

  — «Любовь, любовь, ты всемогуща...» („Lásko, ó lásko, ty mocná vládkyně!“)
  •  

У каждого из нас есть дедушка. Объяснить это очень интересное явление можно только законами природы. В первую очередь надо принять во внимание закон размножения млекопитающих (жутковатым примером которого является отец моего дедушки).
У диких млекопитающих есть дурная привычка пожирать детенышей, так, например, кабан может сожрать свое потомство, а если к этой трапезе подоспеет и отец кабана, он тоже примет участие в этом великом торжестве. <…>
Однако дедушка сумел избежать действия этого закона природы, поскольку был чрезвычайно порядочным человеком. — перевод: Т. Большакова, 1983

  — «Мой золотой дедушка» (Můj zlatý dědeček)
  •  

Чёрный. А скажите, пожалуйста, кто этот карликовый бульдог, который выглядит таким спесивым и никого не замечает?
Белый. Вы имеете в виду вон того, что лижет сейчас свой зад и задрал лапу вверх? Это дворянин Ганс Карлик. Предков у него больше всех. (Наклоняется и шепчет Чёрному.) Но и блох у него больше всех. — перевод: В. В. Чешихина, 1983

  — «На выставке собак» (Na výstavě psů)
  •  

Она, как всегда по утрам, ушла в костёл ещё с одной бабушкой из соседнего дома. Потом та поднялась к нам и сказала, что тетя поставила свечку за крону на добрые деяния, чтоб всех нас хватил кондрашка. — перевод: И. Иванова, 1983

  — «Наказание с тётей (Из рассказов маленького Карличка)» (Jaké máme trápení s tetou. Z vypravováni malého Karlíčka)
  •  

Есть на свете государство, где ветеринаров делают министрами юстиции, а юристов — министрами земледелия.[21]

  — «Новый министр земледелия» (Nový pan ministr orby)
  •  

— Для общества облагораживания подонков у вас, к сожалению, слишком порядочный вид. А там можно было бы получить пособие.[21]

  — «Общество социального обеспечения» (Spolek pro sociální péči)
  •  

Он понимал, какое значение имеют для аграрной партии волы, и положил немало сил на то, чтобы обеспечить аграриев своего округа чистокровными волами. К тому же он был попечителем начальной школы и членом земледельческого совета. Однажды его свинья принесла сразу двадцать восемь поросят, а в другой раз — тридцать. После этого Колодей стал окружным старостой.
Колодей надеялся, что в будущем его хавронья принесет ещё больше и это упрочит его славу, ибо после столь выдающихся опоросов по всему краю говорили не о свинье, а о нём. Но бедная свинья околела, и он не стал министром земледелия.
Колодей оставался окружным старостой до тех пор, пока не вырастил пекинского гусака весом в восемнадцать килограммов, после чего был избран депутатом земского сейма. Вскоре он обзавёлся шортгорнской тёлкой. А когда её покрыл общинный бык и после отёла она начала доиться, слава Колодея ещё больше возросла: ведь его корова давала двадцать литров молока в день. Его тут же выбрали депутатом парламента. — перевод: Е. Аникст, 1960

  — «Огнетушитель агрария Колодея» (Hasící přístroj agrárníka Koloděje)
  •  

… из химии наш аграрий знал только то, что скотине дают лизать соль и что известь и чилийскую селитру для удобрения можно купить у еврея,..

  — там же
  •  

… на Новой Гвинее миссионера поджаривают в виде ростбифа и шпикуют эвкалиптовыми листьями и кореньями с Молукских островов. Притом — без жира. В Африке миссионера заботливо разрезают, освобождают от костей и тушат в сосуде с соусом из томатов. По случаю влияния культуры он иногда сервируется в виде сандвича.
Третий вид группы людоедов приготовляет миссионеров самым примитивным образом. Миссионер жарится без всяких кореньев. Это — совсем безвкусно.
Остается открытым лишь вопрос, какие сорта считаются людоедами наиболее вкусными?
Кого вывозит Европа к дикарям? <…>
На острове Рорамуро <…> православная вера была <…> чем-то новым, — особенно такой толстый миссионер, как поп Пятницкий.
Они как раз скушали иезуита, сжарили доминиканца, приготовили к еде евангелического пастора, — они имели таким образом уже представление о всех вероучениях. Они были католиками, были евангелистами, им не хватало только православной веры.
Они посадили Алексея Дмитриевича в клетку и кормили его.
Он отдал себя во власть божию, проповедовал собравшимся перед клеткою православную веру и становился изо дня в день все жирнее, пока наконец не лопнул.
У него было самое вкусное мясо.
Жители острова Рорамуро сделались вследствие этого такими фанатическими приверженцами православной веры, что вскоре после этого даже заставили католического миссионера — перед тем как посадили его на вертел — принять православную веру. — перевод: К. Шелавин, 1930 (с немецкого перевода)

  — «Островитяне» (Lidožroutská historie)
  •  

Тучи клопов, облепив тело писателя, повели тщательную разведку местности, отчего его кожа покрылась волдырями. Это было ужасное утро.[24]

