Сказки (Салтыков-Щедрин)
«Сказки» — цикл Михаила Салтыкова-Щедрина из 35 сатирических сказок. При переизданиях автор иногда их незначительно редактировал[1]. «Архиерейский насморк» и «Сенаторская ревизия» 1880 года не предназначались для печати, и 2-я до сих пор не опубликована.
Цитаты
[править]Пропала совесть. По-старому толпились люди на улицах и в театрах; по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло, люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее — всё, казалось, так и отдавалось им в руки — им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести. | |
— «Пропала совесть», 1869 |
Жил-был царь Арон[К 1], и был глава церкви. Только спрашивает он однажды обер-прокурора Толстого[3]: «Какие у архиереев привилегии?» Отвечал Толстой: «Две суть архиерейские привилегии: пить архиерейский настой и иметь архиерейский насморк». Рассердился царь. «Архиерейский настой я знаю, но отчего же мне, главе церкви, архиерейского насморка не предоставлено? Подавай в отставку!» <…> — «Но будет ли благочестивейшему государю в честь, ежели нос у него погибнет?» — первый усомнился митрополит Макарий[4]. — «А я к тому присовокупляю, — сказал митрополит Исидор[4], — лучше пускай все сыны отечества без носов будут, нежели падёт единый влас из носа царёва без воли божией!» | |
— «Архиерейский насморк», [1959] |
Так уж исстари повелось на свете: обманщики обманывают, а легковерные верят. Suum coique. | |
— «Обманщик-газетчик и легковерный читатель», 1884 |
В некотором селе жили два соседа: Иван Богатый да Иван Бедный. Богатого величали «сударем» и «Семёнычем», а бедного — просто Иваном, а иногда и Ивашкой. Оба была хорошие люди, а Иван Богатый — даже отличный. Как есть во всей форме филантроп. Сам ценностей не производил, но о распределении богатств очень благородно мыслил. «Это, говорит, с моей стороны лепта. Другой, говорит, и ценностей не производит, да и мыслит неблагородно — это уж свинство. А я ещё ничего». А Иван Бедный о распределении богатств совсем не мыслил (недосужно ему было), но, взамен того, производил ценности. И тоже говорил: «Это с моей стороны лепта». | |
— «Соседи», 1885 |
- см. «Богатырь», 1886 [1922]
Дикий помещик (1869)
[править]Только и взмолился однажды богу этот помещик: |
И вот он одичал. Хоть в это время наступила уже осень, и морозцы стояли порядочные, но он не чувствовал даже холода. Весь он, с головы до ног, оброс волосами, словно древний Исав, а ногти у него сделались, как железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же всё больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста ещё не приобрёл. |
Выйдет он в свой парк, в котором он когда-то нежил своё тело рыхлое, белое, рассыпчатое, как кошка, в один миг, взлезет на самую вершину дерева и стережёт оттуда. Прибежит, это, заяц, <…> — а он уж тут как тут. Словно стрела соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвёт её ногтями, да так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест. |
Игрушечного дела людишки (1880)
[править]… у каждого губернатора бывает свой излюбленный город, который его превосходительство называет своею «гвардией» и относительно которого сердце его не знает никаких тревог. Об таких городах ни в губернаторской канцелярии, ни в губернском правлении иногда по целым месяцам слыхом не слыхать. Исправники в них — непьющие; городничие — такие, что две рюмки вставши, да три перед обедом, да три перед ужином — и сами говорят: «Баста!», городские головы — такие, что только о том и думают, как бы новую пожарную трубу приобрести или общественный банк устроить, а обыватели-трудолюбивые, к начальству ласковые и к уплате податей склонные. |
Первый из удачных градских голов дал городу [Буянову] раны, второй — скорпионы[К 4], третий — согнул в бараний рог, а четвёртый познакомил с ежовыми рукавицами. И, независимо от этого, все четверо прибегали и к мерам кротости, неослабно внушая приведённым в изумление гражданам, что человек рожден для трёх целей: во-первых, дабы пребывать в непрерывном труде; во-вторых, дабы снимать перед начальством шапку, и в-третьих, — лить слёзы. |
Говорили, что если бы всех самородков, в недрах земли русской скрывающихся, откопать, то вышла бы такая каша, которой врагам России и вовек бы не расхлебать. |
… в городническом правлении, действительно, имеется шкап, в котором, в качестве узника, заключён закон. |
