Сексус
«Сексус» (англ. Sexus) — автобиографический роман Генри Миллера, впервые изданный в 1949 году. Открыл трилогию «Роза распятия».
Цитаты
[править]Данная страница или раздел содержит ненормативную лексику. |
— Кто знает, что такое опасность? Чувствовать себя неуверенно — вот опасность. — 2 | |
"Who knows what is dangerous? To doubt, that is dangerous." |
Язык начинается лишь в той точке, где возникает угроза общению. — 2 | |
Language only begins at the point where communication is endangered. |
Чтобы наслаждаться чем-либо, вам надо сделать себя готовым к получению наслаждения, это требует известного контроля, дисциплины, даже чистоты, если хотите. Но прежде всего это предполагает умение желать, а желание можно взрастить в себе только подлинной жизнью. — 6 | |
To enjoy anything you have to make yourself ready to receive it; it implies a certain control, discipline, chastity, I might even say. Above all, it implies desire, and desire is something you have to nourish by right living. |
Никто в доме не пытался решить тараканью проблему. <…> | |
Nobody attempted to wrestle with the problem of roaches. <…> |
Она, бывало, засовывала язык мне в глотку так далеко, что я мог вполне проглотить его, а потом вытягивала его обратно и мучительно сладко принималась ходить по дёснам. Когда я пробовал вытащить из неё член, чтобы он немного глотнул свежего воздуха, она сразу же с жадностью хватала его, вталкивала обратно и так подавалась ему навстречу, что он касался самого дна. А теперь я вытащил его не до конца, я оставил его у самого входа в пещеру, и он тыкался туда и сюда, словно пёс, что-то вынюхивающий своим мокрым носом. — 10 | |
Sometimes she slid it into my throat as though to let me swallow it, then withdrew it tantalizingly to concentrate on the signalling below. Once I pulled my prick out all the way, to give it a breath of air, but she reached for it greedily and slipped it back in again, thrusting herself forward so that it would touch bottom. Now I drew it out just to the tip of her cunt and, like a dog with a moist nose, I sniffed at it with the tip of my pecker. |
Чтобы стать совершенным любовником, магнитом, слепящим фокусом, в котором собрана вся Вселенная, надо прежде всего постигнуть глубокую мудрость превращения в круглого дурачка. И если великодушие сердца ведет мужчину к безумию и гибели — он неотразим для женщины. Для женщины, знающей, что такое любовь, разумеется. Тех же, выпрашивающих любовь, способных видеть лишь собственное отражение в зеркалах, любовь, как бы ни была она велика, никогда не утоляет. А мир так изголодался по любви, что мужчины и женщины слепнут от сверкания и блеска своих отраженных «я». Неудивительно, что револьверный выстрел становится их последним призывом. — 10 | |
To become the great lover, the magnetiser and catalyzer, the blinding focus and inspiration of the world, one has to first experience the profound wisdom of being an utter fool. The man whose greatness of heart leads him to folly and ruin is to a woman irresistible. To the woman who loves, that is to say. As to those who ask merely to be loved, who seek only their own reflection in the mirror, no love however great, will ever satisfy them. In a world so hungry for love it is no wonder that men and women are blinded by the glamour and glitter of their own reflected egos. No wonder that the revolver shot is the last summons. |
Разговор, подлинный разговор, по-моему, одно из самых ярких проявлений человеческой жажды всеохватного слияния. <…> Когда человек откроется по-настоящему, когда он позволит себе самовыражаться без боязни быть осмеянным, осуждённым, гонимым, тогда он прежде всего должен проявить себя в любви. В истории человеческой любви всё мы застряли ещё на первой главе. Даже здесь, в царстве личного, наблюдается скудный, дешёвенький ассортимент. Наберётся ли хотя бы дюжина героев и героинь любви, чтобы следовать их высокому примеру? <…> И так много здесь насочинено, преувеличено, приукрашено людьми, знавшими только нищую, убогую любовь, которым в ответ на их мольбы были посланы эти мифы и легенды. — 14 | |
Talk, real talk, it seems to me, is one of the most expressive manifestations of man's hunger for unlimited marriage. <…> When man begins to permit himself full expression, when he can express himself without fear of ridicule, ostracism or persecution, the first thing he will do will be to pour out his love. In the story of human love we are still at the first chapter. Even there, even in the realm of the purely personal, it is a pretty shoddy account. Have we more than a dozen heroes and heroines of love to hold up as examples? <…> So much of it is fictive, expanded and glorified by the poverty-stricken lovers whose prayers are answered only by myth and legend. |
Термин «психоанализ» с годами будет постепенно терять свой магический ореол и станет расхожим словечком. Терапевтическая ценность будет убывать в точном соответствии с ростом его популярности, <…> потому что невротик всё меньше и меньше будет хотеть приспособиться к этой жизни. — 14 | |
The term psychoanalysis would gradually lose its magic and become a by-word. Its therapeutic value would decrease in proportion to the spread of popular understanding <…> with the increasing desire of the neurotic to become readapted to life. |
— У вас всегда получается немного чересчур, вы всё время чуточку перебарщиваете. Вам бы в России следовало родиться. — 17 | |
"You're always a little wide of the mark… too big a swoop. You ought to have been born in Russia!" |
Только великие, воистину своеобразные личности похожи друг на друга. Братство начинается на вершинах, а не внизу. Чем ближе к Богу, тем больше мы походим один на другого. А на дне — словно куча мусора… — 17 | |
Only the great, the truly distinctive individuals, resemble one another. Brotherhood doesn't start at the bottom, but at the top. The nearer we get to God the more we resemble one another. At the bottom it's like a rubbish pile… |