  — «Пособие неимущим литераторам» (Státní stipendium pro spisovatele)
  •  

Ботинки он чистил, подпевая себе вполголоса какой-нибудь военный марш. <…>
И в такт маршу он шваркал щёткой по ботинкам и туфлям. Он мог бы порассказать многое, но был молчалив в этом отношении, как печки в номерах.
Он безмолвствовал, как ночные тумбочки.
Лишь порой, когда ему вспоминалась какая-нибудь историйка, слабая улыбка пробегала по его лицу, чтобы тотчас расплыться в сапожной ваксе.[20]

  — «Пятнадцатый номер» (Číslo patnáct)
  •  

… госпожа Клара Соливар обращается со своим мужем не лучше, чем кровожадный Тамерлан в годы средневековья со своими христианскими рабами.[25]

  — «Развод господина Соливара» (Rozvod pana Solivara), 1 января
  •  

Святого Эусебиуса терзали в его келье клопы, <…> как повествует книга, было 280 000 этих зловредных кровопийц. Бедняга молил бога избавить его от этого наказания. И вот однажды утром жители Антиохии увидели, как 280 000 клопов стройными рядами маршируют из монашеской кельи к морю, где в бурной солёной морской воде они покончили жизнь таким грандиозным самоубийством, какого ещё не было в истории человечества. <…>
В 1619 году в Нюрнбергской округе на скотину напал мор, жертвой которого оказался и местный бургомистр. Одна корова тяжко занемогла и согласно воле божьей подохла. Когда мимо неё прошла процессия, ведомая викарием Максимилианом, — скажу сразу, чтобы не испытывать терпение читателя, — оная корова тут же воскресла. — одноимённый с юмореской 1909 года на ту же тему (см. выше); перевод: Е. Аникст, 1964

  — «Святые и животные» (Světci a zvířata)
  •  

… моя незабвенная тётя держала саламандр. Их было у неё восемь, и она ухаживала за ними с нежностью, на какую способны лишь старые дамы с их чувствительной душой. Но недолго длится человеческое счастье, да и счастье саламандры тоже. Когда умирает член семьи, то эта потеря, несомненно, тяжела, но каково было моей тетушке, когда восемь саламандр подохли все сразу! С этого мгновения я не отходил от тети. Своей любовью я мечтал заменить ей саламандр, но, увы, напрасно! Моя несчастная тётя видела во мне только племянника, но отнюдь не весело шныряющую саламандру. Она помешалась, и только в те минуты, когда я влезал в ванну и там плескался, она забывала на короткое время свои страдания и видела во мне саламандру.
Однажды я выкрасился в чёрный и жёлтый цвет[26], и её безумие как будто стало проходить.[27]

  — «Спасение самоубийц спасательными кругами» (Historie se záchranným pásem pro sebevrahy)
  •  

— Так вот, завтра вы пойдёте в Бытоухов описывать корову трактирщика Шилгана. Знаете, как это делается? Опечатайте ей вымя, чтобы её не могли доить, и с помощью сельского стражника отведите эту корову в суд, чтобы не убежала. <…>
Янчару уже виделись заголовки в газетах: «Судебный исполнитель проткнут вилами», «Судебный исполнитель избит до смерти», «Заколот судебный исполнитель». Он представил себе, как деревенские собаки волокут его внутренности по деревне…[4]

  — «Судебный исполнитель Янчар» (Případ exekutora Jančara)
  •  

С тех пор Гупфельд живёт с этой липкой медузой — так, кажется, в естествознании величают какой-то вид слизняков. Впрочем, в сравнении с пани Гупфельдовой эта морская нечисть, безусловно, выигрывает.[19]

  — «Сыщик Гупфельд» (Detektiv Hupfeld)
  •  

Внезапный расцвет анархизма проявляется у нас не в злоупотреблении динамитом. Отнюдь нет. Производство его чешские анархисты полностью передоверили наследникам фабрики Нобеля. Анархия ощущается скорее в том, что полиция теперь, не церемонясь, производит обыски в домах неанархистов.

  — там же
  •  

Свиньи нечистоплотны, любят валяться в грязи, а это неблагоприятно отражается на вкусе их мяса. Поэтому прикажите всех поросят покрыть нитролаком и просушить у печки. Ведь почему поросята любят грязь? Они хотят быть чёрными, а не белыми. Если мы пойдем им навстречу и покроем их лаком, они и думать забудут про грязь и сразу станут жизнерадостными![28]

  — «Хозяйственные реформы барона Клейнгампла» (Reformní snahy pana barona Kleinhampla)
  •  

… бабушка Ванькова начала жаловаться, что ей плохо и что она падает в обморок. Тогда Мличкова сказала, что со стороны Ваньковой это свинство, потому что сегодня умирать её очередь, и что в таком случае она своё умирание отбудет сейчас же, в субботу, а в понедельник пусть пошлют за капелланом для Ваньковой.[18]

