Тот самый Мюнхгаузен (сценарий)

«Тот самый Мюнхгаузен» — сценарий Григория Горина для сатирического фильма режиссёра Марка Захарова 1979 года. Написан на основе пьесы автора «Самый правдивый» 1976 года по мотивам произведений Р. Э. Распе. Впервые опубликован в 1980.

Цитаты

Часть первая

Томас. Господин барон пошёл в лес на охоту и там встретился с этим медведем. Медведь бросился на него, а поскольку господин барон был без ружья… Пастор. Почему без ружья? Томас. Я же говорю: он шёл на охоту… Пастор (растерянно). А? Ну, ну…

Томас. Фрау Марта, я не расслышал, который час? Марта. Часы пробили три, барон — два… Стало быть, всего пять.

Мюнхгаузен (смотрит на часы.) Не правда ли, пастор, поразительно медленная машина? Как она умудряется отсчитывать столетия, просто не понимаю…

Мюнхгаузен. А где утка, Томас? Томас. Она ещё не дожарилась, господин барон. Мюнхгаузен (возмущённо). До сих пор?! Да что ж такое?.. Никому ничего нельзя поручить. Все приходится делать самому… (Снимает со стены ружьё.) Посмотри, Томас, они летят? Томас (заглянув в окно). Летят, господин барон. Как раз над нашим домом стая. Мюнхгаузен. Командуй! (Хватает со стола блюдо, подбегает к камину, засовывает туда ружьё.) Томас. Внимание! Пли! Мюнхгаузен стреляет. Слышен шум падающей птицы. Он подставляет блюдо и вытаскивает из камина жареную утку. Мюнхгаузен (отщипнув кусочек). О!.. Вкусно… Она хорошо прожарилась, пастор. Пастор (иронично). Вижу, барон… Она, кажется, и соусом по дороге облилась… Мюнхгаузен. Да?.. Как это мило с её стороны…

Мюнхгаузен. [Жена] сбежала от меня два года назад. Пастор. По правде сказать, я бы тоже это сделал. Мюнхгаузен. Поэтому я и женюсь не на вас, а на Марте. Пастор. К сожалению, барон, я вам ничем не смогу помочь! Мюнхгаузен. Почему? Пастор. При живой жене вы не можете жениться вторично. Мюнхгаузен (изумлённо). Вы предлагаете её убить?! Пастор. Упаси бог! <…> Церковь противится разводам! Мюнхгаузен. Вы же разрешаете разводиться королям? Пастор. В виде исключения. В особых случаях… Когда это нужно, скажем, для продолжения рода… Мюнхгаузен. Для продолжения рода нужно совсем другое! <…> Вы не можете не понимать, что из-за этих дурацких условностей страдают два хороших человека. Церковь должна благословлять любовь! Пастор. Законную! Мюнхгаузен. Всякая любовь законна, если это — любовь! Пастор. Позвольте с этим не согласиться! Марта (Пастору). Что ж вы нам посоветуете? Пастор. Что я могу посоветовать, сударыня?.. Живите как живёте, но по людским и церковным законам женой барона будет считаться та жена, которой нет! Мюнхгаузен. Бред какой-то!.. Итак, вы, служитель церкви, предлагаете нам жить во лжи?! Пастор (усмехнувшись). Странно, что вас это пугает… Мне казалось, ложь — ваша стихия! Мюнхгаузен. Я всегда говорю только правду… Пастор (в гневе). Перестаньте, барон!.. Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нём как в луже… Это — грех!.. Я читал на досуге вашу книжку… О боже! Что за чушь вы там насочиняли! Мюнхгаузен. Я читал вашу — она не лучше. Пастор. Какую? Мюнхгаузен. Библию. Там тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Ноев ковчег… Пастор. Эти чудеса сотворил бог!!! Мюнхгаузен. А чем я хуже? Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию. Пастор. Не всех!!! Мюнхгаузен. Вижу. Создавая вас, он, очевидно, отвлёкся от первоисточника.