… оттого, что у [О'Мары] был необычный член, оттого, что он был длинен и изогнут, оттого, что мог стоять бесконечно долго, что нередко заставлял её забыть обо всём, она не в силах была отказать ему. <…> Член О'Мары принадлежал к породе зловещих угрюмцев. О'Мара был Скорпион. Он словно какая-то допотопная тварь, затаившаяся в засаде, некая гигантская, крадущаяся, терпеливая рептилия, обитающая в болотах. Он был холоден и плодовит. Вся его жизнь заключалась в спаривании. Если нужно, он мог годами терпеливо дожидаться очередной случки. И когда жертва доставалась ему, когда он смыкал на ней свои челюсти, он пожирал её не спеша, кусочек за кусочком. — 21 | |
… because it was an unusual prick, because it was long and bent, because it could hold out indefinitely, because it could make her lose herself, she was unable to resist. He had only to take it out and put in her hand and she was done for. <…> O'Mara had a sullen sort of prick. He was Scorpio. He was like some primeval creature that waited in ambush, some huge, patient, crawling reptile which hid in the swamps. He was cold and fecund; he lived only to fuck, but he could bide his time, could wait years between fucks if necessary. Then, when he had you, when he closed his jaws on you, he devoured you piece-meal. That was O'Mara… |
Клео <…> царствовала в бурлеске на Хьюстон-стрит. <…> | |
Cleo was <…> the rage at the Houston Street Burlesk. <…> |
1
[править]… бездействующая машина создаёт вокруг себя пустоту более глубокую, чем сама смерть. | |
… when the machines are left idle they create a void deeper than death itself. |
Как могла крохотная капелька, выскочившая из пениса, добиться такого потрясающего результата? Я верю в это. Верую. Верую во единого Бога Отца и в Иисуса Христа, Сына Божия, единородного Отцу, и благодатную Деву Марию, в Святого Духа, в Адама Кадмона, в хромированный никель, в окислы хрома и ртутный хром, в водяную дичь и водяные лилии, в эпилептические припадки, в бубонную чуму, в злых дэвов, в противостояние планет, в бейсбольную биту, в революции, в потрясение основ, в землетрясения, в войны, в циклоны, в Кали-югу и в хула-хула. Верую. Верую. Верую, потому что иначе я превращусь в свинцовое тело, лежащее недвижно ничком и обречённое на вечную тоску… — пародия на Символ веры (прим. Е. Храмова) | |
That one little drop escaping from a man's penis should produce such staggering results! I believe in God the Father, in Jesus Christ his only begotten Son, in the blessed Virgin Mary, the Holy Ghost, in Adam Cadmium, in chrome nickel, the oxides and the mercurichromes, in water-fowls and water-cress, in epileptoid seizures, in bubonic plagues, in Devachan, in planetary conjunctions, in chicken tracks and stick throwing, in revolutions, in stock crashes, in wars, earthquakes, cyclones, in Kali Yuga and in hula-hula. I believe. I believe. I believe because not to believe is to become as lead, to lie prone and rigid, forever inert, to waste away… |
У ребёнка нет нужды в писании — он безгрешен. Взрослый пишет, чтобы очиститься от яда, накопившегося в нём за годы неправедной жизни. Он пытается вернуть свою чистоту, а добивается лишь того, что прививает миру вирус разочарованности. Никто не напишет ни слова, если у него хватает смелости поверить в то, что он живёт в правильном мире и живёт так, как, по его мнению, следует жить. <…> «Книги — гробницы человеческих деяний», — говорил Бальзак. | |
A child has no need to write, he is innocent. A man writes to throw off the poison which he has accumulated because of his false way of life. He is trying to recapture his innocence, yet all he succeeds in doing (by writing) is to inoculate the world with the virus of his disillusionment. No man would set a word down on paper if he had the courage to live out what he believed in. <…> "Books are human actions in death," said Balzac. |
Истинно крупный писатель не так уж и хочет писать. Ему хочется лишь, чтобы мир стал местом, где можно было бы жить жизнью воображаемых образов. Первое слово, которое он с дрожью доверяет бумаге, это слово раненого ангела: «Боль». Переносить слова на бумагу — всё равно что накачивать себя наркотиками. Видя, как разбухает у него на столе рукопись, автор и сам надувается бредом величия: «Вот я и стал завоевателем <…>». | |
The truly great writer does not want to write: he wants the world to be a place in which he can live the life of the imagination. The first quivering word he puts to paper is the word of the wounded angel: pain. The process of putting down words is equivalent to giving oneself a narcotic. Observing the growth of a book under his hands, the author swells with delusions of grandeur. "I too am a conqueror <…>" |
Был и Костиган, разбойник из Йорквилля, ещё один надёжный столп, чувствительный, как старый боров. Когда-то он свел знакомство с писателем из «Полицейской газеты» и с тех пор стремился к избранному обществу. <…> У него была жена с девичьим именем Тилли Юпитер, очень походившая на крепкий кактусовый росток: ткнёшь — и потечёт густое жирное молоко. Вечер, проведённый с этой парочкой, приводил меня в такое состояние, будто меня поразили отравленной стрелой. | |
There was Costigan, the knuckle-duster from Yorkville—another good stand-by and sensitive as an old sow. He once knew a writer for the Police Gazette; that made him eligible to seek the company of the elect. <…> He had a wife whose maiden name was Tillie Jupiter; she was built like a cactus plant and gave plenty of rich milk. An evening with the two of them would set my mind to work like a poisoned arrow. |
Перевод
[править]Е. Л. Храмов, 1999 (с незначительными уточнениями)
О романе
[править]Модель развития человеческой личности, предложенная Миллером ещё в «Тропиках», в цикле «Роза Распятия» не претерпевает принципиальных изменений. <…> | |
— Андрей Аствацатуров, «Искусство и эрос в романе Генри Миллера „Сексус“» |