Литература США

Добавить ссылки
Материал из Викицитатника
Литература США:

Американская литература, литература США, североамериканская литература — литература, написанная на территории США и бывших колоний, в основном на английском языке.

XVIII век[править]

  •  

Америка открыла новые горизонты для естествоиспытателя и для политика, но очень редко давала темы для описания нравов. Без труда можно понять, что должны вступить в силу дополнительные мотивы, побуждающие к действию и вызывающие интерес, что поле исследования, предоставляемое нашей страной, должно существенно отличаться от того, чем располагает Европа. Характерные для нас источники, питающие воображение и поучительные для сердца, в равной мере многочисленны и неистощимы.[1]

 

America has opened new views to the naturalist and politician, but has seldom furnished themes to the moral painter. That new springs of action and new motives to curiosity should operate,—that the field of investigation, opened to us by our own country, should differ essentially from those which exist in Europe,—may be readily conceived. The sources of amusement to the fancy and instruction to the heart, that are peculiar to ourselves, are equally numerous and inexhaustible.

  — Чарльз Брокден Браун, «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнабулы» (К читателю), 1799

XIX век[править]

  •  

Никогда не было и не могло быть чистой национальной литературы. Все народы в своём развитии обязаны друг другу и всей предшествующей истории. И от нашего народа, возникшего в результате слияния различных потоков, с меньшим правом, чем от любого другого, можно требовать чистой новизны в области искусства и литературы. Дело не в том, кто — мы или другие народы — наиболее последовательно и полно откажется от прошлого, а в том, кто лучше сумеет использовать его.[2][3]

  — Руфус Гризволд

1820-е[править]

  •  

Мы живём в эпоху и в стране великих умов, но не великих усилий. Для нас поэзия всегда была праздным занятием. Но в этом виноваты скорее не наши писатели, а господствующие в наше время и в нашей стране шаблоны мысли. Мы — народ простой и не желали иметь ничего общего с пустяковыми развлечениями; отсюда и появилась в нас придирчивость к неудачам писателей и отвращение ко всему, что не практично, не деятельно и не доходит до сути. <…>
В отличие от произведений искусства, которым суждено стареть и исчезать с лица земли, творения природы навсегда сохранят свою власть над человеческим разумом и своё влияние на литературу народа.
Итак, мы можем радоваться в надежде, что наша национальная литература обретёт красоту и величие, поскольку ни один народ не обладает теми богатствами природы, что есть у нас.[1]

  — Генри Лонгфелло, «Наши отечественные писатели», 1825
  •  

У нас нет особого языка, кроме английского, чтобы выразить в нём нашу индивидуальность; только точное и своеобразное применение его к нам самим, к нашим условиям жизни, нашему характеру, нашему образу правления позволит нашей литературе стать национальной.[3]

 

We have no peculiar language to create an identity of our own; and it must, in a great measure, be in its apt and peculiar application to ourselves, our situation, character, government and institutions, that our literature would seem destined to become national.[4]

  — Джеймс Полдинг, «Американская драма» (American Drama)

1840-е[править]

  •  

С лиризма начинает почти каждый поэт, так же, как с него начинает каждый народ. <…> Только литература Северо-Американских штатов началась романом Купера, и это явление так же странно, как и общество, в котором оно произошло. Может быть, это оттого, что северо-американская литература есть продолжение английской.

  — Виссарион Белинский, «Герой нашего времени», 1840
  •  

Если мы не создадим национальных произведений, то это потому, что мы не сумели придать им местный характер.[3] — обращение к писателям Юга

 

If we do not make our work national it will be because we shall fail in making it sectional.[5]

