Дилогия Льюиса Кэрролла об Алисе

Дилогия Льюиса Кэрролла об Алисе состоит из сказочных повестей «Приключения Алисы в Стране чудес» (1865) и «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса» (1871).

Цитаты о дилогии

	… я могу гарантировать, что всё содержание этих книг не имеет ничего общего с религиозным обучением, на самом деле они вообще ничему не учат.
	… I can guarantee that the books have no religious teaching whatever in them—in fact they do not teach anything at all.
	— Льюис Кэрролл, письмо детям Лоури 18 августа 1884

	«Алиса в Стране чудес» и «Зазеркалье» составлены почти целиком из кусочков и обрывков, из отдельных мыслей, которые появлялись сами по себе.
	`Alice’ and the `Looking-Glass’ are made up almost wholly of bits and scraps, single ideas which came of themselves.
	— Льюис Кэрролл, «Алиса на сцене», 1887

	Я знаю, что «Алиса в Стране чудес» и «Сквозь зеркало» будут вскоре впервые опубликованы в Германии. <…> Нетрудно вообразить, что произойдёт, когда книги об Алисе станут там хорошо известны, а именно то же, что произошло с Шекспиром. Комментаторов соберётся целая туча, и добрая тысяча важных тевтонцев усядется писать толстые тома комментариев и критических исследований; они примутся сопоставлять и сравнивать героев (даже ящерке Биллю будет посвящена коротенькая глава) и предложат множество противоречивых истолкований кэрролловских шуток. Вслед за этим на сцене неизбежно появятся Фрейд и Юнг со своими последователями, и нам предложат ужасающие тома о Sexualtheorie «Алисы в Стране чудес», об Assoziationsfähigkeit и Assoziationsstudien Бармаглота и о сокровенном смысле конфликта между Траляля и Труляля с психоаналитической и психопатологической точек зрения. Впервые мы поймём, наконец, специфически отвратительный символизм Безумного чаепития, а мой старый приятель Болванщик предстанет перед нами всего-навсего как сплетение неврозов. Что касается Алисы… но, нет, Алису пощадят: я во всяком случае не собираюсь разрушать иллюзий задумчивой тени Льюиса Кэрролла; да пребудет он ещё немного в неведении о том, что на самом деле происходило в Алисиной головке, этой, с позволения сказать, Алисиной Стране чудес.
	Alice in Wonderland and Through the Looking-Glass are, I understand, to be published for the first time in German. <…> It is not difficult to imagine what will happen when the Alice books are well known there, for we know what happened to Shakespeare. A cloud of commentators with gather, and a thousand solemn Teutons will sit down to write huge volumes of comment and criticism; they will contrast and compare the characters (there will even be a short chapter on Bill the Lizard), and will offer numerous conflicting interpretations of the jokes. After that, Freud and Jung and their followers will inevitably arrive upon the scene, and they will give us appalling volumes on Sexualtheorie of Alice in Wonderland, on the Assoziationsfähigkeit und Assoziationsstudien of Jabberwocky, on the inner meaning of the conflict between Tweedledum and Tweedledee from the psychoanalytische und psychopathologische points of view. We shall understand, for the first time, the peculiarly revolting symbolism of the Mad Hatter's Tea-Party, and my old friend, the Mad Hatter himself, will be shown to be a mere bundle of neuroses. And as for Alice—but no, Alice shall be spared; I, for one, am not going to be the first to disillusion the wistful shade of Lewis Carroll; may he remain in ignorance a little longer as to what there really was in Alice's mind, the Wonderland (save the mark!) in Alice.
	— Джон Бойнтон Пристли, «Заметка о Шалтае-Болтае» (A Note on Humpty Dumpty), 1921

	Сказки об Алисе произвели настоящий переворот в своей сфере, ибо с ними возникло то мощное и вечное, что было жизненно необходимо читателям: свобода мысли в детских книгах.
	— Фредерик Харви Дартон, «История английских детских книг в Англии» (The Story of English Children's Books in England), 1932

• см. Уолтер де ла Мар, «Льюис Кэрролл», 1932

Превратиться в детей — это значит принимать всё буквально; находить всё настолько странным, что ничему не удивляться; быть бессердечным, безжалостным и в то же время настолько ранимым, что лёгкое огорчение или насмешка погружают весь мир во мрак. Это значит быть Алисой в Стране чудес. Но и Алисой в Зазеркалье. Это значит видеть мир перевёрнутым вверх ногами. Немало всяких сатириков и юмористов показывали нам мир вверх ногами, но они заставляли нас видеть его по-взрослому мрачно. Один лишь Льюис Кэрролл показал нам мир вверх ногами так, как он видится ребёнку, и заставил нас смеяться так, как смеются дети, бесхитростно.