Марта. Прости меня, Карл, я знаю, ты не любишь чужих советов… Но может быть, ты что-то делаешь не так?! А? Может, этот разговор с пастором надо было вести как-то иначе? Мюнхгаузен. Ну, не меняться же мне из-за каждого идиота?! Марта. Не насовсем!.. На время! Притвориться! Стать таким, как все… Мюнхгаузен. Как все?! Что ты говоришь?.. Как все… Не двигать время, не жить в прошлом и будущем, не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов?.. Да никогда! Что я — ненормальный? Марта. Но ради меня… Мюнхгаузен. Именно ради тебя! Если я стану таким, как все, ты же меня разлюбишь! Марта (неуверенно). Не знаю…

Томас. Я хотел сказать: утка готова. Мюнхгаузен. Отпусти её! Пусть летает!.. Томас. Слушаюсь! (Подходит к окну, выбрасывает утку.) Слышно хлопанье крыльев.

Феофил. И наконец, этот! (Подходит к последней картине, срывает вуаль с портрета смотрит улыбающийся Мюнхгаузен, поднимающий себя за волосы из болота.) Почему ты не выкинешь эту мазню? Баронесса. Чем она тебе мешает? Феофил. Она меня бесит! (Хватается за шпагу.) Изрубить бы её на куски! Баронесса (испуганно). Не смей!.. Он утверждает, что это — работа Рембрандта. Феофил. Чушь собачья! Баронесса. Разумеется!.. Но аукционеры предлагают за неё десять тысяч. Рамкопф. Так продайте. Баронесса. Продать — значит признать, что это правда.

Рамкопф. Все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтобы на них женились. Это аморально!