  — «Идиллия в богадельне Жижкова» (Idylla z chudobince na Žižkově)
  •  

… кепфелескулесское наречие известно своими двадцатью семью падежами и другими грамматическими особенностями, а именно: склонением имён существительных путём повторения основы. Например, «отец» в этом наречии именуется «ар», в родительном падеже будет «арар», в дательном — «аpapaр», в винительном — «apapapaр», в творительном — «арарарарар», в предложном — «арарарарарар» и так далее. <…>
Однако профессор Вавроушек утверждает, что кепфелекскулесский язык ещё очень даже лёгкий по сравнению с наречием племени бороро. Те объясняются очень сложно, каждый говорит как хочет и несет, что ему в голову взбредёт.
Они образуют и придумывают слова, какие только кому заблагорассудится.
К счастью, это очень небольшой народ. Племя бороро насчитывает не более сорока тысяч, однако только для слова «рыба» у них имеется тридцать восемь тысяч названий. Все они употребляют всего лишь одно общее слово «годадласко», но никто не знает, что оно означает.[29]

  — «Индейский рассказ» (Indiánská povídka)
  •  

Прости-прощай, слава гайдамацкая. Старая дорога заросла травой, но кое-где у обочины можно увидеть невысокий холмик, а на коре дуба или бука над ним вырезанный крест. Старые секейи были добрые христиане: убивая путника, всегда хоронили беднягу, да и память его чтили таким способом. — перевод: Л. Васильева, 1984

  — «Как Тёвёл вернул пятак. Секейская повесть» (Jak Tövöl vrátil zlatník. Povídka sikulská)
  •  

Церемониймейстер. Я не рекомендовал бы вашему величеству вступать в конфликт с нашим военным министром, который так предан королеве, что похитил её и увёз в горы.
Король падает бел чувств, а когда приходит в себя, видит кругом море огня.
Церемониймейстер. Не извольте беспокоиться, ваше величество, это всего лишь праздничная иллюминация в вашу честь. Ваши подданные только что подожгли дворец.
Король (смотрит из окна в сад, коленки у него подкашиваются). А что это за дерево, украшенное флагами с албанским орлом?
Церемониймейстер. Сук на нём предназначен для вас, ваше величество. Это будет «Дерево первого албанского короля». (С поклоном подает королю руку.) Прошу вас проследовать, ваше величество.[4]

  — «После коронации (Королевская трагедия в Албании)» (První den po korunovaci (Královská albánská tragedie))
  •  

Гром важно посматривал с неба и поплевывал на маленькие, игравшие под ним громики. <…>
Однажды лёг к нему на тучу какой-то святой, которого он знал только в лицо, и пустился с ним в разговор. Он рассказывал грому о том, как его живого жарили в масле и какой запах он издавал при этом.
Небесному грому было противно его слушать, и он сказал святому:
— Простите, но мне скучно. Сегодня утром я встретил, по крайней мере, пять мучеников, и все они мне рассказывали о том, что с ними делали до того, как они попали сюда. Я уже сыт по горло этими рассказами. Сперва это было интересно, но слушать в течение 1500 лет непрестанно одно и то же не такое уж весёлое занятие!
— Но, позвольте, — сказал мученик, — кому же мне рассказывать? Я этого ещё никому не рассказывал, так как я не мог вспомнить название того масла, на котором я был изжарен. И представьте, только теперь я вспомнил — это было конопляное масло! <…> Но это же весьма интересно! <…> Как вы думаете, какая нога у меня сперва поджарилась — правая или левая?
<…> слушал [другого] старичка, который с воодушевлением рассказывал о том, как язычники выматывали из него кишки. Само собой разумеется, что он страшно преувеличивал, говоря что-то о трёхстах семидесяти двух метрах. — «Как гром служил господу богу»[18]

  — «Фиолетовый гром» (Fialový hrom)
  •  

В борьбе добра со злом я поддался чарам добра.[1]

  — «Борьба добра со злом» (Zápas dobra se zlem)
  •  

— Какое зверство! Надо вызвать полицию! Как можно это допускать?!
Протолкнувшись к витрине, я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги.
Чижек для вящего эффекта развесил на ветвях высокой рождественской ёлки, словно конфетки, до дюжины щенят. Бедняжки болтались, высунув языки, как повешенные на дереве средневековые разбойники. А под ёлкой было написано:
«Покупайте щенят! Лучший праздничный подарок детям — хорошенький щеночек».

  — там же
  •  

Я знаю одного эксперта-медика, который кажется очень добродушным, но не так давно он сказал в своём заключении:
— По своему собственному опыту я знаю, что после удара топором не всякий падает сразу... — перевод: М. Реллиб, 1964 или В. В. Чешихина, 1966

 

Znám jednoho soudního lékaře, který vypadá velmi dobromyslně, ale který nedávno řekl při posudku:
„Vím ze své vlastní zkušenosti, že po ráně sekyrou každý hned neupadne…“

