Роман Эмильевич Арбитман

Роман Арбитман

Статья в Википедии

Роман Эмильевич Арбитма́н (7 апреля 1962 — 18 декабря 2020) — русский прозаик,фантаст, литературный критик, педагог. Использовал не менее 9 псевдонимов, наиболее известный — Лев Гурский.

Цитаты

	Многочисленные <…> несимпатичные персонажи книг Стругацких за эти годы доказали свою редкую витальность. Их не удалось вытравить ни гласностью, ни дустом. Молчальники вышли в начальники. Старым корешкам достались вершки.
	— «Академический выбор»

… ощущение, что <…> страна идёт в будущее, выбрав неверный курс, оформилось в виде массового выплеска «альтернативной» фантастики о приключениях «попаданцев» из нашего времени в былые времена. И о том, как они, дорвавшись, пытаются исправить историю — с тем или иным успехом. Кажется, подобное рода конструирование выглядит уже единственной альтернативой нынешней безальтернативности и предрешённости.

[Я] был оскорблён прошедшими в моём родном Саратове помпезными мероприятиями, посвящёнными советскому номенклатурному графоману Михаилу Алексееву, возведённому в ранг классика. Причём случилось это событие аккурат в дни столетнего юбилея Александра Твардовского, которого мой земляк Алексеев посмертно оклеветал…

	Критику Александру Кузьменкову я порой завидую белой завистью: не всякому дан талант так зло, точно, безжалостно и смешно анатомировать литературное произведение.
	— до 2011

… прежде мною любимый (по-читательски) жанр «альтернативной истории» ныне поставлен на поток, опошлен донельзя и превращён в помойку. Когда Натан Эйдельман придумывал свой «Фантастический 1825-й» (глава в книге о декабристах), это была реконструкция, сделанная высокопрофессиональным историком и талантливым писателем. Когда же нынешние авторы пишут про «попаданцев» при дворе Иоанна Грозного, то перед нами, за редким исключением, построения двоечников, по-быстрому накопавших фактурку в интернете. Есть и другая, не менее опасная разновидность идиотов: эти, наоборот, изучили все бляшки на ремнях и все шеврончики, и их романы выглядят лавкой старьёвщика — пыльной, безлюдной (живых существ там нет) и воняющей нафталином. Вливаться в ряды этих самоделкиных и фетишистов? Ковать бабло в коллективных проектах? Благодарю покорно! <…> Кризиса в фанткритике нет потому, что почти нет самой критики и почти нет ареалов, где бы она могла существовать <…>. Выхода тут два: либо обычные «непрофильные» критики чаще будут снисходить до жанровой литературы, либо фанткритика будет завоёвывать себе печатные площади в самых разных СМИ. Какой из этих выходов вероятен в ближайшие годы? Никакой. Давайте вернёмся к этой теме лет через двести…

Я убеждён что многие фильмы у нас снимают только для того, чтобы зритель имел возможность сравнить (книгу с фильмом, ремейк с оригиналом) и обругать новинку. И почувствовать себя умнее режиссёра и продюсера. Иных причин тратить время на «Джентльменов удачи-2» или на «Иронию судьбы-5» нет и быть не может.

Попались

Сборник из 10 сатирико-фантастических рассказов 2006—12 годов.

— А вот тут фотография его похорон, — сказал он. — Видите? Хотите мне сказать, что в кремлёвскую стену замуровали не его? — <…> Хорошо. Допустим, его даже похоронили, и что? С чего ты взял, будто это навсегда? Мы живём в эпоху перемен. Сегодня похоронили, завтра опять откопали, привели в божеский вид. Это нормальный динамичный процесс… Джек молча пододвинул Семёнову одну из «Правд» и ногтем отчеркнул дату выхода. — Ладно, — вздохнул Семёнов, — пускай не завтра, пускай только через год, какая разница? За частностью надо видеть целое. У вас, американцев, история маленькая, вы цените каждый год. Но для тысячелетней истории Руси какой-то год — пустяк, исчезающе малая величина. Наш народ, увлечённый строительством светлого будущего, даже и не заметил этой мелкой, этой ничтожной паузы…

— «Круговорот» («Достаточно одной таблетки»), 2011

	— Это — энергосберегающая лампочка, в год она вам будет экономить два ДнепроГЭСа.
	— «Попались», 2011

Пока бесшумный, как призрак, секретарь в штатском разливал чай, гость с любопытством разглядывал кабинет Андропова. Четыре окна, сверху донизу укрытые шёлковыми кремовыми шторами. Тяжёлый двухтумбовый стол. Полдюжины венских стульев. На стенах три репродукции в рамках, бессмертная чекистская классика: Меньшиков в ссылке, боярыня Морозова на этапе, царь Пётр берёт показания у царевича Алексея. Из всех видимых предметов роскоши — телевизор «Рекорд», накрытый газетой «Правда». Если вынести за скобки картины и телевизор, стол заменить на нары, а «Правду» — на «The New York Times», комната будет мало чем отличаться от его камеры в федеральной тюрьме города Атланты, штат Джорджия, США.