Бургомистр. Баронесса, понимаю ваш гнев, но что я могу сделать? Объявить человека сумасшедшим довольно трудно. Надо иметь веские доводы. Рамкопф. Хорошо! Сейчас я вам прочту один документ, и вы честно скажете, составлен ли он человеком в здравом рассудке или нет? (Достаёт из кармана бумагу.) Это я стащил в доме барона… <…> (Читает.) «Распорядок Дня барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена на тридцатое мая тысяча семьсот семьдесят шестого года… <…> Подъём — шесть часов утра!» (Многозначительный взгляд в сторону Бургомистра.) Бургомистр. Ненаказуемо! Рамкопф. Ну, знаете ли… Бургомистр. Нет, я согласен, вставать в такую рань для людей нашего круга противоестественно, но… Баронесса. Читайте дальше, Генрих! Рамкопф (читает). «Семь часов утра — разгон облаков, установление хорошей погоды…» Что вы на это скажете? Бургомистр. Дайте-ка… (Берёт бумагу.) Действительно — «разгон облаков»… (Взглянув в окно.) И как назло, сегодня чистое небо… Феофил. Вы хотите сказать, что это его заслуга? Бургомистр. Я ничего не хочу сказать, Феофил! Я просто отмечаю, что сегодня — великолепный день. У меня нет никаких оснований утверждать, что он разогнал облака, но и говорить, что он НЕ разогнал облака, значит противоречить тому, что видишь. Баронесса. Вы смеётесь над нами? Бургомистр. Что вы, баронесса?! Я всецело на вашей стороне. Просто мне кажется, что такая экспроприация барона вряд ли удастся… Человек с его послужным списком, его заслугами перед отечеством… Не думаю, чтоб герцог на это согласился!.. <…> Рамкопф (читает). «С восьми до десяти — ПОДВИГ»!.. Бургомистр. Как это понимать? Баронесса. Это значит, что с восьми до десяти утра у него запланирован подвиг… Что вы скажете о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу?! Бургомистр. Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти мне надо идти в магистрат… Не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть… Баронесса. Хватит! Вы издеваетесь! Бургомистр. Отнюдь. Я просто хочу объективно разобраться. <…> Рамкопф. Посмотрим, что вы на это скажете, господин бургомистр… (Читает.) «В шестнадцать ноль-ноль — ВОЙНА С АНГЛИЕЙ»!.. Бургомистр (печально). Господи, чем ему Англия-то не угодила?.. <…> Это уже — нечто!.. Это, пожалуй, можно рассматривать как нарушение общественного порядка. <…> Это я вас позвал, дорогой Карл… Мне тут сообщили довольно странное известие… Даже не знаю, как и сказать. Ну… будто бы вы… объявили войну… Англии… Мюнхгаузен (достав часы). Пока ещё нет. Война начнётся в четыре часа, если Англия не выполнит условий ультиматума. <…> Неделю тому назад я им выслал ультиматум! Бургомистр (нервно). Кому «им»? Выражайтесь понятней! Мюнхгаузен. Королю Георгу и парламенту. Я потребовал от них прекратить бессмысленную войну с североамериканскими колонистами и признать их независимость. Срок ультиматума истекает сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Если мои условия не будут приняты, я начну войну! Рамкопф. Интересно, как это будет выглядеть? Вы станете палить по ним отсюда из ружья или пойдёте врукопашную? Мюнхгаузен. Методы ведения кампании — военная тайна! Я не могу её разглашать, тем более в присутствии штатских! Бургомистр (решительно). Так!.. Господин барон, я думаю, нет смысла продолжать этот бесплодный разговор. Послав ультиматум, вы тем самым перешли всяческие границы! (Кричит.) Война — это не покер! Её нельзя объявлять когда вздумается! Вы арестованы, господин барон!.. <…> Мюнхгаузен. Господин бургомистр, не делайте глупостей. Я знаю, вы достойный человек, в душе вы тоже против Англии… Бургомистр. Это никого не касается! Мюнхгаузен. Моя война тоже касается только Англии и меня. <…> Вбегает Томас. Томас. Господин барон, вы просили вечернюю газету! Мюнхгаузен. Ну-ка? (Берёт газету, просматривает, молча протягивает Бургомистру.) Тот смотрит в газету. Феофил. Что там ещё? Бургомистр (упавшим голосом). Англия признала независимость Америки. Мюнхгаузен (взглянув на часы). Без десяти четыре!.. Успели!.. Их счастье! (Всем.) Честь имею! (Уходит в сопровождении Томаса.) Рамкопф. Немыслимо! Баронесса (Бургомистру). Вы его отпустили? Бургомистр. Что ж я мог?.. Рамкопф. Но ведь это чудовищное совпадение! Баронесса. Вы не бургомистр, вы — тряпка! Бургомистр. Сударыня, ну что вы от меня хотите? Англия сдалась…

Мюнхгаузен. Наше замужество, как это ни странно, началось задолго до нашего рождения: род Мюнхгаузена давно мечтал породниться с родом фон Дуттен, поэтому, когда у них родилась девочка, то я, в свою очередь, родился уже не только мальчиком, но и мужем. Нас познакомили ещё в колыбели, и моя супруга мне сразу не понравилась, о чём я и заявил, как только научился разговаривать. К сожалению, к моим словам не прислушались, и, едва мы достигли совершеннолетия, нас отвезли в церковь. В церкви на вопрос священника, готов ли я взять в жены Якобину фон Дуттен, я честно ответил: «Нет!» И нас тут же обвенчали. После венчания мы уехали в свадебное путешествие: я — в Турцию, она — в Швейцарию, и три года жили там в любви и согласии. Затем, уже находясь в Германии, я был приглашен ландграфом Бранденбургским на бал-маскарад, где танцевал с одной очаровательной особой в маске испанки. Там же я увлек её в беседку, обольстил, после чего она сняла маску, и я увидел, что это моя собственная жена. Таким образом, если я изменил, то прежде всего себе. Обнаружив ошибку, я тут же хотел подать на развод, но выяснилось, что у нас должен кто-то родиться. Как порядочный человек, я не мог бросить жену, пока ребёнок не достиг совершеннолетия. Я вернулся служить в полк, совершил несколько кругосветных путешествий, участвовал в трёх войнах, где был ранен в голову. Вероятно, в связи с этим возникла нелепая мысль, что я смогу прожить остаток дней в кругу семьи. Я вернулся домой, провёл три дня, общаясь с супругой и сыном, после чего немедленно направился к аптекарю купить яду. И тут — свершилось чудо! Я увидел Марту… Самую чудную, самую честную, самую прекрасную… <…> Жизнь приобрела смысл! Я влюбился в первый и, наверное, последний раз в жизни, и я счастлив! Надеюсь, что Якобина всё поймёт и, в конце концов, порадуется вместе со мной… И да здравствует развод, господа! Он разрушает ложь, которую я так ненавижу!!