  — «Кое-что о судебных экспертах» (Něco o soudních znalcích)
  •  

— Я жалила одного тигра регулярно под хвостом, и он всегда так приятно вскрикивал. Как-то я села укротительнице на нос во время выступления. Она начала меня отгонять, чем воспользовался тигр и прыгнул на неё сзади. С той поры я знаю, что тигры жрут людей. Не понимаю, правда, что они в них находят. По мне, так человечья кровь самая противная. Она и не сладкая, как у свиней, и не имеет пикантного привкуса, как лошадиная. Младенцы ещё куда ни шло. Их кровь, помнится, не хуже, чем у гиен. — перевод: Н. Замошкина, 1984

  — «О двух мухах, переживших это» (O dvou mouchách, které to přečkaly)
  •  

До сих пор для меня самым тяжким трудом было принести домой сто листов бумаги, разрезать их на четвертушки и с этими девственно чистыми листочками бежать к издателю и выклянчивать аванс.
<…> я решил начать трудиться по-настоящему и посвятить себя самого и свои жировые накопления деревне.
Итак, я отправил девяносто килограммов собственного сала к своему приятелю Грнчиржу в деревню Есень.[19]

  — «Опасный работник» (Nebezpečný pracovník)
  •  

— … у покойного дедушки в тот год выдалось очень дождливое лето. В соседней деревне была засуха, но зато у нас все уродилось. Сливы перезрели настолько, что начали прорастать. У покойного дедушки в полах пиджака завалялось несколько зёрен, и в один прекрасный день в пиджаке проросла рожь.

  — там же
  •  

Если вам случится кого-либо обидеть, запомните:
«Необходимо отвлечь пострадавшего и заставить его думать о чем-нибудь другом!»
К примеру, вы у кого-то оторвали ухо, — такое случается, и порой этого просто не избежать — вашей обязанностью является развлечь этого человека. Почему бы вам не пошутить следующим образом: «Теперь, по крайней мере, на это ухо медведь вам уже не наступит»? <…>
Я прочел и зарубил себе на носу, что топить даму в воде, даже в шутку, так же недопустимо, как и пытаться ущипнуть её. В случае же, если, прыгая с мостика в воду, вы случайно угодите какой-нибудь даме на голову, вам следует тотчас же вылезти из воды, накинуть на себя купальный халат и принести ей свои извинения (если, разумеется, дама тем временем не захлебнулась). Если несчастье всё же произошло, немедленно исчезайте с места происшествия и непременно пошлите семье телеграмму с соболезнованием. На похороны, разумеется, явиться надо будет не в плавках. <…>
Напротив меня сидела дама, облаченная в чёрный трикотажный купальник. Она была достаточно откормлена, но не настолько, чтобы глаз не мог отдохнуть на ней с явным удовольствием.
И мой глаз отдохнул. Я мысленно расчленил даму на две половинки — от головы до пояса и от пояса до пят. Я разглядывал то верхнюю, то нижнюю половинку и должен отметить, что некоторые грешные мысли становились ещё более приятными при систематическом их чередовании.[29]

  — «Сатисфакция» (Satisfakce)
  •  

— Элиаш в этом отношении очень способный, — продолжал счастливый отец. — Любит пошалить, побегать, поэтому хорошо развивается и умственно и физически. Свою гувернантку-француженку — а ей уже за пятьдесят было — он научил бегать взапуски. От этого и конец ей пришел. Все боялась, бедная, как бы с ним чего не случилось. Как-то раз от Бероуна до Пршибрама во весь дух бежала за ним на старости лет. Это и доконало её. А кабы выдержала, мировой рекорд поставила бы. Последние её слова, перед тем как дух испустить, были: «Элиаш, скажи, как перфект от глагола «aller» — «идти». «А, пошла ты!» — ответил Элиаш. И француженка отдала богу душу. <…>
Попалось мне небольшое руководство издания 1852 года. На меня произвело очень хорошее впечатление то, что там было сказано о порче детей вследствие ложной деликатности. Написано это было очень милым, приятным слогом.
«Сострадание в подходящий момент является безусловно одним из благороднейших движений человеческого сердца, но чувство это должно быть умеренным, не превращаясь в слабость. Этим мы вовсе не хотим сказать, будто ребёнка надо колотить до беспамятства. Если вы заметите, что ребёнок теряет сознание, следует тотчас перестать бить и постараться привести его в чувство. Это относится главным образом к хилым детям; здоровый, крепкий ребенок в состоянии выдержать хорошую порку».[16]

  — «Страдания воспитателя» (Útrapy vychovatele)
  •  

Короуповские ребята знали из закона божьего только то, что господь бог в неизреченной благости своей создал прутья. Вслед за тем он создал законоучителя Горачка. Оба эти предмета взаимно друг друга дополняли. Потом он научил людей делать из прутьев розги, а законоучителя Горачка — с необычайной ловкостью пользоваться этими розгами. <…>
В искусстве ставить вопросы законоучитель Горачек был настоящий виртуоз. Он заставлял учеников перечислять в обратном порядке десять заповедей господних или требовал:
— Людвик, отвечай быстро, негодяй, какая заповедь на третьем месте от конца, перед «Не убий»?
Получалась какая-то божественная математика, кончавшаяся поркой в виде печального душеспасительно-арифметического итога.[12]