  — Уильям Симмс
  •  

Заменить литературными понятиями коренные убеждения народа так же легко, как отвлечённою мыслью переменить кости развившегося организма. <…>
Опыт уже сделан. Казалось, какая блестящая судьба предстояла Соединённым Штатам Америки, построенным на таком разумном основании, после такого великого начала! — И что же вышло? Развились одни внешние формы общества и, лишённые внутреннего источника жизни, под наружною механикой задавили человека. Литература Соединённых Штатов <…> служит ясным выражением этого состояния (Купер, Вашингтон Ирвинг и другие отражения словесности английской не могут служить для характеристики собственно американской.). — Огромная фабрика бездарных стихов, без малейшей тени поэзии; казённые эпитеты, ничего не выражающие и несмотря на то, постоянно повторяемые; совершенное бесчувствие ко всему художественному; явное презрение всякого мышления, не ведущего к материальным выгодам; мелочные личности без общих основ; пухлые фразы с самым узким смыслом, осквернение святых слов: человеколюбия, отечества, общественного блага, народности, до того, что употребление их сделалось даже не ханжество, но простой общепонятный штемпель корыстных расчётов; наружное уважение к внешней стороне законов, при самом наглом их нарушении; дух сообщничества из личных выгод, при некраснеющей неверности соединившихся лиц, при явном неуважении всех нравственных начал, так, что в основании всех этих умственных движений, очевидно лежит самая мелкая жизнь, отрезанная от всего, что поднимает сердце над личною корыстью, утонувшая в деятельности эгоизма и признающая своею высшею целью материальный комфорт, со всеми его служебными силами.

  — Иван Киреевский, «Обозрение современного состояния литературы», 1845
  •  

В последнее время много говорится о том, что американская литература должна быть национальной; но что такое это национальное в литературе и что мы этим выиграем, так и не выяснено. Чтобы американец ограничивался американскими темами или даже предпочитал их — это требование скорее политическое, чем литературное, и в лучшем случае спорное. Следует помнить, что «все предметы издали прекрасны»[К 1]. Ceteris paribus, в чисто литературном смысле иностранная тема предпочтительней.

 

Much has been said, of late, about the necessity of maintaining a proper nationality in American Letters; but what this nationality is, or what is to be gained by it, has never been distinctly understood. That an American should confine himself to American themes, or even prefer them, is rather a political than a literary idea — and at best is a questionable point. We would do well to bear in mind that “distance lends enchantment to the view.” Ceteris paribus, a foreign theme is, in a strictly literary sense, to be preferred.

  — Эдгар По, «Маргиналии», CLVIII, 1845
  •  

Из того, что немало книг написано людьми, родившимися в Америке, не следует, что существует американская литература. Книги, в которых воспроизводится или изображается жизнь Европы и идеи, имеющие хождение в Европе, не принадлежат американской литературе. Прежде чем таковая явится на свет, какая-то не похожая ни на чьи другие мысль должна вдохнуть воодушевление в нашу страну, а тогда новые течения жизни повлекут за собой и новые идеи.

  — Маргарет Фуллер, «Американская литература. Её состояние в настоящее время и перспективы на будущее», 1845
  •  

… тринадцать неокрепших колоний <…> за семьдесят лет <…> стали главной политической силой Западного полушария и второй в мире торговой державой и начинают оказывать на ход событий влияние, которое, будучи направлено разумно, видимо, изменит судьбы человечества на все времена и на всём земном шаре. <…>
А между тем эта великая страна <…> не имеет своей литературы и находится на положении колонии и провинции Старого Света.
Причины запоздания в литературном развитии страны нетрудно назвать. У поселенцев нового края нет ни досуга для наслаждения литературой, ни необходимых на это средств. <…>
А когда колонии окончательно отстояли свою независимость — это означало лишь освобождение от политической власти метрополии. Они сохранили её язык, её литературу и авторитет её великих писателей, на которые от рождения имели право как англичане или потомки англичан; их молодая литература зародилась под влиянием всех старых привычек, старых ассоциаций, старых предубеждений в пользу английских образцов, и духовное освобождение от этой зависимости ещё не совершилось. <…>
Дело отечественной литературы выиграет от ясного доказательства необходимости национального начала.
<…> наши взгляды на национальное не следует понимать в узком смысле. Нетерпимость и ограниченность несовместимы с нашими убеждениями. Мы не предлагаем ни сжигать книги, ни изгонять писателей, ни отворачивать свои сердца от того, что говорит им голос природы. Мы хотели бы не сужать, а расширять горизонты литературы, не ограничивать[3] империю мысли, а, напротив, присоединить к ней наши великолепные земли. — ответ критикам, не признававшим отличия американской литературы от английской[3]; перевод: З. Е. Александрова, 1977