Феофил. Уважаемый суд! Я буду по-военному краток. Вы хотите знать моё мнение? Вот оно! (Достал пистолет, направил его на Мюнхгаузена.) Все испуганно вскочили. Феофил нажал курок, раздался сухой щелчок. Не волнуйтесь, господа! Я не вложил сюда пули… Я зарядил свой пистолет горечью и презрением…

Томас (обращаясь к портрету). Великий вы человек, барон Мюнхгаузен, а всё-таки и на вас пыль ложится. <…> Вы можете побеждать целые армии, а против пыли — ни-ни… Против неё ни ядра, ни картечь… Только Томас с тряпкой. И не протри он ваши подвиги, кто их увидит?

Мюнхгаузен. Послушайте же наконец! Марта! Томас!.. Бургомистр! Я открыл новый день. Это одно из самых великих открытий, а может, самое-самое… Я шёл к нему через годы раздумий, наблюдений… И вот оно пришло — тридцать второе! <…> В году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти часы складывают, и тогда каждый четвёртый год становится високосным… Но я задумался: а точно ли в году триста шестьдесят пять дней шесть часов?! Оказалось, нет! В нормальном году триста шестьдесят пять дней шесть часов и ещё три секунды… <…> Итак — три секунды неучтённого времени. За годы эти секунды складываются в минуты, за столетия — в часы. Короче, дорогие мои, за время существования нашего города нам натикало лишний день! Тридцать второе мая! <…> Ну не идиоты же мы, чтобы отказываться от лишнего дня в жизни?! Томас, ты рад, что у нас появилось тридцать второе? Томас. Вообще-то не очень, господин барон!.. Первого мне платят жалованье…

Марта. Помнишь, когда мы встретились с Шекспиром, он сказал: все влюблённые клянутся исполнить больше, чем могут, а не исполняют даже возможного… Мюнхгаузен. Это он сказал сгоряча. <…> Марта. <…> Господи, ну почему ты не женился на Жанне д’Арк? Ведь она была согласна… <…> Я мечтаю, чтоб был хоть один день, когда ничего не происходит. Мюнхгаузен. Это ужасно!

Мюнхгаузен (задумавшись). Я всё напишу, господин бургомистр!.. Как вы говорите: «Я, барон Мюнхгаузен, обыкновенный человек…» Звучит как начало романса… Ничего страшного. Бургомистр. Ну конечно, дорогой мой… Что тут особенного? И Галилей отрекался! Мюнхгаузен. Поэтому я больше люблю Бруно… Но не стоит сравнивать, там всё было значительней и страшнее… Я хорошо помню это пламя… Здесь всё проще… «Я, барон Мюнхгаузен, обыкновенный человек, я не летал на Луну…» Ах, какая она красивая, бургомистр, если б вы только видели… Белые горы и красные камни на заходе солнца… <…> Раз тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так… В такой день трудно жить, но легко умирать…

Часть вторая

Феофил. Ну почему мне так не везёт?! Почему?! Ведь я прекрасный стрелок! Рамкопф. Слушайте, Фео, а почему бы просто не засунуть туда жареную утку, а потом дёрнуть её за верёвочку?.. Барон наверняка так и делал! Феофил (вспыхнув). Не святотатствуйте, господин Рамкопф! Баронесса. <…> Успокойся, Фео! Рано или поздно ты попадёшь.

