Цитаты о «Приключениях Алисы в Стране чудес»

Здесь представлены цитаты о знаменитой сказочной повести Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес» 1865 года.

XIX век

	… я ясно помню, как в отчаянной попытке придумать что-то новое я для начала отправил свою героиню вниз по кроличьей норе, не имея ни малейшего понятия о том, что же случится с нею позже.
	… I had sent my heroine straight down a rabbit-hole, to begin with, without the least idea what was to happen afterwards.
	— Льюис Кэрролл, «Алиса на сцене», 1887

	Это сказка-сон, но разве возможно хладнокровно сфабриковать сновидение со всеми его неожиданными зигзагами и пересечениями, оборванными нитями, путаницей и несообразностью, с подземными ходами, которые никуда не ведут, с послушной паломницей Сна, которая так никуда и не приходит? Мистер Кэрролл немало потрудился и нагромоздил в своей сказке странные приключения и разнообразные комбинации — и мы отдаем должное его стараниям. Иллюстрации мистера Тенниела грубоваты, мрачны, неуклюжи, несмотря на то, что художник чрезвычайно изобретателен и, как всегда, почти величествен. Мы полагаем, что любой ребёнок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку.
	This is a dream story; but who can, in cold blood, manufacture a dream, with all its loops and ties, and loose threads, and entanglements, and inconsistencies, and passages which lead to nothing, at the end of which sleep's most diligent pilgrim never arrives. Mr. Carroll has labored hard to heap together strange adventures and heterogeneous combinations, and we acknowledge the hard labor. Mr. Tenniel, again, is square and grim and uncouth in his Illustrations, howbelt clever, even sometimes to the verge of grandeur, as is the artist's habit. We fancy that any real child might be more puzzled than enchanted by this stiff, over-wrought story.' The still maintains its Philis 8 Morrow, 'tis St. Valentine's Day."
	— одна из первых рецензий

	Фантазия всей книги прелестна, ощущение такое, будто рвёшь первоцветы по весне…:гл.10
	— Генри Кингсли, письмо Кэрроллу, 1866

	Я думаю, что история Алисы берёт своё начало в тот летний день, когда солнце палило настолько сильно, что мы высадились на поляне, бросив лодку, лишь бы укрыться в тени. Мы расположились под свежим стогом сена. Там вся троица завела старую песню: «Расскажи историю» — так и началась восхитительная сказка.
	I believe the beginning of Alice was told one summer afternoon when the sun was so burning that we had landed in the meadows down the river, deserting the boat to take refuge in the only bit of shade to be found, which was under a new-made hayrick. Here from all three came the old petition of «Tell us a story», and so began the ever-delightful tale.
	— Алиса Лидделл

XX век

	«Алиса» очаровывает и тем, что в ней начисто отсутствует мораль. Это одна из самых безответственных книг на свете.:с.186
	— Эдвард Мартин

Великая литература нонсенса имеет огромную ценность, однако будет по меньшей мере разумно отметить, что это ценность в основном в глазах взрослых. <…> Льюиса Кэрролла должны читать не дети; дети пусть лучше лепят пирожки из грязи. «Алису в Стране чудес» ночами напролёт должны штудировать мудрецы и седовласые философы, стремящиеся постичь труднейшую проблему метафизики, проникнув в пограничную зону между рациональным и иррациональным, — природу юмора, самую неуловимую из духовных сил, который вечно порхает между ними.:с.77 — иронично:с.77

— Гилберт Честертон, «Библиотека для детской», 1901

	Вряд ли будет профанацией предположить, что в «Алисе в Стране чудес», возможно, скрывается история Оксфордского движения.:с.58
	— Шан Лесли, «Льюис Кэрролл и Оксфордское движение»