— «После обмена», 2011

	— Мы и Сенкевича, между нами говоря, далеко не во все страны пускаем, и про те, куда не пускаем, он рассказывает особо проникновенно, прямо заслушаешься…
	— там же

	По залу пробежал ропот — ещё не столько гневный, сколько удивлённый: так реагирует медведь на атаку ёжика-самоубийцы.
	— «Предъявите права!», 2009

Статьи и эссе

• см. отдельную статью о не входивших в авторские сборники и циклы

Рецензии

Когда новая модель кинематографа из мечты превратится в реальность, все поймут, что без ярких, остросюжетных, масштабных фантастических кинолент — вроде американских «Звёздных войн» — нам никак не обойтись. <…> В «Экспедиции в преисподнюю» С. Ярославцева уже заложено всё, что требуется для будущей экранизации. <…> И есть <…> абсолютная несерьёзность всего повествования, юмористическая и пародийная стихия. <…> Сказка — это отказ от многих условностей жанра НФ, к которым привыкли и издатели, и рецензенты и с которыми без сожаления расстаются читатели, уставшие от «массовой» продукции (прежде всего, продукции издательства «Молодая гвардия»). <…> Многие имена персонажей специально позаимствованы из разных, подчас несоизмеримых, источников и включены в шутовской хоровод. <…> повесть многослойна <…>. Впрочем, и лёгкость книги, и её юмор читатель оценит независимо от возраста. Лишь в редких случаях, когда юмор отступает, на освободившееся место вползает патетика…

— «Поперед батьки в пекло»

• см. «Доказательство от противного», 3 декабря 1996

… саркастическая фантасмагория «Дорогой товарищ король». <…> Сюжет был сказочно богат залежами чёрного юмора, который здесь добывался открытым способом <…>. Михаил Успенский раньше многих понял: языковое пространство совка, формально обезлюдев по ходу политических катаклизмов, из объекта яростных литературных вивисекций превратилось в пустой грандиозный музей былого Инферно — пыльный ад, которому остро не хватало талантливого Вергилия. Михаил не струсил, о нет! Начиная с «Короля», автор взял <…> на себя нахальство стать этим проводником.

Предыдущий роман С. Витицкого «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» вызвал немало вопросов у читателей и критиков, обиженных чрезмерной открытостью (если не сказать — намеренной размытостью) финала. Последние главы «Бессильных мира сего» тоже оставляют простор для различных толкований как фабулы, так и главной идеи романа. Впрочем, собственно сюжетные повороты в этой книге играют несравненно меньшую роль, чем в большинстве вещей Стругацких. Зато проблема взаимоотношения учителя с учениками, которая <…> мерцает во многих произведениях братьев-фантастов, здесь выходит на первый план. <…> Стэн Аркадьевич Агрэ в своё время был «подопытным кроликом» в жутко секретной лаборатории, <…> один из объектов экспериментов советского Менгеле обрёл-таки ненароком выдающиеся свойства: умение увидеть в любом подростке его главный талант и развить этот талант до невероятной степени. Всё это здорово напоминает педагогические эксперименты загадочных мокрецов из «Гадких лебедей». Однако три с лишним десятилетия, отделяющие ту давнюю повесть от сегодняшней, избавили Стругацкого-Витицкого от прежнего романтического оптимизма. В новом романе лучшие птенцы гнезда Агрэ, изначально способные осчастливить человечество, увести его в алмазно-сапфировую даль, сами губят свой гений, разменивают его на мелочь. <…> В облике капризного гуру Стэна Аркадьевича, выписанного с очевидной самоиронией, невольно проглядывает и сам мэтр питерской фантастики. Несколько десятилетий он в своём семинаре изо всех сил пестовал молодых фантастов. И вроде славные ребятки подбирались — умные, талантливые, раскованные, свободомыслящие… Один теперь гонит коммерческий верняк по заказам издательских концернов. Другой пропагандирует нечто вроде фашизма с человеческим лицом. Третий подвизается на вторых ролях в имперском хоре российских политологов. Четвёртый стал литературным чиновником. Пятый — самый честный — занялся бизнесом, наплевав на литературу. И так далее… В общем, Борис Стругацкий написал умный и печальный роман. Россыпь завораживающих фантастических микросюжетиков (в этом смысле текст слегка избыточен) не может заслонить главной, выстраданной мысли писателя: обязанность настоящего Учителя — всю жизнь держать в поле зрения учеников и сохранять оптимизм, даже видя, кем стало большинство из них. Другого выхода просто нет. Надо упрямо растить новых питомцев, пока есть время. Пока осталась хоть капля надежды.