Вот у нас в магистрате секретарь служит, так тот, как взятку-то увидит, даже из себя весь помертвеет! И взгляд у него помутится, и руки затрясутся, и слюна на губах. |
Из-за занавески показалась молодая женщина. Но так как чувство изящного было не особенно развито в Изуверове, то красота вошедшей «прелестницы» отличалась каким-то совсем особенным характером. Всё в ней, и лице и тело, заплыло жиром; краски не то выцвели, не то исчезли под густым слоем неумытости и заспанности. Одета она была маркизой осьмнадцатого столетия, в коротком платье, сделанном из лоскутков старых оконных драпри, в фижмах и почти до пояса обнажена. |
Самоотверженный заяц (1883)
[править]Однажды заяц перед волком провинился. Бежал он, видите ли, неподалёку от волчьего логова, а волк увидел его и кричит: «Заинька! остановись, миленький!» А заяц не только не остановился, а ещё пуще ходу прибавил. Вот волк в три прыжка его поймал, да и говорит: «За то, что ты с первого моего слова не остановился, вот тебе моё решение: приговариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания. А так как теперь и я сыт, и волчиха моя сыта, и запасу у нас ещё дней на пять хватит, то сиди ты вот под этим кустом и жди очереди. А может быть… ха-ха… я тебя и помилую!» <…> |
Жених словно не в себе сидит. Не успел с невестой намиловаться, как уж затвердил: |
Добродетели и пороки (1884)
[править]Добродетели с Пороками исстари во вражде были. Пороки жили весело и ловко свои дела обделывали; а Добродетели жили посерее, но зато во всех азбуках и хрестоматиях как пример для подражания приводились. А втихомолку между тем думали: «Вот кабы и нам, подобно Порокам, удалось хорошенькое дельце обделать!» Да, признаться сказать, под шумок и обделывали. |
Произросло между ними в ту пору существо среднего рода: ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: Лицемерие… |
— Истинный порок не нуждается в прикрытии, но сам своё знамя высоко и грозно держит. Что существенно нового может открыть нам Лицемерие, чего бы мы от начала веков не знали и не практиковали? — Положительно ничего. Напротив, оно научит нас опасным изворотам и заставит нас ежели не прямо стыдиться самих себя, то, во всяком случае, показывать вид, что мы стыдимся. <…> |
С тех пор пошло между Добродетелями и Пороками гостеприимстве великое. Захочет Распутство побывать в гостях у Воздержания, возьмёт под ручку Лицемерие, — и Воздержание уже издали, завидев их, приветствует: |
Баран-непомнящий (1885)
[править]Как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьёзное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы «министрами» называли. Так что всякий, кто ни пройдёт мимо, непременно скажет: «Не на скотном дворе этому барану место — ему бы бурмистром следовало быть!» |
Баран, да ещё меланхолик — что, кроме ножа, может ожидать его в будущем?! |
… по нашему месту такое правило: ежели ты баран, так и оставайся бараном без дальних затей. И хозяину будет хорошо, и тебе хорошо, и государству приятно. И всего у тебя будет довольно: и травы, и сена, и месятки. И овцы к тебе будут ласковы… |
Бывают дураки лёгкие <…>. Лёвка, дурачок. Выбежит босиком на улицу, спустит рукава, на одной ножке скачет, а сам во всю мочь кричит: «Тили-тили, Лёвку били, бими-бими, бом-бум!» Сейчас его изымают да на замок в холодную: сиди да посиживай! Даже губернатору, когда на ревизию приезжал, Лёвку показывали, и тот похвалил: «Берегите его, нам дураки нужны!» |
Недреманное око (1885)
[править]В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Прокурор, и было у него два ока: одно — дреманное, а другое — недреманное. Дреманным оком он ровно ничего не видел, а недреманным видел пустяки. |
«Я, говорит, здесь на минутку, по дороге в сенат, а там и оба ока сомкну. Да и уши у меня, бог даст, к тому времени заложит». |
Долго ли, коротко ли так шло, только начал он со временем и на оба уха припадать. Даже недреманное око, и то постепенно слипаться стало. Самое время, значит, в сенат поспешать, покуда обоняния ещё не утратил. <…> И пошёл в сенат. Идёт и думает: какой такой сон на первый раз он, сидючи в сенате, увидит? |
Орёл-меценат (1886)
[править]Ворона — птица плодущая и на всё согласная. Главным же образом, тем она хороша, что сословие «мужиков» представлять мастерица. |
Самого старого скворца определили стихотворцем, под именем Василия Кирилыча Тредьяковского[К 7], и отдали ему приказ, чтоб на завтра же был готов к состязанию с соловьём. <…> |