Баронесса. Вы знаете, пастор, что мы с Генрихом тщательно исследовали всё литературное наследие покойного барона. И вот, представьте, нам вдруг встречается эта Библия… (Протягивает Пастору толстую книгу.) Пастор. Что в ней? Баронесса. А вы посмотрите… Там, в углу, надпись на иврите… Да, да, не ужасайтесь: «Дорогому Карлу от любящего его…» Пастор (в ужасе отшвырнул книгу). Чур меня! Кощунство! Неслыханное кощунство. Баронесса. Возможно… Хотя подпись святого Матфея достаточно разборчива. Пастор. Мерзкая фальшивка! Баронесса (успокаивая его). Вероятно… Но как нам быть? Мы обязаны передать такую реликвию на экспертизу. Вы знаете, что в духовной консистории у вас достаточно противников. Дело передадут в Высший церковный совет… Начнутся долгие споры… Рамкопф. Которые ещё неизвестно чем кончатся… Баронесса. Вот именно! Представьте: победят ваши противники, что тогда? Барон причисляется к лику святых, а его недоброжелатели с позором изгоняются… Поймите, дорогой пастор, речь идёт о вашей духовной карьере! Мы вас безмерно любим и уважаем… И меньше всего хотим, чтоб барон вновь посмеялся над вами… Рамкопф. С иконостаса!..

Томас. Слышал, у вас сын родился? Мюнхгаузен. Да. Уже два года. Томас. Бегает вовсю? Мюнхгаузен. Ходит… Томас. Болтает?.. Мюнхгаузен. Молчит. Томас. Умный мальчик, далеко пойдёт…

Баронесса. Сегодня — годовщина, полно дел… Вечером мы открываем тебе памятник! Мюнхгаузен. Знаю, читал… Но перед этим надо встретиться! <…> Баронесса. Карл, а нельзя ли перенести?.. (Осеклась). Карл, зачем ты приехал?.. Ты хочешь испортить нам праздник? Это нечестно! Ты обещал…

Роща за городом. На одном из деревьев, прячась за ветками, сидит Фельдфебель. <…> Мюнхгаузен. Э-эй! Фельдфебель (вторя ему). Э-эй! Мюнхгаузен. Господин бургоми-и-истр! Фельдфебель (вторит). Господин бургоми-и-истр! Мюнхгаузен (поднял голову, заметил Фельдфебеля). Ты что, с ума сошел? Тот испуганно молчит. <…> Мюнхгаузен. Я — садовник Миллер. Фельдфебель. Фу, чёрт возьми… А я напугался, думал — кто-то из гостей. Ты что тут делаешь? Мюнхгаузен. Гуляю. Фельдфебель. Запрещено! Здесь место охоты его величества герцога. Мюнхгаузен. Так ты его дразнишь? Фельдфебель. Чего?.. (С достоинством.) Я — эхо! Мюнхгаузен. Понятно… Глотку сорвёшь. Фельдфебель. Выдержит. Она у меня луженая… У меня дед служил эхом ещё при ландграфе Гессенском. Мюнхгаузен. Ах, так?.. Наследственный промысел?.. Ну-ну.

