Если дурак написал 100 литературных или научных прейскурантов, перевёл 100 ненужных книг и изучил 100 живых и мёртвых языков — его по всей справедливости не следует называть за это «маститым».[1]
Итак, все законы выводятся из опыта. Но для выражения их нужен специальный язык. Обиходный язык слишком беден; кроме того, он слишком неясен для выражения столь богатых содержанием точных и тонких соотношений.[2]:251
Научный язык ― это, в сущности, расширение и уточнение обычного бытового языка на те ситуации, с которыми в быту обычно не имеют дела. В физике при удалении от обжитой территории появляются не только новые слова, но и новые смыслы и, что особенно важно, бессмысленности некоторых привычных вопросов. Вырабатывать язык, на котором физик может осмысленно задавать вопросы о Вселенной и электронах и успешно получать ответы, ― это и есть теоретическая физика. Свободно изобретая новые слова науки, физики познавали устройство вещей, которые не «пощупаешь руками», и затем эти познания воплотились в осязаемые чудеса техники. Главным чудом нашего мира Эйнштейн назвал его познаваемость. Не меньшим чудом можно назвать путеводную интуицию физиков.[3]
Писатели, украшающие язык и относящиеся к нему как к объекту искусства, тем самым делают из него орудие более гибкое, более приспособленное для передачи мысли. Так и аналитик, преследующий чисто эстетические цели, содействует созданию языка, более приспособленного к тому, чтобы удовлетворить физика.[2]:251
Скажу более того: слова Бах, Бетховен, Вагнер и проч. отныне должны стать в нашем словарном запасе сугубо ругательными и даже, может быть, очистить наш слишком богатый русский язык, заменив таким образом все прочие ругательства, которые к музыке прямого отношения не имеют, а тем не менее употребляются всуе и на каждом шагу. Господа! Очистим наш русский язык от древних наслоений грязи при помощи немецких композиторов!
Язык народа – свидетельство его образованности, верное доказательство степени его просвещения. Чему, спрашиваю я, одолжены своими блистательными успехами в последнее время математические и физические науки, слава нынешних веков, торжество ума человеческого? Без сомнения, искусственному языку своему, ибо как назвать все сии знаки различных исчислений, как не особенным, весьма сжатым языком, который, не утомляя напрасно нашего внимания, одной чертой выражает обширные понятия.[2]:247
Любой живой язык очень похож на зеркальные подсолнухи Булычёва. Мы, говорящие на нём, видим только верхний слой, современный, ровное зеркало. Когда исследователь-лингвист берётся анализировать языковой материал, снимать плёночку за плёночкой, он видит отражённую в языке историю нации со всеми влияниями и заимствованиями.
Язык любого народа — живой, растущий, запечатлевающий всё, что происходит в обществе, которое он, уж извините за такой глагол, «обслуживает». В этом секрет его живучести и переменчивости. Язык «растёт» в условиях, созданных на данный момент обществом, и отражает существующую реальность. Поэтому, прежде чем кричать о гибели языка, как говорил медведь в басне Крылова «Зеркало и обезьяна», «не лучше ль на себя, кума, оборотиться?». Но, как мы помним, «Мишенькин совет лишь попусту пропал». Неприятно признавать: то, что отражается сейчас в русском языке, — это наши собственные физиономии. Общество — та среда, в которой растёт и развивается язык[4].
Я как ведро, куда навалом
Язык навален,
Где в тесноте, но без обиды
Слова набиты.
Как граждане перед законом, Жаргон с жаргоном
Во мне равны, а все акценты
Хотят оценки.[7]