… сокол ежеминутно внушал, что без первых четырёх правил арифметики награбленную добычу разделить нельзя. |
Известно, что когда у орлов кровь закипает, то они педагогические приёмы от крамолы отличать не умеют. |
— Сие да послужит орлам уроком! |
Путём-дорогою (1886)
[править]— Прежде ходоки такие были, за мир стояли. Соберётся, бывало, ходок, крадучись, в Петербург, а его оттоле по этапу… |
— Нет, ты скажи, где же Правду искать? |
Рождественская сказка (1886)
[править]— Без пачпорта ходить не позволяется — вот и вся недолга. Этак все разбредутся, работу бросят — и отбою от них, от бродяг, не будет… |
За обедом велись обыденные разговоры о деревенских делах. Рассказы шли за рассказами, и не всегда из них явствовало, чтобы правда торжествовала. Собственно говоря, не было ни правды, ни неправды, а была обыкновенная жизнь, в тех формах и с тою подкладкою, к которым все искони привыкли. |
Ворон-челобитчик (1888)
[править]Начнёт он, старик, младших собратий увещевать: «Не каркайте зря! не летайте по чужим огородам!» — да только один ответ слышит: «Ничего ты, старый хрен, в новых делах не смыслишь! нельзя, по нынешнему времени, не воровать. И в науке так сказано: коли нечего тебе есть, так изворачивайся. И все так нынче живут: дела не делают, а изворачиваются. Пропадать, что ли, нам! Мы ещё где до свету встанем, снимемся с гнезд и весь лес обшарим — везде хоть шаром покати. Ни ягоды лесной, ни пичуги малой, ни зверя упалого. Даже червь, и тот в землю зарылся». |
Смотреть, как другие живут припеваючи, а самому добровольно умирать с голода — от одного этого хоть чьё хочешь сердце изноет. И наука, кстати, на помощь пришла: клюй, что можешь и где можешь! Удастся набить зоб — летай на свободе сытый и весёлый; не удастся — виси простреленный на огороде, вместо чучела! На то война. |
У птиц тоже, как и у людей, везде инстанции заведены; везде спросят: «Был ли у ястреба? был ли у кречета?», а ежели не был, так и бунтовщиком, того гляди, прослывёшь. |
Другие миллионы крадут, и всё им как с гуся вода, а ворона украдёт копейку — ей за это смерть. |
Ястреб: Жалуешься ты ещё, что поборы с вас, воронья, немилостивые берут, — и это правда. Но подумай: с кого же брать? Воробьи, синицы, чижи, зяблики — много ли они могут дать? рябчики, глухари, стрепета, дятлы, кукушки? — эти живут каждый сам по себе, их и днём с огнём не отыщешь. Одно вороньё живёт обществом, как настоящие мужики, и притом само о себе непрестанно возглашает — что же удивительного, что оно в ревизские сказки попало? А коли попал в ревизские сказки — держись! |
И у птиц существуют свои лазутчики, через которых не только действия, но и тайные помышления обывателей известны. |
… молвил коршун, — больше двухсот лет я сижу на этом утёсе и хоть бочком да на солнце смотрю… Но Правде и до сих пор ни разу взглянуть в лицо не мог. |
Отдельные статьи
[править]- Бедный волк (1883)
- Верный Трезор (1885)
- Вяленая вобла (1886)
- Здравомысленный заяц (1885)
- Карась-идеалист (1884)
- Коняга (1885)
- Либерал (1885)
- Медведь на воеводстве (1884)
- Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил (1869)
- Премудрый пискарь (1883)
- Приключение с Крамольниковым (1886)
- Чижиково горе (1884)
О сказках
[править]… г. Щедрин возвышается в этих сказках до той общечеловеческой высоты, какой достигают лишь первостепенные таланты вроде Сервантеса, Мольера, Свифта. Это смех не над какими-нибудь Петрами Ивановичами или Сидорами Карповичами, которых никто не знает, кроме нас с вами, и которые вместе с нами родившись, вместе с нами умрут и будут забыты, а над слабостями и пороками, глубоко коренящимися в строе современных обществ и присущими векам. Поэтому и подобные произведения г. Щедрина, как эти самые сказки, наверное, будут иметь вековое значение.[7][4] | |
— Александр Скабичевский |
— Константин Арсеньев |
Салтыковская сказка так оригинальна, так не похожа на сказки литературные и народные в своём существе, элементы традиции в ней так переработаны, что теряет остроту вопрос, откуда именно позаимствовал Салтыков те или иные элементы художественной формы для своих сказок.[6] | |
— Николай Пиксанов, «О классиках», 1933 |
- см. Алексей Бушмин, «Сказки», 1974