 

… thirteen feeble colonies <…> within the threescore years and ten <…> become the first political power in the Western hemisphere, and the second commercial power in the world,—and is beginning to exert an influence upon human affairs, which, if wisely directed, seems likely to change the destinies of our race, through all future time, and over the entire surface of the globe. <…>
And yet this great country <…> has no native literature, but is, in letters, in a state of colonial and. provincial dependency upon the old world.
It is not difficult to point out the causes which have retarded the literary growth of this country. The settlers of a new country have neither the leisure to enjoy, nor the wealth to procure the means of enjoying the delights of literature. <…>
And when the colonies finally asserted their independence, it was only against the political power of the mother-country. They retained her language, her letters and the fame of her great writers, as their birth-right as Englishmen, or the descendants of Englishmen; their young career in letters was commenced under all the influences of old habits, old associations, and old prejudices in favor of English models, and the mind of the country has not yet cast off this old literary domination. <…>
Something will be gained for the cause of an indigenous literature by a clear development of the idea and the necessity of nationality.
<…> our view of nationality is conceived in no narrow spirit. Illiberality and exclusiveness have no part in our creed. We would burn no books, banish no authors, shut our hearts against no appeal which speaks to them in the voice of nature. We would not narrow, but enlarge, the horizon of letters; we would not restrict the empire of thought, but annex our noble domain to it.[6]

  — Эверт Дайкинк, «Национальное в литературе» (Nationality in Literature), 1847
  •  

… американскую литературу можно было бы подразделить на две категории — вневременную, существующую в виде книг, которые порой выдерживают не одно издание, и сиюминутную, в виде речей, памфлетов, обозрений, газетных статей и тому подобных откликов на злобу дня. Так вот, первая из них выходит на поверку бескрылой, поверхностной, немощной. В ней нет ничего американского: ни наших идей и презрения к авторитетам, ни философской складки, ни даже наших сомнений в отношении принципов, которыми нам следует руководствоваться, ни тем паче сильного национального характера с его надеждами и интуитивно-непосредственным восприятием истины. Эта литература есть жалкое подобие действительности. О какой же тяге к свободе тут можно говорить? Нет, подлинно национальную литературу следует искать главным образом в речах, памфлетах, газетах. Последние в особенности пронизаны истинно американским духом; в них, как в зеркале, мы находим нелицеприятное отражение наших нравов и обычаев. Отражение, как ни странно, ничуть не искажает образа: и эта вульгарность, и напыщенное морализаторство, и похвальба насилием, и бездумное обращение с истиной и справедливостью, и пренебрежение собственными правами и обязанностями — всё это составляет часть повседневной жизни нации.[1]

 

American literature may be divided into two departments: the permanent literature, which gets printed in books, that sometimes reach more than one edition; and the evanescent literature, which appears only in the form of speeches, pamphlets, reviews, newspaper articles, and the like extempore productions. Now our permanent literature, as a general thing, is superficial, tame, and weak; it is not American; it has not our ideas, our contempt of authority, our philosophical turn, nor even our uncertainty as to first principles, still less our national intensity, our hope, and fresh intuitive perceptions of truth. It is a miserable imitation. Love of freedom is not there. The real national literature is found almost wholly in speeches, pamphlets, and newspapers. The latter are pretty thoroughly American: mirrors in which we see no very flattering likeness of our morals or our manners. Yet the picture is true: that vulgarity, that rant, that bragging violence, that recklessness of truth and justice, that disregard of right and duty, are a part of the nation's everyday life.