  — «Урок закона божьего» (V hodině náboženství)
  •  

Окружной начальник умолк и уставился на козявку-редактора. Это была страшная минута, когда слон мог раздавить несчастного пигмея. Но слон переступил через него. Окружной начальник открыл ящик стола и, вынув оттуда пачку листов, торжественно вручил её редактору.
— Верноподданнические и лояльные чувства должны воодушевлять каждую вашу статью. Я составил здесь несколько хозяйственных советов и указаний, вполне созвучных моменту. <…>
«Дешевый предсказатель погоды. Повесьте на стену открытку с портретом всемилостивейшего монарха. Вбейте ему в голову гвоздик. На гвоздике укрепите короткую нитку, к её свободному концу подвяжите небольшой пучок цыплячьего или гусиного пуха, окрашенного в чёрно-жёлтые цвета. Отметьте чёрточкой на открытке место, где находится пучок. Если предстоит хорошая погода, пучок поднимется к самому носу его величества императора. Если будет дождь, он опустится ниже, чем был». <…>
«Чтобы молоко летом не скисало, положите в него листок дикорастущего хрена и трижды возгласите славу нашему обожаемому монарху».[24]

  — «Разговор с горжицким окружным начальником» (Hořický okresní hejtman)
  •  

… агент пражской тайной полиции Снопек <…> был брюнетом. Клабичек — рыжим. Они всегда ходили вдвоём и вместе составляли какой-то живой чёрно-жёлтый флаг. Комиссар Клабичек, кроме всего прочего, добавлял ещё к чёрно-жёлтому цвету красный нос, образовывая таким образом вместе с комиссаром Снопеком национальный германский флаг. По-научному это называется мимикрией, то есть приспособлением животного к цвету окружающей среды.[18]

  — «У кого какой объём шеи» (Kolik kdo má kolem krk)
  •  

Наш полк Иисуса Христа устроил погром на евреев. Всякий, кому дорога возобновленная родина и жизнь церковная, кто дорожит святым учением евангельским, кому дороги заповеди Христовы, шел бить евреев. Я сам зарубил шашкой на Центральной улице одну старушку.
Да укрепит нас господь на служение правде божьей и на славу временного сибирского правительства!
В Белебее мы построили ряд виселиц. Да будут виселицы Александра IV истинной школой жизни, источником воды живой, которую господь наш Иисус Христос дал нам в своём евангельском учении.
На фронте торжествует антихрист. Красные прогнали нас из Бугуруслана. Завтра устроит преосвященный епископ Андрей крестный ход по всему городу.
После крестного хода будет опять еврейский погром, так как уфимский гарнизон, бригады уральских горных стрелков нуждаются в обмундировании. <…>
Наш эшелон отправляется завтра утром, в шесть часов, на Златоуст. Надеюсь, что бог поможет, и мы ещё успеем расстрелять до утра последнюю партию заключённых красных в тюрьме.[30]

  «Дневник попа Малюты», 9 июля
  •  

Со всех купцов и купчих, которые попали в Казани в плен красным, содрали шкуру и печатают на ней приказы Чрезвычайной следственной комиссии. <…>
Один штабс-капитан рассказывал вчера в Дворянском собрании, что большевики обливают буржуев кипятком, из жен и детей жарят рубленые котлеты, которыми кормят в тюрьмах правых эсеров и кадетов. Купцов обливают керосином и употребляют в таком виде для освещения занятых ими городов. Аристократов и фабрикантов раздевают, варят в специальных машинах, прибавляют обрезанные косы убитых жен аристократов и фабрикуют из этого валенки для Красной Армии.[30]

  «Из дневника уфимского буржуя», 14 января
  •  

Сегодня повешено перед собором 50 большевиков с женами и детьми. Вход на место казни один рубль в пользу георгиевских кавалеров. Да здравствует диктатура буржуазии!..[30]

  «Из дневника уфимского буржуа», 22 марта
  •  

В один хороший день пришла катастрофа в форме телеграммы следующего содержания:
«Священнику Николаю Петровичу Гуляеву. Так как Учредительное собрание разогнано и члены арестованы, приказываем вам немедленно прекратить молитвы в пользу Учредительного собрания и ввести молитвы за адмирала Колчака».
Получив телеграмму, Николай Петрович посмотрел в ужасе на пачку краткосрочных обязательств всероссийского Временного правительства, приказал звонить в колокола и, когда собрался народ, сказал необыкновенным голосом следующую речь:
— Было время, когда весь человеческий род, кроме семейства праведного Ноя, по определению божию, потопом был истреблён, потому что люди потеряли веру в Колчака и сочувствовали большевикам и Советской власти. И потому бог сказал об этих людях: «Не вечно духу моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они большевики. Православно-христианское учение состоит в следующем: адмирал Колчак есть один по существу, но троичен в лицах, а именно: адмирал Колчак — бог-отец, бог-сын — генерал Войцеховский, и дух святый — английский посол Колдран. Ура, ура, ура!»
Сказав эти слова, Николай Петрович выбежал из церкви. Когда его догнал церковный староста у леса, Николай Петрович укусил его с криком «Ура Колчак!».[30]