Восприятие щедринских сказок текущей русской критикой во многом обусловлено характером их публикации: они печатались как отдельные сатирические миниатюры, для читателя и критики ещё не объединённые общей мыслью, <…> да и для самого писателя ещё не сформировавшиеся в единый сказочный цикл, ломка которого в процессе его создания производилась неоднократно. Поэтому критика занимала выжидательную позицию, рассматривая появляющиеся в разных изданиях сказки как отдельные выступления сатирика, осуществляемые вне обычных для Салтыкова циклов. <…> Ломка, связанная с цензурными обстоятельствами и закрытием «Отечественных записок», привела к тому, что один из самых выдающихся и по характеру итоговый в творчестве сатирика цикл получил самое незначительное отражение в критике. Редкие рецензии, появлявшиеся в разных журналах и газетах, носили чаще всего обзорно-информационный характер и идейно-эстетического содержания сказок, их роли в общественной и революционной действительности почти не касались.[4] | |
— Алексей Бушмин, В. Н. Баскаков |
Зоологические герои щедринских сказок <…> не только олицетворяют пороки и добродетели. <…> ведут и свою нормальную, не условную жизнь. Не зря писатель штудировал Брэма. <…> | |
— Пётр Вайль и Александр Генис, «Родная речь. Уроки изящной словесности» (гл. «Игрушечные люди. Салтыков-Щедрин»), 1991 |
Комментарии
[править]- ↑ Александр II. Использование имени Арон (Аарон) связано, вероятно, с тем, что поступки этого первого ветхозаветного первосвященника не всегда соответствовали его положению[2], и намекает на то, что Александр, не выждав и двух месяцев со дня смерти императрицы Марии Александровны, вступил в морганатический брак со своей давней фавориткой Е. М. Долгоруковой. По каноническим же законам Православной церкви вступление в новый брак разрешалось лишь через год, таким образом, Александр нарушил их, хотя обязан был блюсти в качестве главы церкви[3].
- ↑ Комментарий Сергея Макашина: «… весь неприкрыто издевательский по отношению к высшей власти тон <…> ярко освещает одну из важных граней в характере и самой личности Щедрина: его внутреннюю свободу от гипноза каких-либо институтов и фетишей этой власти. Свободой этой он владел в полной мере. Она являлась необходимой предпосылкой и питательной средой его обличительного творчества, воспитывавшего в русском обществе чувства ненависти и презрения к антинародному строю царизма и его союзника — церкви»[3].
- ↑ В 1879 году Салтыков задумал цикл о людях-куклах, начало которого и было напечатано в январе 1880, однако из-за болезни и последующей занятости другими произведениями он больше не разрабатывал замысел, хотя и не оставлял мысли о его завершении. В 1886 году автор включил рассказ в первое отдельное издание сказок, хотя по своему жанру, стилю и объёму тот значительно отличался от них[1].
- ↑ Здесь: многохвостые плети с острыми металлическими наконечниками (из Третьей книги Царств 12:11)[1].
- ↑ Назвав пороки Катонами, Салтыков подчеркнул их красноречие и ораторские способности, которыми славился Катон Старший[4].
- ↑ Намёк на административную кару[6].
- ↑ Имеется в виду низкий уровень насаждаемой орлом культуры: имя В. К. Тредиаковского тогда служило нарицательным для обозначения бездарного стихотворства. Историческое место писателя и его заслуги перед русской культурой и филологией определены в советское время[4].
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 В. Н. Баскаков, А. С. Бушмин. Примечания // М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 томах. Т. 16. Кн. 1. Сказки. 1869—1886. Пестрые письма. 1884—1886. — М.: Художественная литература, 1974. — С. 447-479.
- ↑ 1 2 М. Е. Салтыков-Щедрин: pro et contra. — СПб.: РХГА, 2013. — С. 891-2.
- ↑ 1 2 3 Макашин С. А. Не предназначавшаяся для печати «басня» о царе Александре II и Синоде // Революционные демократы: Новые материалы. — М.: Изд-во АН СССР, 1959. — С. 404-5. — (Литературное наследство. Т. 67).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 В. Н. Баскаков, А. С. Бушмин. «Сказки» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Становление жанра. Творческая история. Восприятие. 4; Примечания // М. Е. Салтыков-Щедрин. Сказки. — Л.: Наука, 1988. — (Литературные памятники).
- ↑ М. Е. Салтыков-Щедрин. Тверские страницы жизни. — Тверь, 1996. — С. 179–181.
- ↑ 1 2 Бушмин А. С. Салтыков-Щедрин. Искусство сатиры. — М.: Современник, 1976. — Глава о сказках.
- ↑ Литературная хроника // Новости и биржевая газета. — СПб., 1884. — 29 ноября. — № 330. — С. 1-2.
- ↑ К. К.— Литературное обозрение // Вестник Европы. — 1886. — № 11. — С. 416-418.