  — Теодор Паркер, «Политическое назначение Америки » (Political Destination of America), 1848

XX век[править]

  •  

В целом, американская литература сегодня, кроме странно редких исключений, — самая боязливая, самая анемичная, самая однообразная, самая буржуазная из всех сколько-нибудь известных национальных литератур.[8]

 

American literature to-day, taking it as a whole, taking no account of its strangely few exceptions, is the most timid, the most anaemic, the most lacking in individualities, the most bourgeois, that any country has ever know.[7]

  — Гертруда Этертон, «Почему американская литература является буржуазной?», 1904
  •  

После итальянцев и испанцев, американцы — самый децентрализованный народ в мире, и как невозможна национальная итальянская или национальная испанская литература, так никогда не может быть и национальной американской литературы, а только литературы областные.

  — Уильям Хоуэллс, «Будущее американского романа», 1912
  •  

Великая депрессия означала конец преобладания в американской литературной жизни некогда модных философских школ. <…>
Теперь, в момент кораблекрушения, быть заумным, снобом, скептиком не имело никакого смысла. Изоляция означала гибель.[9] — речь на IV конгрессе американских писателей; перевод: Б. А. Гиленсон[10]

  — Майкл Голд, «Второй американский ренессанс» (A Second American Renaissance), 1941
  •  

… в Америке [до сих пор] было тогда целых три неприемлемых для издателя темы: <…> <гебефилия к девочке>; чёрно-белый брак, преисполненный безоблачного счастья, с кучей детей и внуков; и судьба абсолютного атеиста, который, после счастливой и полезной жизни, умирает во сне в возрасте ста шести лет.

  — Владимир Набоков, «О книге, озаглавленной «Лолита», 1956
  •  

Думается, что эпитафией к большинству наших нынешних сочинений будет: «Почему прокисло вчерашнее пиво?» Мы мучаем самих себя и своих читателей проблемами, которые не носят революционного характера. — перевод: Б. А. Гиленсон[10]

  — Уолтер Лоуэнфелс, «Поэзия как история» (Poetry as history, сб. The Revolution is to be Human, 1973)
  •  

Американцы редко чувствуют себя уютно в обществе высокой литературы. Им хочется, чтобы литература поднимала настроение и будоражила. На их вкус книга должна быть термометром, измеряющим температуру Zeitgeist, или, по крайней мере, отчётом с передовой об осаждённом эго.[11][12]

  — Эдмунд Уайт, «Эстетика блаженства» (The Esthetics of Bliss)
  •  

… в произведениях искусства очень часто возникает тема убийства отца. <…> может быть, убийство отца основано на их истории. Америка получила независимость от Англии, в борьбе с ней, — может быть, поэтому стало достоинством убить отца. Для американцев выше всего своя независимость; если будет отвергнуто убийство отца, то Америка сама может быть в чём-то разрушена, может потерять свою моральную основу.[13][14]

  — Сётаро Ясуока, круглый стол в газете «Ёмиури», 13 октября 1982

1930-е[править]

  •  

Среди многих старинных предрассудков нашего научного века особенно распространена оптимистическая убеждённость в том, что незрелость самодостаточна. Напыщенное невежество, ускользнувшее из клетки фрейдизма, лихо гарцует на коне, и голос любителя выдаётся за глас мудреца. Обратившись к миру прозы, мы то и дело видим, как в небеса литературы взмывают шутихи и исчезают в тумане. Но беда с этими шутихами всегда была в том, что они не могут заменить постоянный блеск светил. Стоит окинуть взглядом все послевоенные годы, чтобы убедиться: дороги Века джаза густо усыпаны остатками этих скоропалительных фейерверков. Безусловно, поэту, если он сумеет задобрить судьбу и умереть молодым, юность может придать неувядающее обаяние, но для автора романа, который зачинает его с весьма умеренными восторгами, а то и совсем без них, а может быть даже с помощью таких непоэтических свойств, как трудолюбие и терпение, требуются более существенные ингредиенты, чем малая толика невежества и огромная жажда поведать миру то, чего тот ещё не знает. — перевод: М. П. Тугушева[10]

 

Among the many strange superstitions of the age of science revels the cheerful belief that immaturity alone is enough. Pompous illiteracy, escaped from some Freudian cage, is in the saddle, and the voice of the amateur is the voice of authority. When we turn to the field of prose fiction, we find that it is filled with literary sky-rockets sputtering out in the fog. But the trouble with sky-rockets has always been that they do not stay up in the air. One has only to glance back over the post-war years to discover that the roads of the jazz age are matted thick with fireworks which went off too soon. To the poet, it is true, especially if he can arrange with destiny to die young, the glow of adolescence may impart an unfading magic. But the novel (which must be conceived with a subdued rapture, or with none at all, or even with the unpoetic virtues of industry and patience) requires more substantial ingredients than a little ignorance of life and a great yearning to tell everything one has never known.