— Вирджиния Вулф, «Льюис Кэрролл», 1939 [1948]

В Стране чудес Алисе приходится приноравливаться к жизни, лишённой всяких законов, в Зазеркалье — к жизни, подчиняющейся законам, для неё непривычным. <…> В Стране чудес она одна владеет собой; в Зазеркалье — одна в чём-то разбирается. Чувствуется, что если б не её пешка, эта шахматная партия так и осталась бы незаконченной. В обоих этих мирах один из самых важных и могущественных персонажей не какое-то лицо, а английский язык. Алиса, которая прежде считала слова пассивными объектами, обнаруживает, что они своевольны и живут собственной жизнью. — перевод: Н. М. Демурова

— Уистен Хью Оден, «Сегодняшнему „Миру чудес“ нужна Алиса» (Today's «Wonderworld» Needs Alice)

Льюис Кэролл в своих сказках-повестях <…> настойчиво разрабатывает сложнейшую тему относительности понятий, сумев сделать её доступной ребёнку. Мир совсем не прост. Он многообразен, говорит Кэролл своему читателю, и самые простые явления окружающей действительности значительно сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Всё зависит от того, с какой точки зрения их рассматривать. <…> Обычно сказка оперировала незыблемыми, твёрдыми, постоянными понятиями; <…> Л. Кэролл впервые в сказочной литературе раскрыл читателю жизнь в её удивительной изменчивости, сложности, в относительности понятий и явлений. Очень интересно и, можно сказать, беспрецедентно решена у Кэролла эта тема в социальном плане. Маленькая Алиса олицетворяет собой для автора высокое и благородное начало подлинной человечности, разума и справедливости. Алиса способна понимать мысли и чувства не только людей, подобных себе, но и существ, населяющих сказку. <…> Как мыслящий человек своего времени, он задумывался над разительными противоречиям «золотого века», викторианской эпохи. Своими фантастическими книгами он ясно сказал, что́ считает достойным человека и подлинно человеческой жизни.

— Виктор Важдаев, «Льюис Кэролл и его сказка»

«Алиса» существует и функционирует по меньшей мере на двух совершенно различных уровнях: <…> «детском» <…> и «взрослом» <…>. Оставшись в памяти ребёнка, эти «взрослые» темы и мотивы, совсем или почти совсем не воспринимаемые в детстве, с годами «проявляются» и закрепляются, словно на фотографии, под воздействием накапливаемого жизненного опыта и размышлений. Есть в сказках об Алисе и некий сквозной субстрат, который условно можно было бы назвать исповедальным — сдержанный и даже чопорный викторианец, каким, по всеобщему признанию, был Кэрролл, пуще всего боявшийся говорить о таких сокровенных темах, как одиночество или смерть, вольно или невольно всё же о них говорит, хотя и в очень опосредованной форме. Это тоже ощущается — даже и взрослым читателем — не сразу, зато когда воспринимается, то западает и в ум, и в душу. Необычайная органичность «артефакта», — этого особого сконструированного мира, столь разнообразного по своей эмоциональной и интеллектуальной значимости, естественность самых неожиданных переходов, сдержанность и великолепное чувство меры придают прозе Кэрролла редкую выразительность и изящество. Вероятно, именно в силу всех этих свойств «Алиса» — не побоимся сказать, наряду с Библией или Шекспиром, — является наиболее часто цитируемым источником. <…> шутки о смерти, болезни, старости, которых немало в сказке. <…> в литературе второй половины XIX века тема смерти трактовалась в основном в патетическом или сентиментальном ключе. <…> Шутки о смерти — подлинная находка для психолога (особенно — психоаналитика). В случае с Кэрроллом их целительность несомненна.

