Осень для нас, несчастных неврастеников, время очень тяжёлое! <…>
А дома — самое густое разочарование в жизни. Жизнь надувает человека именно осенью.
Каждую весну вы думаете:
«Вот летом сделают ремонт в квартире, и всё пойдёт иначе. Осенью поставлю диван углом, рояль поверну боком… Как можно будет весело разговаривать вот на этих двух креслах, под пальмой, вдвоём… Вдвоём, так уж всё равно — с кем; ведь с осени все люди будут совсем другими. А если на старую оттоманку да положить подушку с голубыми разводами, так, пожалуй, и муж перестанет в клуб бегать».
За лето эти туманные надежды вырастают в уверенность, в начале сентября диван ставится углом, кресла боком, рояль хвостом вперёд, а в конце сентября вы уже ясно понимаете, что жизнь вас обошла и надула кругом и заставила совершенно напрасно поднимать весь этот дым коромыслом. Всё осталось по-прежнему, по-прошлогоднему, и прежние люди удивляются прошлогодними словами, зачем вы всё перевернули вверх дном.
Если у вас осенняя неврастения, — сидите дома и читайте французский роман. Это единственное, что может вас спасти.
Хороший французский роман среднего французского романиста.
Наш русский роман очень беспокоен. То у нас «опрокидонт», и «дьякон налил по третьей — выпили», то вдруг изменившая мужу попадья стала зыбиться огненными столбами. Всего этого неврастенику безусловно нельзя. Он либо повесится, либо переколотит всю посуду в доме.
Не таков французский роман. Он спокоен, длинен и хорош уже тем, что, при всей своей видимой простоте, ничего общего с действительной жизнью не имеет.
Французский роман, как и все, на свете, тоже эволюционирует.
Прежде, лет двадцать тому назад, героине его было только сорок пять лет. «Прелестное дитя улыбалось цветам и птичкам» и изменяло своему мужу.
Десять лет спустя прелестное дитя, оставаясь приблизительно в том же возрасте, увлекало читателей тонкой психологией своего двенадцатого адюльтера. Муж вообще не считался уже ни за что. Разбирался только вопрос, имеет ли второй любовник столько же прав на ревность, как и одиннадцатый.
Теперь уже не то. Теперь берите шире. В новом французском романе героине или не более двенадцати лет (как «Claudine», «La petite Cady» и прочим их суррогатам), или не менее пятидесяти.
Какова амплитуда! Каков размах!
Хуже всех живётся во французском романе молодой девушке. Единственная роль, которая ей отводится скупым на девические радости романистом, — это делать к столу букеты и падать в обморок. Вообще же она скоро умирает или уезжает навеки к тётке в провинцию.
Любить её нельзя.
— Мадлена!
— Я твоя, но мне нужны деньги. Я люблю запах золота.
Он понимает её. Он сам всю жизнь готов нюхать золото. <…>
И вот они на пышном рауте (это все по роману Маргерита).
<…> Красота Мадлены выделяется ещё ярче. Два банкира, увидев всё это, тут же разорились. Запах золота, густой и пряный, опьянял присутствующих.
А вот роман другого полюса.
Героине двенадцать лет.
Чувствуется досада автора, что ей не три года. Но никак нельзя. Эти трёхлетние девочки обыкновенно так ещё плохо говорят, что толком и не разберёшь, что им нужно. <…>
На совести её несколько коротких романов и мимолётных связей. Она презирает мать за неумение пудрить затылок так, чтобы не было заметно. <…>
Гувернантку держит в страхе. Вместо уроков географии ходит в гости к знакомой кокотке, что тем не менее ничуть не вредит её образованию.
Если же она поступает в школу, то времяпрепровождение её среди сверстниц принимает такой уклон, что романы с её жизнеописанием строжайше воспрещаются к ввозу в Россию, Австрию, Германию, Италию, Румынию, Испанию и Португалию.
Но её редко отдают в школу. К чему? Да и некогда.
Утром (она встаёт около двух, так как утомлена ночным кутежом) позирование у модного художника, затем несколько свиданий, поездка с подругами в кафешантан. Смотришь, и день прошёл.
Дома достаточно ей переступить без няньки за порог детской, чтобы тотчас же несколько министров, болтающихся всегда в коридоре, сделали ей бесчестные предложения.
Со свойственным ей тактом она ставит министров на место.
— Через пятьдесят лет я буду вашей.
— Zut!
Герой французского романа так неопытен и невинен, что самая чистая лилия кажется, по сравнению с ним, бурой свиньёй.
Он всегда обманут, всегда несчастлив и всегда уважает волю своих родителей, живущих сельскими продуктами, где-то «там», среди ландышей и бузины.