  — Эллен Глазгоу, предисловие к «Уютной жизни» (The Sheltered Life), 1936
  •  

К началу 20-х годов американского читателя снабжала своей продукцией огромная, хорошо налаженная фабрика популярной литературы, мощное трестированное производство «чтива». В нём объединялись и редакционные мясорубки популярных журналов, и краткосрочные курсы по подготовке авторов коротких рассказов, и литературные бюро по поставке «длинных» коротких рассказов (long short stories). Девизом этого торгово-промышленного предприятия было: «Литература не нуждается в качестве», а обязательным требованием к материалу — благонамеренные герои, наказанный мерзавец, счастливый конец и канонизированный Голливудом поцелуй в диафрагму. Обязателен был и стандартный размер во столько-то тысяч слов для рассказа и во столько-то для романа, а отсюда обязательное многословие, а заполнение пустот цветистой красивостью или чувствительными излияниями. Во всём полная благопристойность, даже чопорность.

  — Иван Кашкин, «Эрнест Хемингуэй», 1939

1960-е[править]

  •  

Когда это бывало, чтобы неряшливость прозы вызывала такое уважение, а неумение встречали с таким восторгом? <…> Создаётся опасность, что изучение [нашей] литературы превратится в своего рода палеонтологическое исследование истории неудач, а критика — в надменный психоанализ авторов.

 

When ever in prose has slovenliness been so esteemed, ineptitude so cherished? <…> The study of literature threatens to become a kind of paleontology of failure, and criticism, a supercilious psychoanalysis of authors.

  — Джон Апдайк, «Говорить бесполезно», 1962
  •  

Только в 30-е годы рабочий появляется на литературной арене как главный герой.[15]

  — Джозеф Норт, «Рабочий в литературе США», 1967
  •  

Нет никаких сомнений, что у нас низведение человека до уровня животного осуществляется обдуманно и систематически. Ставится цель затуманить сознание, возвеличить бессмыслицу, отрицать науку, логику, истину. Это влечёт за собой цинизм и садизм. А в конечном счёте — фашизм.[16][17] — о порнографии и бульварной литературе

  — Герберт Аптекер, «Война против разума»

XXI век[править]

  •  

Коммерческая литература вытесняет подлинную. Связано это с засилием массовой культуры. Американская литература многое потеряла в широте постановки больших психологических проблем. Таких писателей, как Мелвилл сейчас не встречается, и речь идёт о более или менее остроумном отражении текущей американской жизни.
Мне кажется, это явление общемировое.[18]

  — Абель Старцев

О новеллистике[править]

  •  

… рассказы, скажем, Брета Гарта или О. Генри. Традиция сюрпризного сочинительства давно зародилась в Америке и произросла как некий странный гриб. Кто не знает, что жизнь не состоит из рассказов с сюжетом[К 2], и, однако, традиция американского сочинительства почти целиком базировалась на этой основе. Человеческая природа и её странности, трагизм и комизм живой жизни — всё было принесено в жертву сюжету. Читая в наших журналах эти рассказы с сюжетом, люди вопрошали себя со всё возрастающим изумлением: «Неужели жизнь в недрах своих не содержит трагедии, комедии, иронии? А если это так, отчего наши писатели не видят этого, не показывают настоящую жизнь? К чему эта шкатулка с сюрпризами, эта постоянная фальшь?