Бургомистр. Как всегда, шутите? Мюнхгаузен. Давно бросил. Врачи запрещают… Бургомистр. А говорят, юмор — полезен… Продлевает жизнь. С каких это пор вы стали ходить по врачам? Мюнхгаузен. Сразу после смерти. При жизни было абсолютно некогда поболеть, но теперь… Они нашли у меня подагру, катар верхних и нижних путей и мигрень. У вас бывает мигрень? Бургомистр. Слава богу, нет. Мюнхгаузен. Заведите! Всякий современный человек должен иметь мигрень… Прекрасная тема для беседы! Бургомистр. Заведу!.. А сейчас ужасно хочется выпить… Надо же отметить встречу… Здесь, где-то возле берёзы, должен быть родник. (Ищет.) А! Вот он!.. Под камнем!.. (Достаёт спрятанные бокалы, наполняет их.) Рекомендую! Настоящее бургундское… Мюнхгаузен. Благодарю! <…> Марта растит сына, я развожу розы. Бургомистр. Прекрасный цветок! Мюнхгаузен. Главное — выгодный!.. Сегодня он идёт по талеру за штуку… А если учесть количество свадеб, юбилеев, премьер, то на нём можно неплохо заработать… Вы знаете, только мои похороны дали мне чистых две тысячи… <…> Но не думайте, что это просто… Цветок капризный, много возни… Однако есть секрет… Все зависит от правильной поливки… Я вам сейчас расскажу… <…> Бургомистр. Разумеется. Я весь — внимание! Может быть, ещё выпьем? Мюнхгаузен. С наслаждением! Родник не иссякнет? Бургомистр. Плевать! Пророем другой… (Наливает.) Оба пьют. Мюнхгаузен. …Третья педеля — три поливки. И после — обратно в горшочки. Тут уж никаких поливок — неделю цветок не должен пить! Бургомистр. Кошмар!.. У меня началась мигрень! Мюнхгаузен. Наконец-то!.. Поговорим о мигрени…

Рамкопф. Что ж вам не нравится? Прекрасное издание! Мюнхгаузен. Это не мои приключения, это не моя жизнь. Она приглажена, причёсана, напудрена и кастрирована! Рамкопф. Не согласен! Обыкновенная редакторская правка! Мюнхгаузен (не слушая). Но и с этим я бы смирился! Однако в этой книге приключений вдвое больше, чем я совершил на самом деле. Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют — становится нестерпимо!

Рамкопф. Уважаемый суд! <…> Популярность покойного барона Мюнхгаузена столь велика, что, естественно, появилось немало мошенников, стремящихся погреться в лучах его славы. Один из них сидит передо мной на скамье подсудимых. Воспользовавшись своим внешним сходством с покойным бароном, овладев его походкой, голосом и даже отпечатками пальцев, подсудимый коварно надеется, что будет признан тем, кем не является на самом деле. Уже вчера мною приводились неопровержимые факты, отвергающие эти притязания: справка о смерти барона, выписка из церковной книги, квитанция на гроб! Всё это подсудимый считает неубедительным…

Мюнхгаузен. Но очевидно, в этом есть какое-то непонятное свойство природы: вино переходит в уксус, Мюнхгаузен — в Феофила… <…> С детства он был отгорожен матерью от губительной дружбы с отцом и, будучи послушным мальчиком, не искал этой дружбы. Может ли теперь он узнать или не узнать меня? Его память об отце не больше, чем память табуретки о дубовой роще…

Бургомистр. Извините, баронесса… Извините, подсудимый… Я — на службе. Если решат, что вы Мюнхгаузен, я упаду вам на грудь, если Миллер посажу за решётку. Вот всё, что я могу для вас сделать…

Марта. У каждого своя логика, сударыня. Вы понимаете, что можно выйти замуж не любя. Но чтобы уйти любя — вам понять не дано! Баронесса (вспыхнув). А что она ему дала, ваша любовь? Серую жизнь, теперь — скамью подсудимых… А завтра — тюрьму или… смерть! Марта. Смерть? Рамкопф. Имейте в виду, фрау Марта, если судебное расследование зайдёт в тупик, мы будем вынуждены пойти на крайнюю меру. Мы проведем экспертизу! Бросим его в болото или заставим прокатиться на ядре… На настоящем ядре, Фрау Марта! Марта (печально). Господи! Неужели вам обязательно надо убить человека, чтобы понять, что он — живой?.. <…> Баронесса (Марте). И мой вам совет — не торопитесь стать вдовой Мюнхгаузена. Это место пока занято.

