Чёрный писатель перед лицом своей страны
«Чёрный писатель перед лицом своей страны» (англ. The Black Writer Vis-à-Vis His Country) — публицистическая статья Джона Килленса, вошедшая в авторский сборник «Бремя чёрного человека» (Black Man's Burden) 1965 года.
Цитаты
[править]Мы испытываем крайнюю нужду в культурной революции, которая должна начаться безотлагательно и которая призвана очистить сознание всего американского народа — как чёрных, так и белых. Дело в том, что народ нашей страны стал жертвой непрерывной обработки сознания, беспрепятственно продолжавшейся все последние четыреста лет. Быть может, основную роль в этой культурной революции придётся взять на себя негритянским художникам: ведь, будучи представителями чёрного народа, они знают Америку лучше, чем она сама себя знает. Закон самосохранения повелел рабам научиться предугадывать какие угодно капризы, перемены настроений и уловки своих хозяев. Более того, негр лучше всех других помнит, что такое американская мечта, позабытая и равнодушно отвергнутая большинством американцев. Он помнит о ней, ибо в собственной своей жизни на каждом шагу убеждается в том, что от мечты отреклись, и всё же живёт с одной надеждой, чтобы мечта когда-нибудь стала реальностью. Он никогда не мог относиться к Биллю о правах, Декларации Независимости, Конституции США как к чему-то надёжному и незыблемому. | |
1-е предложение: A cultural revolution is desperately needed, here and now, to un-brainwash the entire American people, black and white. |
Поскольку так называемый американский индеец, по сути дела, полностью исчез с лица земли, весьма вероятно, что единственной исконно американской культурой нужно считать культуру американских негров. <…> В основе своей негритянская культура всегда была культурой, поощрявшей настроения бунта, мятежа, протеста; сущность её очень ясно выступает в негритянских духовных гимнах. Эти гимны и сегодня обычно считают песнями счастливого народа, так и не повзрослевшего, вполне довольного доставшимся ему в этом мире жребием и с воодушевлением ожидающего перехода в мир иной, где улицы замощены брусками из золота и меж медовых берегов текут молочные реки. |
Негритянский художник подвергается со всех сторон давлению, и цель при этом одна: заставить его отречься от своей культуры, своих корней, своей личности. Сколько уже раз приходилось видеть, как писатель-негр, позабыв стыд, начинал поносить самого себя: «Я не считаю себя негритянским писателем. Я просто писатель, который волей случая родился чернокожим». А на самом-то деле все мы, чёрные американцы, — негры (или, если угодно, афроамериканцы), которые волей случая стали <…> кем угодно. |
Главный поток изобилует писателями наподобие Апдайка и Сэлинджера, из-под пера которых страница за страницей выходит великолепно отшлифованная проза, повествующая решительно ни о чём. Их материалом в принципе может служить весь западный мир; но мир этот быстро катится по наклонной плоскости, отчаянно пытаясь увлечь за собой и всю цивилизацию, а эти и им подобные писатели бросаются в паническое бегство, ибо Новый Свет стал для их нервов слишком уж сильным испытанием. Они и хотят от него спрятаться на своих крошечных островках, где можно вдосталь насладиться мыслью о собственном ничтожестве и копанием в эдиповых комплексах. Главный поток в Америке вынес на поверхность целый выводок литературных блохоловов, большей частью и представления не имеющих о том, что такое мужчина. |
Художник находится в состоянии вечной войны с обществом, и, если это художник-негр, живущий в «свободном мире», война становится вдвойне ожесточенной и её последствия всегда тяжки, ибо приспособленчество порождает страх, чреватый ещё большими опасностями для писателя. |
Что, например, довело до самоубийства Ван Гога? Его наивное стремление придать смысл лишившемуся смысла миру. Все его безумие состояло лишь в том, что он относился к жизни серьёзно и любил всех людей. А тем самым для окружающих он уже явно был ненормальным. <…> Кого теперь помнит мир — Ван Гога или его окружение? |
Ощущение, что ты только «черномазый», передаётся от поколения к поколению, наследуется от отца сыном. Ощущение, что белый значит настоящий, а чёрный — ненастоящий. Что белое — символ чистоты, невинности и всего прекрасного, могучего и непреходящего. О, сколько раз в юности приходилось мне слышать в негритянских церквах с их скудным убранством, как мои чёрные сестры, прекрасные, удивительные женщины с натруженными руками и чуткой душой, возносили к небесам тщетные мольбы: «Отмой меня, отец мой небесный, и я стану белой как снег!» <…> |
Жан Жене и писатели его ориентации, творцы «театра абсурда», битники, «новая волна» — всё это не более чем новоиспечённые киплинги. Ревнители белого превосходства не спешат сойти со сцены и просто принимают новые обличья. |
Нам нужны свои собственные предания и легенды, чтобы вернуть себе утраченное чувство собственного достоинства, веру в себя как народ, способный сдвинуть горы, что стоят на его пути. |
Мало в Америке писателей, которые любят свою страну по-настоящему, так, чтобы не бояться подвергнуть критике самые её основания. |
И по сей день Америка, созданная, как считают, революцией, боится этого слова. Американцы отшатываются от слова «революция» как от чумы, словно бы американской революции никогда и не было. А в самом деле, была ли она? Постучитесь в любую дверь Гарлема, в любую дверь всех гарлемов, рассыпанных по США. Спросите любого чернокожего — мужчину или женщину — в Алабаме, в Миссисипи: действительно ли был 1776 год? Мы, чёрные, — живое свидетельство того, что ваша революция была скорее обманом, чем настоящей революцией. |
Перевод
[править]А. М. Зверев // Писатели США о литературе. — М.: Прогресс, 1974.