  «Трагедия одного попа», 17 января
  •  

11. У меня был добрый друг, с которым я по пустякам смертельно рассорился. Я хотел бы с ним помириться.
Ответ: Обращаю ваше внимание на прекрасный обычай полинезийских людоедов с островов Блаженства в Тихом океане. Когда там два людоеда мирятся, они съедают третьего, освежевав его в честь примирения. У нас за такое дело, конечно, окажешься под судом, поэтому рекомендую вам быть как можно осторожнее. <…>
15. Как полюбить медленно надвигающиеся сумерки тихих вечеров? <…>
Можно ли использовать оторванные хвосты ящериц? <…>
Куда девать дочку после каникул?[8]

  — «Вопросы и ответы» (Dotazy a odpovědi)

{{Q Сомневаюсь, что на свете существует более неблагодарное занятие, чем труд гида, дающего объяснения перед какой-нибудь грудой кирпича, известки и мусора, именуемой руинами крепости. Бедняга гид из кожи лезет, добросовестно пересказывая, что в своё время вычитал из книг, и со знанием дела сообщает нам убежденно: а) что за красота была здесь, пока все не развалилось; б) как могло случиться, что от прежнего великолепия почти ничего не осталось; в) кому мешало, что все здесь было в целости и сохранности; г) как ухитрились люди сровнять все это с землей; д) куда залезали для того, чтобы получше всё развалить.[28]|Автор=«Гид для иностранцев» (Průvodčí po hradě)}}

  •  

Четвёртого декабря, через 1850 лет после разрушения Иерусалима, через 428 лет после открытия Америки, а если и этих данных мало, то через 540 лет после изобретения пороха, я покинул пределы Советской России и появился на границе Эстонской республики. — перевод: Н. Аросева, 1966

  — «И отряхнул прах от ног своих...» (I vyklepal prach z obuvi své...)
  •  

Один бедняга завязал в узелок свои башмаки и бумажник, набитый романовскими пятисотрублевыми ассигнациями. Два года он грабил Россию, прежде чем сколотил приличный капиталец, который вышел из вошебойки в виде спекшегося, сморщенного монолитного комка из кожи и вареных ассигнаций, возвращенных к первичному состоянию высушенной бумажной кашицы.

  — там же
  •  

Французы чрезвычайно интеллигентная нация, и даже трёхлетние дети в Париже превосходно говорят по-французски. — перевод: Ю. Н. Щербаков, 1983

  — «Из дорожного дневника маршала Пилсудского» (Z cestovního deníku maršála Pilsudského)
  •  

«Глуховатый промышленник ищет для своей двадцатилетней красивой и вполне сохранившейся сёстры претендента, который оценит её способности». <…>
«Женюсь на вдове с капиталом или сахарным заводом. Девиз: «Холостой».
Так ли, сяк ли — лишь бы подсластить жизнь.
<…> хромой переплётчик ищет хромую помещицу, заика-чиновник — интеллигентную заику-вдову с капиталом и с детками; число последних значения не имеет.[16]

  — «Отдел объявлений в «Народни политике» (Брачные предложения)» (Malý oznamovatel Národní politiky. Nabídnutí k sňatku)
  •  

В осеннем сезоне зелёно-синие гохштадтцы могли похвастаться следующими успехами: сломанных ног — 28 пар, переломанных ребер — 49, вывихнутых и переломанных рук — 13 пар, сломанных носов — 52, сломанных лопаток — 16, сломанных или поврежденных переносиц — 19, ударов в живот, выведших противников из игры, — 32, выбитых зубов — 4 дюжины. Если принять во внимание, что за осенний сезон они в общей сложности забили 280 голов, а в свои ворота пропустили только 6, то это был потрясающий результат активной игры.
Печатные органы клубов противников из зависти к их успеху писали о лучшем игроке клуба «Гохштадт»: «Фридмана преследует неудача. Он сломал соперникам только две ноги и не дотянулся до колена вратаря». — перевод: Е. Аникст, 1966

  — «Товарищеский матч между „Тиллингеном“ и „Гохштадтом“» (Přátelský zápas mezi Tillingen a Höchstädt viz Fotbalový zápas)
  •  

В Тиллингене и Гохштадте были распроданы все плётки, свинчатки, дубовые трости и револьверы. Ручные чемоданы тиллингенцев были подозрительно тяжёлыми — они везли с собой камни. У гохштадтцев камнями были набиты карманы. Матч начался точно в половине четвёртого, а в три часа тридцать три минуты началось светопреставление.
Первым пал нейтральный судья. Он получил два удара по голове плетью — по одному от сторонника каждого клуба. В двух местах ему пробили череп, и перед кончиной он прохрипел: «Офсайд», — так как не мог свистеть: новый удар плетью раздробил свисток в его губах.
Тиллингенцы имели численный перевес, поскольку их приехало 10 000, а в Гохштадте всего 9000 жителей.
Гохштадтцы отчаянно защищались и во всеобщей суматохе сумели повесить капитана «Тиллингена» на перекладине ворот «Гохштадта».
Центральный нападающий «Тиллингена» загрыз двух защитников «Гохштадта» и был застрелен центральным нападающим того же клуба.