	От романа к роману Ваймс у Пратчетта становится всё менее комическим персонажем: напротив, в сумасшедшем мире, раздираемом на части заговорщиками, выскочками, гордецами и безумными визионерами, простой полицейский – островок здравого смысла, рассудочности.
	— «Сэр Исаак Ньютон на грани плоского мира»

	В финале «Секретных материалов: Хочу верить» расчленители пойманы, <…> а бывший священник, помогавший следствию, благополучно скончался. И правильно: хороший педофил — всё-таки мёртвый педофил, несмотря на какие-то там раскаяния…
	— «Полицейский с трансклюкатором»

«FANтастика»

	Фантастический антураж всех рассказов «Дефицита белка» намеренно сшит на живую нитку, условен, картонен. чтобы даже самый недалёкий читатель раскусил все намёки и заметил все свинцовые точки над железобетонными «i». Увы: чем сильней выпирает подтекст, тем хуже с литературой. От некогда богатой фантазии Каганова остаются ошмётки. Скоропись, длинноты, небрежность, чужие фабулы…
	— «Попугайчики из жести», № 8 (октябрь 2007), с. 27

Юрий Нестеренко описывает в «Плюще на руинах» не Землю, а планету-анаграмму Лямез. где самые продвинутые граждане — надо полагать, клинические идиоты. Они терпеливо ждут, пока ресурсы будут истощены, угроза ядерной бойни нависнет дамокловым мечом, к власти придёт генерал-душитель со сворой МГБ, — и лишь тогда начинают судорожно собирать машинки времени из конструкторов «Лего», чтобы драпать в массовом порядке. Причём, что характерно для идиотов, бегут они не в прошлое, но в будущее: мол, лет через двести все беды сами рассосутся и наступит рай. <…> После двадцатистраничной подготовки к бегству (герои читают друг другу лекции по политграмоте и заготавливают тушёнку) и ещё более нудной пятистраничной перестрелки с госбезопасностью герой эмигрирует <…>. Естественно, ожидаемым раем на планете и не пахнет. <…> Поскольку действие происходит на другой планете и в выдуманном средневековье, точности в описаниях не требуется. Замок усредненный, конь условной масти, меч приблизительный, щит относительный. Словом, сочинителю вполне хватает знаний из учебника истории за пятый класс и романа «Айвенго». По воле автора Риллен вскоре оказывается в рядах восставших крестьян, легко дослуживается до атамана <…>. «Моей целью было доведение централизации до предела, — рассуждает герой, — так, чтобы полной и достоверной информацией об обстановке располагал только я и исполнение приказов стало бы автоматическим». (Человека, который изъясняется на подобном канцелярите, тупые крестьяне, разумеется, принимают за своего!) Войны, скитания, тюрьма… <…> В конце Риллену удаётся добраться до безлюдного острова: ручьи, фрукты на деревьях, заброшенный замок с библиотекой из прежних времён. Когда герой достигает, наконец, идиллии, начинаешь страстно желать, чтобы все 25 тысяч книг, доставшиеся Риллену, оказались из серии «Лямезский фантастический боевик». И чтобы автором хотя бы половины из них был какой-нибудь местный Рийю Стеренконе. Будет справедливо, если и герой, читая, тоже помучается.

— «Послезавтрашнее позавчера», там же, с. 27-28

Статьи о произведениях

• См. в отдельной категории

Об Арбитмане

	Арбитман, несомненно, человек, наделённый остроумием, но на уровне генерации идей; а вот таланта смешить текстами у него нет вовсе…
	— Лев Данилкин, рецензия на «Роман Арбитман. Биография второго президента России»

	В его книгах про президентов-ниндзя или атомную бомбу, спрятанную Сталиным в Мавзолее, наблюдался некий фантастический флёр сродни лёгкому безумию…
	— Борис Стругацкий, предисловие к сб. «Попались», 2012

	Гурский — писатель недобрый, но справедливый, как та самая щука, которая плавает в пруду, «чтоб карась не дремал»: вцепится — не оторвёшь.
	— Василий Владимирский

Едок, ироничен, неполиткорректен. Словно Фантомас, Арбитман-критик набрасывается на жертву внезапно — и разит наповал. И так же, как Фантомас, обожает маски — вылепленные тщательно, с любовью, не менее выразительные, чем иная реальная писательская физиономия. <…> В общем, каждый эксперимент Арбитмана, под какой бы маской ни прятался автор, вызывает бурную и продолжительную реакцию — правда, не всегда такую, на которую рассчитывает Роман Эмильевич.

— Василий Владимирский

О произведениях

	Прелесть «Никто, кроме президента» заключается для меня не в необременительном отгадывании прототипов, <…> а именно в удачно найденной интриге как оселке политической сатиры. <…> Улыбка на лице автора-псевдонима — всего лишь маска, под которой — едкая сатирическая гримаса…
	— Ирина Роднянская

	«Как мы с генералиссимусом пилили Луну» — прекрасная книга о том, как выход малотиражного издания (а то и просто газетной статьи) превращается в медийное событие, о котором вспоминают десятилетиями. В ситуации, когда читатель под дулом автомата не вспомнит названия бестселлеров прошлого лета, явление чрезвычайно редкое.
	— Василий Владимирский

Ссылки

• Неофициальный сайт Льва Гурского