Когда Джельсомино родился — а произошло это глубокой ночью, — все односельчане вскочили с постелей, решив, что слышат фабричный гудок, зовущий их на работу. На самом же деле это плакал Джельсомино, пробуя свой голос, как это делают все только что появившиеся на свет малыши. К счастью, скоро он научился спать с вечера до утра, как это делают все порядочные люди, кроме журналистов и ночных сторожей. Теперь он начинал свой плач ровно в семь утра — как раз в то время, когда людям нужно просыпаться, чтобы идти на работу. — глава 1
Quando Gelsomino nacque la gente del paese si alzò nel
cuor della notte, credendo di aver udito le sirene delle fabbriche che chiamavano al lavoro: era soltanto Gelsomino che piangeva per provare la voce, come fanno tutti i bambini appena nati. Per fortuna Gelsomino imparò presto a dormire dalla sera alla mattina, come fanno le persone perbene, tranne i giornalisti e le guardie notturne. Il suo primo strillo squillava alle sette in punto: giusto l'ora in cui la gente desiderava essere svegliata per andare al lavoro.
«А что, если мне попробовать пустить в ход свой голос?» <…>
— Падайте!
Бах-бах-бабах! — ответили ему груши, падая дождём на землю. — глава 2
— Se provassi con la voce? <…>
— Giù!
— Patapum, patapàm, patapùmfete, — gli risposero le pere, piovendogli intorno a centinaia.
— К сожалению, <…> ваша монета — настоящая. <…> Разве вы не знаете, что ждёт тех, кто пускает в оборот настоящие деньги? Тюрьма! — глава 3
— Mi dispiace, <…> la sua moneta è buona. <…> Lo sa che cosa c'è per gli spacciatori di monete buone? La prigione!
— Мяу!
— Гав-гав! — разозлившись, ответил кот. — Постыдись! Ты же кошка, а мяукаешь! — глава 3 (вариант распространённого нонсенса)
— Miao, Fido.
— Bau, bau, — rispose il gatto, arrabbiatissimo. — Vergognati: un gatto che miagola.
Можете себе представить, какие сочинения получались, когда их писали шиворот-навыворот. Вот, к примеру, <…> сочинение на тему «Прекрасный день»:
«Вчера шёл дождь. Ах, какое наслаждение гулять под проливным холодным дождём! <…> Я не люблю, когда светит солнце: приходится сидеть дома, чтобы не намокнуть, и смотреть всю ночь напролёт, как солнечные лучи грустно скользят по черепицам дверей». — глава 4
Con le parole a rovescio, potete figurarvi che roba. Ecco per esempio <…> svolse il tema «Descrivete una bella giornata»:
«Ieri pioveva: ah, che delizia andare sotto la pioggia che cadeva a goccioloni. <…> A me non piace quando: c'è il sole: bisogna stare chiusi in casa per non bagnarsi, e si passa la notte a guardare i suoi raggi che scivolano tristemente sulle tegole della porta».
— Голод — это единственное, о чём нельзя забыть. Время ему не страшно. Наоборот, чем больше проходит времени, тем сильнее ты чувствуешь голод. — глава 4
— La fame è la sola cosa che non può essere dimenticata. Il tempo non le fa paura: anzi, più passa il tempo e più senti fame.
— Нарисуйте красивую картину и можете поставить под ней свою подпись. <…> Только те, кто не делает ничего хорошего, пишут своё имя на стенах… — глава 7
— Fate un bel quadro, e potrete apparvi la vostra firma. <…> Solo le persone che non fanno nulla di buono e non hanno un posto migliore per metterci il loro nome lo vanno a mettere sui muri…
Все пришли в театр в надежде услышать настоящего певца. Недаром маэстро Домисоль для привлечения в театр публики распустил по городу самые невероятные слухи о Джельсомино. <…>
— Представьте себе лай десятка бешеных собак, прибавьте к этому хор сотни котов, которым подожгли хвосты, всё это смешайте с воем пожарной сирены и хорошенько встряхните — вы получите нечто похожее на голос Джельсомино.
— Короче говоря, это чудовище?
— Настоящее чудовище! Ему в болоте квакать с лягушками, а не в театре петь. Его следовало бы заставить петь под водой и не давать ему высовывать голову наружу; пусть тонет, как бешеный кот.
Эти рассказы, как и все рассказы в Стране лжецов, люди понимали наоборот, и поэтому вам понятно, почему театр <…> задолго до начала концерта был так полон, что и яблоку негде было упасть.
Ровно в девять в королевской ложе появился его величество Джакомон Первый, гордо неся на голове свой оранжевый парик.
<…> раздались звуки национального гимна, начинавшегося словами: Слава, слава Джакомону! И да здравствует прекрасный Цвет оранжевый волос! — глава 10
Il pubblico era accorso in massa, nella speranza di sentire un vero cantante. Il maestro Domisol, infatti, aveva provveduto personalmente, ni fine di riempire il teatro, a far correre voci strepitose sul conto di Gelsomino. <…>
— Immaginate dieci cani col cimurro che abbaino tutti insieme; ingiungeteci il coro di un centinaio di gatti a cui qualcuno abbia Incendiato la coda; mescolate il tutto con una sirena dei pompieri ed agitate: ecco qualcosa che somiglia alla voce di Gelsomino.
— Insomma, è un mostro?
— Un vero mostro. Dovrebbe cantare negli stagni come i ranocchi, non nei teatri. Anzi, dovrebbe cantare sott'acqua, con qualcuno che gli impedisse di rialzare la testa per respirare e che lo facesse affogare come un gatto arrabbiato.