В спортивной рубрике всех ежедневных газет Германии на следующий день появилась краткая телеграмма:
«Интересный матч «Тиллинген» — «Гохштадт» не был окончен. На стадионе погибло 1200 гостей и 850 местных зрителей. Оба клуба ликвидируются. Город горит».

Вспоминая после этого матч «Славия» — «Спарта», я ясно вижу, что у нас футбол ещё в пелёнках.

  — там же
  •  

Партия спасителей народа;
Партия прогрессивных национальных горизонтов;
Народные минималисты;
Национальные максималисты;
Демократическая партия свободомыслящих;
Свободомыслящая партия прогрессивных демократов;
Социальные народные прогрессисты;
Партия реалистических аграриев социалистического толка;
Партия сельских демократов.[16]

  — «Муниципальные выборы» (Obecní volby)
  •  

Чешско-Моравская возвышенность имеет вполне определенные достоинства. Между сливами и рождественским постом бывают поносы и кнедлики из сырой картошки, так называемые «босяки». Вслед за поносами и «босяками» приходят миссионеры — в самую пору свежеквашеной капусты.
Они — такой же продукт предрождественского сезона, как и шинкованная капуста, с той лишь разницей, что миссионеров не кладут в бочки и не утаптывают босыми ногами. Они появляются на Чешско-Моравской возвышенности одновременно с появлением свинины на столах у жителей. Не лишним будет отметить и то обстоятельство, что для посещений своих они безошибочно выбирают самую подходящую пору, когда у верующих в рай и ад гуси уже хорошо откормлены. <…>
Говоря о набегах миссионеров на Чешско-Моравскую возвышенность, нельзя не упомянуть о том, как поступают с миссионерами туземцы Новой Гвинеи и Полинезии. Когда миссионер окончит свою проповедь, его привязывают за руки и за ноги к четырем врытым в землю кольям, осторожно вспарывают и тщательно потрошат; голову отрубают, вываривают отдельно, а череп обрабатывают в виде кубка, из которого крещенный миссионером вождь племени пьет в торжественных случаях.
Выпотрошенного миссионера шпигуют толстыми полосками мяса черепахи и начиняют особой разновидностью проса, смешанного с листочками сильно ароматического растения — катутоуры. Затем миссионера зашивают и медленно коптят над костром из ветвей кустарника пао, дым которого сообщает миссионеру очень нежный привкус. Установлено далее, что жители упомянутых островов выбрасывают внутренности миссионера, тогда как на Гебридских островах, наоборот, кишки миссионера считаются лучшим лакомством и достаются только наиболее видным представителям племени.
<…> в «Журнале чешского духовенства» за 1837 год <…> помещён, очевидно, для жителей других архипелагов и стран рецепт, как лучше жарить миссионеров. Рецепт этот связан с участью одного из <…> подопечных епископа Лорренского. Выпотрошенный как гусь, он был обмазан глиной — видимо, печной — и в таком виде опущен в большую груду раскаленного пепла. Обожженная глина оказалась как бы естественным сотейником, в котором миссионер отлично зажарился, причём мясо сохранило всю свою сочность. <…>
В сравнении с этим какую прекрасную смерть встретил недавно один миссионер в нашей стране, подавившись за ужином у приходского священника гусиной гузкой![16]это последняя прижизненная публикация Гашека[31]

  — «О миссионерах» (O misionářích), 24 декабря 1922
  •  

Секретарю министерства финансов Ярославу Выжралеку земским политическим управлением разрешено впредь носить фамилию Блатенский.
«Народни политика» от 18 января 1922 г.
<…> Человек, который служит секретарем министерства финансов и целые десятилетия именуется Выжралеком, вдруг в один прекрасный день спохватывается и присваивает себе, как это было принято у поэтов времен будителей, поэтичную фамилию Блатенский, такой человек — явление достопримечательное не только в общем смысле, но и, главным образом, в связи со своим служебным положением.
На человека, который, по существу, отрёкся от самого себя, нужно обратить внимание и сурово покарать земское политическое управление, чтобы в интересах общественного порядка оно не разрешало менять фамилии людям, которые столь близки министерским креслам и именуются Выжралек, Выжранда, Выжирка, Выжирач и т. п., ибо впечатление от этого такое, как если бы они в чём-то признавались. — перевод: Ю. Гаврилов, 1960

  — «Перемена фамилии» (Změna jména), 1922
  •  

Действие «послабляющих пирожков», которые пан Гафнер выпек у одного пекаря и которыми угостил некоторых своих знакомых, страдавших несварением желудка, было так ужасно, что городской врач распорядился закрыть все школы, полагая, что в город занесена азиатская холера. Кроме того, бедного изобретателя обвинили в покушении на убийство, но, по счастью, судьи сочли его слабоумным. Это обстоятельство натолкнуло его на мысль создать набрюшный пояс против врожденного кретинизма, наследственного идиотизма и внезапных приступов слабоумия, корни которых кроются в распутном образе жизни. — перевод: В. Мартемьянова, 1984

