Сказки (Бушмин)
«Сказки» — статья Алексея Бушмина 1974 года[1] о цикле сказок Михаила Салтыкова-Щедрина, написанная на основе его монографий, в том числе «Сказок Салтыкова-Щедрина» 1960 года.
Цитаты
[править]I
[править]Сказочная форма в сатире Салтыкова не подсказана какими-либо частными фактами биографии писателя или только цензурными условиями его деятельности, она не является неожиданной творческой находкой или просто следствием увлечения фольклорной и литературной традицией в области этого жанра. <…> |
Частота применения зоологических сравнений, их разнообразие и та свобода, с какой они включаются в характеристику социальных типов, свидетельствуют о том, что здесь мы имеем дело с одним из наиболее излюбленных и привычных ходов поэтической мысли сатирика. |
Приближение формы сатирических произведений к народной сказке открывало также писателю путь к более широкой читательской аудитории. |
II
[править]По широте затронутых вопросов и обозрения социальных типов книга сказок занимает первое место в наследии Салтыкова и представляет собою как бы художественный синтез творчества писателя. <…> |
Карающий смех Салтыкова не оставлял в покое представителей самодержавной власти, а также дворянства и буржуазии, составлявших её социальную опору. |
В «Премудром пискаре» сатирик выставил на публичный позор малодушие той части интеллигенции, которая в годы политической реакции поддалась настроениям постыдной паники, <…> уходила от активной общественной борьбы в узкий мир личных интересов. |
В сказке «Самоотверженный заяц» <…> Салтыков изобличал <…> покорность и иллюзорные надежды на милосердие хищников, воспитанные в массах веками классового гнёта и возведённые на степень добродетели. В самоотверженном зайце повиновение пересиливает инстинкт самосохранения. Заглавие сказки с удивительной точностью очерчивает её смысл. Слово заяц, которое всегда в переносном смысле служит синонимом трусости, дано в неожиданном сочетании с эпитетом самоотверженный. Самоотверженная трусость! Уже в одном этом заглавном выражении Салтыков проникновенно постиг противоречивость психологии подневольной личности, извращённость человеческих свойств в обществе, основанном на насилии. <…> |
В [«Здравомысленном зайце»] высмеиваются попытки теоретического оправдания рабской «заячьей» покорности, либеральные рецепты приспособления к режиму насилия, философия умиротворения социальных интересов. Трагическое положение труженика герой сказки возвёл в особую философию обречённости и жертвенности. <…> |
Трагикомедия либерализма, представленная в «Здравомысленном зайце» и «Вяленой вобле», нашла великолепное завершение в сатире «Либерал». Сказка замечательна не только тем, что в истории её героя, легко скатившегося от проповеди «идеала» к «подлости», остроумно олицетворена эволюция русского буржуазного либерализма, в полной мере раскрывшаяся в последующее время, в период революционных схваток 1905–1917 годов. В ней рельефно раскрыта психология ренегатства вообще, вся та система софизмов, которыми отступники пытаются оправдать свои действия и в собственном сознании и в общественном мнении. |
Хищники не милуют своих жертв и не внемлют их призывам к великодушию. <…> Гибнут все, кто пытался, избегая борьбы, спрятаться от неумолимого врага или умиротворить его… |
Сущность трагизма, запечатлённого в сказке «Карась-идеалист», — в незнании прогрессивной интеллигенцией истинных путей борьбы со злом при ясном понимании необходимости такой борьбы. |
Никогда не утихавшая боль писателя-демократа за русского мужика, вся горечь его раздумий о судьбах своего народа, родной страны сконцентрировалась в тесных границах сказки «Коняга» и высказалась в жгучих словах, волнующих образах и исполненных высокой поэтичности картинах. В сказке, от начала до конца её, звучит трагическая нота, вся сказка пропитана чувством тревоги гуманиста за судьбу подневольного труженика и чувством гнева писателя против идеологов социального неравенства. Примечательно, что в сказке крестьянство представлено и непосредственно в образе мужика, и в параллельном образе — Коняги. Человеческий образ казался Салтыкову недостаточным для того, чтобы воспроизвести всю ту скорбную картину каторжного труда и безответных страданий, которую являла собою жизнь крестьянства при царизме. Художник искал более выразительного образа <…>. Коняга — символ силы народной и в то же время символ забитости, вековой несознательности. Коняга, как и мужик в сказке о двух генералах, — это громадина, не осознавшая своей мощи и причин своего страдальческого положения, <…> пленённая сила. |
IV
[править]Богатое идейное содержание щедринских сказок выражено в общедоступной и яркой художественной форме, воспринявшей лучшие народнопоэтические традиции. |
Мастерским воплощением обличаемых социальных типов в образах зверей достигается яркий сатирический эффект при чрезвычайной краткости и быстроте художественных мотивировок. Уже самим фактом уподобления представителей господствующих классов и правящей касты самодержавия хищным зверям сатирик заявлял о своём глубочайшем презрении к ним. Социальные аллегории в форме сказок о зверях предоставляли писателю некоторые преимущества и в цензурном отношении, позволяли употреблять более резкие сатирические оценки и выражения. <…> |
Салтыков-Щедрин был великим мастером иронии — тонкой, скрытой насмешки, облечённой в форму похвалы, лести, притворной солидарности с противником. В этой ядовитейшей разновидности юмора Салтыкова превосходил в русской литературе только один Гоголь. |
«Сказки» Салтыкова — это и великолепный художественный памятник минувшей эпохи, и действенное средство нашей сегодняшней борьбы с пережитками прошлого и с современной буржуазной идеологией. |
Примечания
[править]- ↑ М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 томах. Т. 16. Кн. 1. Сказки. 1869—1886. Пестрые письма. 1884—1886. — М.: Художественная литература, 1974. — С. 414-437.