— Нина Демурова, «Алиса на других берегах»

1970-е

	Многие персонажи и события в этих двух сказках имеют несомненное и весьма близкое сходство. Соответствия эти организованы в некоторую последовательность, однако порядок последовательности зеркальный: в первой сказке она идёт от начала к концу, во второй — от конца к началу.
	— Х. Б. Догерти

Стоит нам подумать о тех, кого встречает Алиса, как нам вспоминаются жадные, раздражительные, мелочные, придирчивые, дурновоспитанные дети; они вечно протестуют, когда надо ложиться в постель или вставать, не желают есть, что положено, капризничают из-за погоды: то им холодно, то жарко. <…> за Зеркалом, где заблудилась бедная Алиса, всё увязает и захлёбывается в трясине Ненависти. <…> встречаемые Гусеница, Траляля и Труляля, Рыцари, Королевы и Старухи — это аристократия снобов: на них не угодишь. Сами чудаки и безумцы, они, однако, не выносят чудачеств в других и готовы рубить головы, унижать и топтать всех, кто на них не похож. <…> Устало, с превеликим трудом, тащимся мы через Страну Чудес, изумляясь тому, что всё ещё живы. При всей своей фантастичности Страна Чудес в высшей степени реальна: это мир, где закатывают истерики и где вас выталкивают из очереди на автобус, <…> а люди <…> лживы, низки и тупы. <…> Страна Чудес — это холодная овсянка, арифметика в шесть утра, ледяной душ и нескончаемые уроки. Не удивительно, что Страна Чудес — любимица интеллектуалов. Также не удивительно, что мечтатели и романтики отворачиваются от холодного зеркала Кэрролла <…>. Страна Чудес — это то, что мы есть. <…> Мы можем измерить расстояние, отделяющее животное от цивилизованного человека, если протянем бечёвку от Кроличьей Норы Алисы до Вымощенной Жёлтым Кирпичом Дороги, по которой шла Дороти. — перевод: Н. Дезен

— Рэй Брэдбери, «Из-за, из-за, из-за, / Из-за замечательных вещей, которые он делает»

	Оба сна Алисы всё время граничат с кошмаром. <…> В глубине снов затаилась тихая печальная улыбка; обособленность Алисы среди окружающих её чудовищ отражает одиночество холостяка, создавшего незабываемую сказку.
	— Хорхе Луис Борхес, предисловие к сочинениям Кэрролла, 1974

	В обеих сказках, написанных для детей, и в некоторых превосходных стихах [Кэрролл] открыл такие грани фантазии и поэзии, которые по-новому осветили природу нашего воображения и мышления, раздвинув их возможности.
	— Джон Падни, «Льюис Кэрролл и его мир» (Lewis Carroll and His World), 1976

	Кэрролл прокладывал дорогу «европейскому неогуманизму», <представленному в Англии такими умами, как Герберт Уэллс и Бернард Шоу>, с их вниманием одновременно к науке и человеку, с их стремлением снова соединить разобщённые интеллектуальные и эмоциональные сферы.
	— Юлий Кагарлицкий

… большинство физиков читает Кэрролла только не в детстве — достигнув зрелого возраста и успев стать физиками) и, вопреки подозрениям <…> «лириков», отнюдь не с целью уличить автора в незнании элементарной физики. Поиск мелких ошибок и несоответствий канонам школьной физики (даже если бы таковые нашлись) в волшебном мире кэрролловской сказки, где «всё не так, всё неправильно», — занятие не только не этичное, но и бесплодное. То, что представляется мелкой ошибкой, на поверку может оказаться глубокой и тонкой идеей, оценить которую сразу не так-то просто! К тому же «поиск ошибок» Кэрролла — занятие отнюдь «не безопасное»: Кэрролл — автор далеко не «ручной» и вполне способен умышленно ввести читателя в заблуждение — в надежде, что «радость открытия ошибок <…> в какой-то мере вознаградят счастливца за потерю времени и беспокойство».

— Юлий Данилов, Яков Смородинский, «Физик читает Кэрролла»

• см. Нина Демурова, «Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества» (главы II—IV), 1979