	Последний уровень метафоры в «Алисе» заключается в следующем: жизнь, если и смотреть на неё разумно и без иллюзий, похожа на бессмысленную повесть, которую рассказывает математик-глупец. В самой её сердцевине наука находит лишь бесконечную безумную кадриль Квази-черепаховых волн и Грифоновых частиц. В этом танце волны и частицы складываются на мгновение в невообразимо сложные фигуры-гротески, способные выразить собственную абсурдность.
	The last level of metaphor in the Alice books is this: that life, viewed rationally and without illusion, appears to be a nonsense tale told by an idiot mathematician. At the heart of things science finds only a mad, neverending quadrille of Mock Turtle Waves and Gryphon Particles. For a moment the waves and particles dance in grotesque, inconceivably complex patterns capable of reflecting on their own absurdity.
	— Мартин Гарднер, Аннотированная «Алиса» (введение), 1960

	4 июля 1862 года — дата столь же памятная в истории литературы, как 4 июля в истории Америки.:с.82
	— Уистен Хью Оден, «Сегодняшнему „Миру чудес“ нужна Алиса» (Today's «Wonderworld» Needs Alice)

	Непревзойдённый английский сказочник своей удивительной книгой говорит нам: приходит время, когда Человек, подобно Алисе, вырывается из-под власти бессмысленного «мира чудес» и достигает, как пишет Льюис Кэролл, «своего полного роста».
	— Виктор Важдаев, «Льюис Кэролл и его сказка»

«Где же Алисин Герцог?» [можно спросить, прочтя сцену на кухне у Герцогини в главе VI]. Ответ на этот вопрос можно найти, если задуматься над личностью младенца. Сын Герцога, ставший свиньёй, — кто это, как не Ричард Глостер, взошедший на трон под именем Ричарда III, взяв своим знаком белого кабана, и прозванный «кабаном» политическими памфлетистами? Когда он родился в октябре 1452 г., его отец, Ричард, герцог Йоркский, жил в изгнании после первой неудавшейся попытки удалить Сомерсета из королевского совета. Если иметь в виду вражду между Йорком и королевой Маргаритой, становится понятно, почему герцог не получил королевского приглашения на партию в крокет. Решимость Маргариты сохранить власть Ланкастеров и не допустить к ней Йорка находит своё отражение в «Алисе»: королева требует, чтобы все розы в королевском саду были алыми, так что садовники спешат покрасить в алый цвет Ланкастеров розы Йорка.:с.59-60

— Уилфрид Скотт-Джайлз, 1965

Что же в «Приключениях Алисы» содержится на самом деле? Да, пожалуй, как и в «Гамлете», всё. Всё в том смысле, что сознание рассказчика, автора, совершенно срослось со своим временем и способно уловить суть этого времени, как самое себя прочувствовать во всё <…>. Как бы, однако, не деформировал Льюис Кэрролл в Стране Чудес представления здравого смысла, он старается при любой причудливой трансформации сохранить за своими персонажами психологическую точность поведения. <…> Алиса старается чётко выражать свои мысли так же, как стремится иметь об окружающем верные представления. <…> повторяет она стихи и песни, безнадёжно путая слова и смысл: Алиса оказывается в подчинении у механического воспроизведения однажды затверженного, она попадает во власть «бессмыслицы», и, смотрите, с каким трудом ей даётся освобождение!

— Дмитрий Урнов, «Непременность судьбы»

• см. Нина Демурова, «Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества» (главы II—IV), 1979

О персонажах

Какой же была ты, Алиса, в глазах твоего приёмного отца? Как ему описать тебя? Любящей прежде всего; любящей и нежной — любящей, как собака (прости за прозаичное сравнение, но я не знаю иной любви, которая была бы столь же чиста и прекрасна), и нежной, словно лань; а затем учтивой — учтивой по отношению ко всем, высокого ли, низкого ли рода, величественным или смешным, Королю или Гусенице, словно сама она была королевской дочерью, а платье на ней — чистого золота; и ещё доверчивой, готовой принять всё самое невероятное с той убеждённостью, которая знакома лишь мечтателям; и наконец, любознательной — любознательной до крайности, с тем вкусом к Жизни, который доступен только счастливому детству, когда всё ново и хорошо, а Грех и Печаль всего лишь слова — пустые слова, которые ничего не значат! А Белый Кролик? Похож ли он на Алису — или создан скорее для контраста? Конечно, для контраста. Там, где, создавая Алису я имел в виду «юность», «целенаправленность», здесь появляются «преклонный возраст», «боязливость», — «слабоумие» и «нервная суетливость». Представьте себе всё это и вы получите какое-то представление о том, что я имел в виду. Мне кажется, что Белый Кролик должен носить очки, и я уверен, что голос у него должен быть неуверенный, колени — дрожать, а весь облик — бесконечно робкий.