Марта. Карл, милый мой, родной, хороший… Мюнхгаузен. Марта, поздравь! Я оживаю… Марта. Прости меня. Мюнхгаузен. За что? Все было сделано великолепно. Я просыпаюсь, в доме никого нет, только записка: «Прости, дорогой, но мне все осточертело!» Лучшее любовное послание за всю мою жизнь. Марта. Если хочешь, давай вернемся… Я согласна терпеть. Мюнхгаузен. Меня?! «Две поливки, три поливки…» Опять жить этой растительной жизнью? Никогда! Марта. Тебе грозит тюрьма. Мюнхгаузен. Чудное место! Там Овидий и Сервантес, мы будем перестукиваться… <…> Они подходят к клавесину. Марта и Мюнхгаузен садятся за клавесин, начинают тихо играть в четыре руки. Это какая-то странная, печальная мелодия. Фельдфебель изумлённо наблюдает за ними. Вбегает Рамкопф. Рамкопф. Что это? Зачем? Фельдфебель. Не могу знать! Они как-то не по-нашему разговаривают.

Фельдфебель. Как он доберётся?.. Облака… Луны не видно. Томас. Когда видно, и дурак долетит. Барон любит, чтоб потруднее.

Пастор. Вы не хотите исповедаться? Мюнхгаузен. Нет! Я это делал всю жизнь, мне никто не верил. Пастор. Прошу вас, облегчите свою душу… Мюнхгаузен. Это случилось само собой, пастор! У меня был друг — он меня предал, у меня была любимая — она отреклась. Я улетаю налегке…

Мюнхгаузен. Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь — это теорема, которую надо каждый день доказывать!» Скажи мне что-нибудь на прощанье! Марта. Что? Мюнхгаузен. Подумай. Всегда найдётся что-то важное для такой минуты… Марта. Я буду ждать тебя… Мюнхгаузен. Нет, нет, не то… Марта. Я очень люблю тебя! Мюнхгаузен. Не то! Марта (кричит). Карл! Они положили сырой порох! Баронесса. Мерзавка! Убийца! Пастор. Что вы наделали, Марта! Мюнхгаузен (повысив голос). Отстаньте от неё!.. Молодец, Марта!.. Пусть завидуют!.. У кого ещё есть такая женщина?!

Мюнхгаузен. Прощайте, господа! Сейчас я улечу, вам недолго осталось ждать. Мы вряд ли увидимся. Когда я вернусь, вас уже не будет. Дело в том, что на небе и на земле время летит не одинаково. Там — мгновенье, здесь проходят века. Всё относительно. Впрочем, это долго объяснять… Прощайте! (Направляется к пушке.) Чёрт возьми, как надоело умирать…

Мюнхгаузен. Господи, как вы мне надоели!.. Поймите же, что Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет. Я не был на Луне. Я только туда направляюсь. А раз вы помешали мне улететь, придётся идти пешком. Вот по этой лунной дорожке. Это труднее! На это уйдёт целая жизнь, но придётся… Марта, ты готова? Марта. Конечно, Карл. Мюнхгаузен. Пошли. (Берёт её за руку.) А ты, Томас, ступай домой и готовь ужин. Когда мы вернемся, пусть будет шесть часов. Томас. Шесть вечера или шесть утра, господин барон? Мюнхгаузен. Шесть дня. Томас. Слушаюсь. Мюнхгаузен (оборачивается). Я понял, в чём ваша беда. Вы слишком серьёзны. Серьёзное лицо — ещё не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь! (Уходит с Мартой всё выше и выше по лунной дорожке.) — конец

О сценарии

	Григорий Горин доказал, что Мюнхгаузен, этот великий генератор сумасшедших идей, есть творческая личность, работающая в экстремальных условиях. Весёлые придумки Мюнхгаузена оказались серьёзными сочинениями, а сам хвастливый болтун обернулся подлинным художником.
	— Марк Захаров, «Контакты на разных уровнях», 2000

	… Горин вплотную приблизился к поразительному единению космогонических величин с игрой загадочного и безмерного человеческого подсознания. Здесь выдумка соседствует с прозрением.
	— Марк Захаров, «Он один имел право советовать и критиковать»

	Конечно, горинский «Мюнхгаузен» — прежде всего рассказ о нас и нашей жизни той поры. Хотя теперь очевидно, что в ней угаданы вневременные движения человеческой природы.
	— Олег Янковский, «Это счастье, что у „Ленкома“ был свой драматург»