  — «Печальная участь изобретателя» (Smutný konec vynálezce)
  •  

Один мальчик подскочил ко мне с жалобой, что его одноклассник Маречек проглотил гусеницу, потом его вытошнило и Маречек сунул гусеницу ему за воротник.
С необыкновенной педагогической мудростью я предложил им самим разобраться в случившемся, после чего жалобщик удалился искать гусеницу, вероятно, для того, чтобы теперь самому проделать ту же процедуру и наказать Маречка. — перевод: Т. Миронова, 1966

  — «Поможем деткам познать природу» (Učme znát dítky přírodu)
  •  

— Милые детки, во время кражи нельзя волноваться, чтобы, скажем, не оставить перчатки в кармане, как уже случалось довольно часто. Перчатки необходимо надеть на руки. Нечто подобное следует учитывать и в другом случае — в случае с ищейкой. У этих животных настолько развито обоняние, что они могут найти преступника по следу. Поэтому очень полезно, милые детки, на месте преступления все облить керосином: собака это обнюхает и потом приведет сотрудника органов безопасности к ближайшему в округе керосиновому светильнику, или к керосиновой лавке, или к какой-нибудь старухе, которая страдает ревматизмом и натирает спину керосином.
Тут подал голос стоящий впереди Ерал. На вопрос, что ему надо, он ответил плаксивым тоном, полным отчаяния:
— А у нас нет никаких перчаток и керосина тоже нет, потому что у нас электричество. <…>
От группы девочек заговорила Бернашкова. <…>
— А что, если каждый намочил бы кожаные перчатки в керосине уже заранее, дома, чтобы не носить его с собой и не поливать все, керосин-то ведь дорого стоит?
Эта великолепная комбинация доказала, что женщины сообразительнее мужчин, потому что ни один мальчик до неё не додумался. Я увидел в этом достойную подражания бережливость маленькой хозяйки, помнящей об экономии у семейного очага.

  — там же
  •  

Это сочинение призвано дать мощный импульс созданию новых путеводителей по Медвежьим и Немедвежьим Углам. — перевод: Р. Хрипунова, 1984

  — «Путеводитель по Ничему» (Průvodce po ničem)

Отдельные статьи

[править]

Примечания

[править]
  1. 1 2 3 Перевод: В. Мартемьянова, 1983.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Перевод: А. Лешкова, 1983.
  3. 1 2 3 Перевод: О. Гуреева, 1983.
  4. 1 2 3 4 5 Перевод: Ю. Н. Молочковский, 1966.
  5. 1 2 Перевод: Н. Николаева, 1983.
  6. 1 2 Перевод: Н. Аросева, 1964.
  7. 1 2 Радко Пытлик. Примечания // Ярослав Гашек. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 1. Рассказы, бытовые юморески 1901-1908 гг. — М.: Художественная литература, 1983. — С. 488.
  8. 1 2 Перевод: И. Гракова, 1960.
  9. И. Калашникова. Примечания // Ярослав Гашек. Рассказы. Фельетоны. — М.: Художественная литература, 1955. — С. 217-225.
  10. 1 2 Перевод: В. Суханов, 1983.
  11. С. Востокова. Примечания // Ярослав Гашек. Крестный ход. — М.: Издательство политической литературы, 1964. — С. 280.
  12. 1 2 3 4 Перевод: Д. А. Горбов, 1955.
  13. 1 2 Перевод: Т. Чеботарева, 1983.
  14. 1 2 Перевод: М. Скачков или П. Г. Богатырёв, 1937.
  15. 1 2 3 Перевод: И. Гракова, 1983.
  16. 1 2 3 4 5 6 Перевод: Д. А. Горбов, 1960.
  17. 1 2 Перевод: В. Петрова, 1983.
  18. 1 2 3 4 5 6 Перевод: М. Скачков, 1931 или 1937.
  19. 1 2 3 Перевод: В. Мартемьянова, 1966.
  20. 1 2 Перевод: Н. Аросева, 1983.
  21. 1 2 3 Перевод: Н. Рогова, 1959.
  22. Переводчик не указан // Гашек Я. Солидное предприятие. — М.: Воениздат, 1944. — Библиотечка журнала «Красноармеец». — С. 47-54.
  23. Литературная Россия. — 1973. — №17 (27 апреля). — С.22.
  24. 1 2 Перевод: Ю. Н. Молочковский, 1958.
  25. Ярослав Гашек. Новеллы. — Псков, 1950.
  26. Также это намёк на флаг Габсбургской монархии.
  27. Переводчик не указан // Искатель. — 1967. — № 6. — С. 157.
  28. 1 2 Перевод: И. Иванова, 1966.
  29. 1 2 Перевод: Н. Николаева, 1984.
  30. 1 2 3 4 Написано по-русски.
  31. С. Востокова. Примечания // Ярослав Гашек. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 4. Рассказы, памфлеты и очерки 1918-1923 гг. — М.: Художественная литература, 1984. — С. 442.