  — Шервуд Андерсон, предисловие к сборнику Т. Драйзера «„Освобождение“ и другие рассказы», 1925
  •  

Рассказ начал занимать едва ли не главное место в американской литературе.
В 60-70-х годах XIX века рассказ являлся излюбленной и настолько распространённой формой, что стал оттеснять роман, поэму, лирическое стихотворение. Развитие американского рассказа обусловливалось спецификой общественной истории США. Страна развивалась по классическому буржуазному стандарту; это сказалось в предельном тяготении ко всему, что вело к преуспеванию, в лихорадочном и бурном стремлении к накоплению материальных ценностей, в какой-то мере определило психологию американца, проявляющего интерес к социально-экономической и бытовой стороне жизни. Форма короткого рассказа соответствовала убыстряющемуся темпу американского промышленного развития, подчиняющего себе ритм общественной жизни; сама жизнь становилась настолько динамичной, калейдоскопичной, что впечатления от неё, не успевая найти место в романе, сразу же делались достоянием короткого рассказа.

  — Мария Боброва, «Марк Твен», 1961
  •  

… моя счастливая вера в то, что в наше время (последние, скажем, пятьдесят лет) величайшие рассказы пишутся не в Англии, не в России и, уж конечно, не во Франции, но в нашей стране.

 

… [my] exhilarating belief that at the present time (say, for the last fifty years) the greatest short stories have been produced not in England, not in Russia, and certainly not in France, but in this country.

  — Владимир Набоков, «Вдохновение», 1972

Отдельные статьи[править]

Региональные литературы[править]

См. также[править]

Комментарии[править]

  1. ↑ Строка из дидактической поэмы Томаса Кэмпбелла «Радости надежды» (I, 7).
  2. ↑ Речь об искусственно-занимательном, нарочитом сюжете.

Примечания[править]

  1. ↑ 1 2 3 4 5 Писатели США о литературе. В двух томах. Т. 1 / cост. А. Николюкин. — М.: Прогресс, 1982. — 320 с. — 25000 экз.
  2. ↑ R. Griswold, Preface to The Prose Writers in America. 4th edition. N. Y., Parry and McMillan, 1857, p. 50.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 А. Н. Николюкин. Эстетика американского романтизма // Эстетика американского романтизма / сост. А. Николюкин. — М.: Искусство, 1977. — С. 10-15. — 15000 экз.
  4. ↑ The American Quarterly Review, June 1827, p. 339.
  5. ↑ B. T. Spencer, The Quest for Nationality. Syracuse University Press, 1957, p. 255.
  6. ↑ The United States Magazine and Democratic Review, Vol. 20, 1847, pp. 265-9.
  7. ↑ Gertrude Atherton, Why Is American Literature Bourgeois? The North American Review, Vol. 178, No. 570 (May, 1904), p. 772.
  8. ↑ Эптон Синклер. Наша буржуазная литература: причины заболевания и его лечение / перевод Б. Гиленсона // Писатели США о литературе. Т. 1. — С. 220.
  9. ↑ Mike Gold: A Literary Anthology. Ed. by M. Folsom. N.Y., International, 1972.
  10. ↑ 1 2 3 Писатели США о литературе. Т. 2. — С. 127, 163, 329. — 25000 экз.
  11. ↑ Saturday Review of the Arts, 1973, № 1, p. 33-34.
  12. ↑ Саймон Карлинский. Лекции Набокова по русской литературе (1983) / перевод А. В. Курт // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. — М: Новое литературное обозрение, 2000. — С. 554.
  13. ↑ Вестник русского христианского движения. — 1983. — №1 (138).
  14. ↑ Солженицын А. И. Публицистика: в 3 т. Т. 3. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — С. 79.
  15. ↑ Иностранная литература. — 1967. — № 11.
  16. ↑ Литературная газета. — 1969. — 17 сентября. — С. 8.
  17. ↑ Николюкин А. Н. Реализм и модернизм в творчестве Нормана Мейлера // Проблемы литературы США XX века. — М.: Наука, 1970. — С. 31. — 5800 экз.
  18. ↑ Абель Старцев: концлагерь за Джека Лондона и Марка Твена (интервью) // Чайка. — 2002. — № 5 (21), 1 марта.
Источник — https://ru.wikiquote.org/w/index.php?title=Литература_США&oldid=406419