— Льюис Кэрролл, «Алиса на сцене»

	Каково было отношение [Кэрролла] к собственному половому органу? <…> Воплощением фаллоса является не кто иной, как сама Алиса…
	— Пол Шилдер, «Психоаналитические заметки об „Алисе в стране чудес“ и Льюисе Кэрролле», 1938

Тони Голдсмит, который, собственно, и положил начало психоаналитическим толкованиям «Алисы» — именно в его писаниях любовь Кэрролла к детям впервые приобрела зловещий оттенок, — пространно теоретизирует о символике дверей и ключей, отмечая, что объектом особого интереса становится именно маленькая дверка (то есть девочка, а не взрослая женщина). Дальше — больше. В книгах Кэрролла каждый смог найти то, что искал: неврозы, психозы, оральную агрессию, эдипов комплекс… Ну и, конечно, излишне объяснять, что такое на самом деле кроличья нора…

— А. Борисенко, Нина Демурова, «Льюис Кэрролл: мифы и метаморфозы»

О переводах

В ранних переводах <…> не было, пожалуй, сколько-нибудь последовательной системы. Свободное переложение, сокращённый пересказ, буквализмы, русификация — все эти особенности диктовались стремлением приблизить перевод к читателю-ребёнку, ибо в большинстве своём переводчики понимали, что «Алиса в Стране чудес» — произведение не совсем обычное. Впрочем, <…> многое в «Алисе» оставалось закрытым даже для лучших из ранних переводчиков. Скажем, нонсенсы Кэрролла представляли большую психологическую трудность, порой у некоторых переводчиков даже возникало желание их «исправить»! <…> Слова Е. Эткинда, сказанные им по поводу перевода П. С. Соловьёвой <…>: «Мы оказываемся в… нелепой англизированной России», с негодованием пишет он, где «нет никакого историзма, никакого интереса к национальному колориту, никакого уважения к психологическому складу англичан». Суровые слова! Вряд ли они справедливы по отношению к П. С. Соловьевой, которая была талантливой и интеллигентной переводчицей, да и по отношению ко всей проблеме в целом. Тут следует, несомненно, иметь в виду ряд обстоятельств. Во-первых, русская переводческая школа в начале своего становления должна была идти путём приспособления иностранных текстов к русской традиции и культуре — это был неизбежный первый шаг включения их в нашу культуру, или, если угодно, нашего включения в их культуру. Сказанное особенно относится к английским текстам — Англия была гораздо более чужда России, чем, скажем, Германия или Франция; об этом свидетельствует, в частности, и тот факт, что до самого конца XIX века немало произведений английских авторов доходило до русского читателя в переводе с немецкого или французского! <…> Во-вторых, следует, конечно, иметь в виду и особую, игровую специфику текста Кэрролла. Эткинда возмущает, прежде всего, тот факт, что для стихотворных пародий в своей «Алисе» Соловьёва использовала пушкинские строки. Но как, скажите, поступать русскому переводчику начала века, когда он хотел донести до читателя ту весёлую игру, которую затеял со стихами Кэрролл, а английские оригиналы были российским детям совершенно неизвестны? Перед переводчиком того времени и той культурно-исторической реальности были лишь два пути: либо бездумный буквализм — но тогда пропал бы весь юмор! — либо замена английских «оригиналов» для пародий на русские — и сохранение главного, игрового приёма и смеха!

— Нина Демурова, «Алиса на других берегах»

См. также

• Дилогия Льюиса Кэрролла об Алисе