Участь Кассандры (Арбитман)

«Участь Кассандры. Братья Стругацкие… О наших сегодняшних проблемах они говорили ещё вчера» — статья Романа Арбитмана 1991 года. Дала название авторскому сборнику 1993 года.

Цитаты

До Стругацких наши фантасты, как правило, изображали Светлое Будущее в виде некоего трагикомического переплетения потёмкинских деревень, продовольственных павильонов ВДНХ, строгих и чинных казарм и тезисов очередных Основных направлений… Картонные персонажи вели душеспасительные беседы на ярко-зелёных анилиновых лужайках — в то время как диковинного вида техника (тайком уворованная со страниц старых зарубежных журналов фантастами) собирала на полях сказочный урожай зерновых или ковала что-то железное… Стругацкие первыми поселили в своём вымышленном мире обычных живых людей — своих друзей, знакомых, сослуживцев. Космонавты Дауге и Быков, Юрковский и Крутиков меньше всего походили на роботов с жёстко заданными «оптимистическими» программами и приклеенными улыбками на пластмассовых лицах. Герои Стругацких могли совершать ошибки, у них могли быть многие слабости, недостатки. Кроме одного: писатели освободили своих любимых персонажей от чувства страха — заложенного в генах, липкого, подленького, трудно искоренимого. В эпоху, когда лагерная колючка не успела ещё толком проржаветь, а люди по привычке предпочитали «подумать, прежде чем подумать», появление таких героев стало событием выходящим за рамки только фантастики. Для нас свобода изначально являлась уже в наручниках осознанной необходимости, для них же она была естественной, как воздух. <…> азартные физтеховские мальчишки держали всю планету в своих руках и не чувствовали особенной тяжести от такой ответственности; превыше всего они ценили дружбу, а жадными были разве что до знаний. <…> В более поздних произведениях сами писатели ещё не раз и не два вспомнят собственные фантазии с затаённой грустной усмешкой. Слишком велик оказался разрыв между желаемым и реальным.

В отечественной фантастике Стругацкие первыми стали предлагать читателю этические задачи, у которых не было и быть не могло однозначного «правильного» решения. <…> Невесёлая участь пророчицы Кассандры будет ещё неоднократно подстерегать Стругацких, едва ли не после каждой их антиутопии или повести-предупреждения.

Главный герой «Улитки…» <…> Перец мучается, ужасается, негодует, однако бессилен что-либо предпринять, хотя и желал бы. В произведениях реалистических такой персонаж, который никогда не научится бездумно подчиняться, никогда и не имеет власти. И вот Стругацкие предлагают нам невероятное допущение: почему бы и нет? <…> Но… Одарив властью отнюдь не злопамятного хитреца, одержимого маниакальной подозрительностью, и не простака, привыкшего опираться не на интеллект, а на житейскую сметку, и не тщеславного сибарита, <…> — а доверив управление (и Управление) обычному неплохому человеку, Стругацкие показали, как вне зависимости от желания или нежелания руководителей мучительно труден и подчас проблематичен переход от привычной несвободы к демократии. <…> Роман «Град обреченный» <…> как бы продолжил эту тему. Здесь братья Стругацкие парадоксальным образом обогащённые новым опытом, на ином витке спирали вернулись к «Трудно быть богом», к проблемам «экспериментальной истории». Только теперь уже сделалось очевидным, что наша собственная история на протяжении нескольких десятков лет — неудачный эксперимент с непредсказуемыми последствиями. Андрей Воронин <…> — живое воплощение строк партийного гимна о том, «кто был ничем, тот станет всем». <…> К концу романа уже само собой разумеется, что эксперимент бездарно провалился, но подавляющее большинство обитателей Города согласны прожить хоть как-нибудь, хоть при «фашизме с человеческим лицом», <…> только бы не признавать, что все их многолетние надежды были тщетными, что в эксперимент они вступили зря. В финале романа ловушка конформизма окончательно захлопывается за спиной Андрея Воронина — как раз в тот момент, когда он уже почти готов начать свершать Поступки. Но поздно, поздно… Беда в том, что в мире, описанном Стругацкими, выход вовсе не с той стороны, где вход, оттого-то запоздалые попытки «вернуться к истокам», «начать всё с начала», с теми же самыми средствами, не имеют уже никаких шансов на успех. Настоящий выход, возможно, и существует, но писатели сознательно не рассматривают в романе оптимистически-вероятные способы решения проблем. Ибо читатель Стругацких обязан сам размышлять и делать выводы, писателям-фантастам изначально чужда позиция гуру. Даже в самой «политизированной» своей вещи — пьесе «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах», где многое из подтекста перешло в открытый текст, писатели избежали соблазна расставить все точки над «i». <…> ныне, после известных августовских событий, можно услышать суждение, будто на сей раз прогноз Стругацких не оправдался, к счастью. <…> Действительно, в реальности в дни августовского путча нашлось немало людей, отказавшихся выполнять любые распоряжения самозваных «председателей-комендантов» из ГКЧП (благодаря таким людям переворот и потерпел в конечном итоге своё поражение), в то время как персонажи пьесы покорно укладывали вещички <…>. Но разве всех нас хоть на минуту, пока дикторы ТВ жевали вязкую резину первых фраз указов, не посетил ватный ужас («ну, всё…»)?

В шестидесятые и семидесятые, когда казённые перья вели с этими писателями-фантастами позиционную войну «на уничтожение», <…> тогда Стругацкие отлично знали, кто и за что на них нападал, о чём «сигнализировали» в инстанции академики, доктора наук, коллеги-фантасты и просто рядовые «бдительные» критики. Однако после 1985 года официозу стало не до Стругацких — нашлись дела поважнее. Зато отпущенные на свободу критики вполне сложившегося под крылом всё той же Системы праворадикального направления начали интенсивную атаку на писателей. Критиков не очень интересовали темы и сюжеты книг, достаточно того, что у Стругацких в литературном мире уже были очень весомые имена и совершенно «неарийские» фамилии. <…> те, кто вполне мог бы вступиться за Стругацких, отчего-то предпочитали помалкивать. <…> Может быть, все боялись, что их «неправильно поймут»? Может быть, не хотели связываться? <…> Если в шестидесятые и в семидесятые писателей упрекали в злостных отходах от марксизма, в стремлении «дезориентировать нашу молодёжь», в создании «пасквиля на социализм», то ныне фантастов стали изображать недостаточно демократичными, едва ли не певцами тоталитарных режимов и идейными большевиками до мозга костей. Тут им припомнили всё: и ранние, давно «пройденные» повести о «светлом будущем», и то, что выпускали в брежневские годы книжки, и фразы о коммунизме… много обнаружили грехов. Да, впрочем, всё это теперь не имеет никакого значения. Демократическая интеллигенция, вчерашние «шестидесятники», по существу, предали своих духовных наставников. Борьбу за новое «светлое будущее», вероятно, оказалось сподручнее строить на пустом месте, благоразумно «позабыв» о тех, кто имел мужество о многих, сегодняшних проблемах говорить ещё вчера — и даже не уезжая для этого за рубеж. Не исключено, что в рамках новой ортодоксии братья Стругацкие показались не столь «благонадёжными», чтобы из-за них вступать в полемику, ставя под сомнение свой новый имидж. <…> герои лучших книг братьев Стругацких — не боялись прийти людям на помощь. Только их создателям, когда понадобилось, никто на помощь не удосужился прийти… Вакансия «Фантаста № 1» сегодня пуста. Полагаю, что надолго. — конец