Questi discorsi andavano interpretati alla rovescia, come tutti i discorsi nel paese dei bugiardi: e ciò vi farà capire perché il teatro <…> molto prima delle nove era più pieno di un uovo.
Alle nove in punto fece il suo ingresso nel palco reale Sua Maestà Giacomone Primo, con la parrucca arancione fieramente piantata sulla testa.
<…> scoppiarono le prime note dell'inno nazionale, che cominciava così: "Viva, viva, Giacomone e i capelli color arancione…"
И сила таланта, и правда нужна, чтобы картина сошла с полотна. — глава 11
Se un pittore sa il suo mestiere le cose belle diventano vere.
… в газете «Образцовый лжец» <…> была и литературная страница: <…> Ах, какая благодать Полный рот камней набрать, И как здорово потом Зубы чистить молотком! — глава 12
… a eggere «IL PERFETTO BUGIARDO» <…> era anche una pagina letteraria: <…>
Sapessi tu che gioia
mangiare un paracarro!
E dopo aver mangiato
sapessi com'è bello
pulirsi i denti col martello.
Есть закон в Стране лжецов: кто не врёт, тот нездоров. — глава 13
Nei paese della bugìa la verità è una malattia.
… вышел экстренный выпуск «Образцового лжеца». Во всю первую полосу газеты огромными буквами был напечатан заголовок, который гласил:
НОВАЯ НЕУДАЧА ТЕНОРА ДЖЕЛЬСОМИНО:
СВОИМ ПЕНИЕМ ЕМУ НЕ УДАЛОСЬ РАЗРУШИТЬ СУМАСШЕДШИЙ ДОМ!
Редактор газеты потирал руки от удовольствия:
— Опровержение получилось на славу. Сегодня мне удастся продать по крайней мере сто тысяч экземпляров.
Но вскоре разносчики газеты «Образцовый лжец» вернулись с кипами нераспроданных газет. Никто не захотел купить ни одного номера.
— Как?! — закричал редактор. — <…> Что же люди тогда читают? Календарь?
— Нет, господин редактор, — ответил ему самый смелый из разносчиков. — Календарь тоже никто больше не читает. Как, по-вашему, можно доверять календарю, если в нём декабрь месяц называется августом? Вряд ли людям будет тепло только оттого, что изменили название месяца.
— Большие изменения происходят, господин редактор, — сказал другой. — Люди смеются нам прямо в лицо и советуют из нашей газеты делать бумажные кораблики. — глава 19
… uscì un'edizione straordinaria del «PERFETTO BUGIARDO». Su tutta la prima pagina
campeggiava un titolone a caratteri di scatola che diceva:
«UNA NUOVA MANCATA IMPRESA DEL TENORE GELSOMINO:
CANTANDO NON RIESCE A FAR CROLLARE IL MANICOMIO!»
Il direttore del giornale si fregava le mani dalla contentezza:
— Una smentita coi fiocchi! Oggi venderò centomila copie per lo meno!
Invece poco dopo gli strilloni del «PERFETTO BUGIARDO» tornavano con pacchi di giornali invenduti sul braccio. Nessuno aveva voluto comprarne una copia.
— Ma come? — gridava il direttore. — <…> Che cosa legge, la gente, il calendario?
— No, signor direttore, — gli rispose uno strillone più coraggioso degli altri. — Non legge più neanche quello. Cosa vuole che se ne faccia di un calendario sul quale il mese di dicembre si chiama agosto? Forse la gente sentirà caldo solo perché il nome del mese è cambiato?
— Stanno succedendo cose grosse, signor direttore. La gente ci ha riso in faccia e ci ha consigliato di adoperare il nostro giornale per farci delle barchette di carta.
Джакомон <…> снял королевское платье и надел костюм простого горожанина, сшитый ему специально для того, чтобы неузнанным бродить по городу (впрочем, он так ни разу до сего дня не воспользовался этим костюмом, предпочитая посылать в город своих шпионов). <…> А как шёл к нему оранжевый парик! К сожалению, его тоже пришлось снять, ведь он был повсюду известен больше, чем королевская корона. — глава 20
Giacomone <…> tolse il costume da rè e si infilò un vestito da cittadino qualunque che aveva comperato per girare in incognito tra la folla (ma poi non se l'era messo, e tra la folla aveva preferito mandarci gli spioni). <…> Come stava bene con la parrucca arancione! Purtroppo bisognava levarsi anche quella, che era conosciuta più della corona reale.
— Колонну, — кричали ему со всех сторон, — нужно свалить колонну!
— А зачем?
— Да на ней же изображены походы и подвиги короля Джакомона. Это тоже сплошная ложь. Лысый толстяк сиднем сидел в своём дворце. <…>
Да кому, собственно, может помешать одиноко возвышающаяся колонна? Изображённая на ней ложь будет напоминать людям о тех временах, когда страной правил беззастенчивый лжец, и достаточно было одной хорошо спетой песни, чтобы рухнуло всё его королевство. — глава 20 (вместо более тривиального оригинала переводчики назвали описательно главу: «От королевства Джакомона осталась лишь одна колонна»)
— La colonna! — gridavano da tutte le parti. — Bisogna
abbattere la colonna!
— Ma perché?
— Perché vi sono narrate le imprese di rè Giacomone: tutte bugie, anche quelle, perché Giacomone non si è mai mosso dal suo palazzo. <…>
Ma che noia volete che dia una colonna: le sue bugie serviranno a ricordare alla gente che un giorno su quel paese regnò un gran bugiardo, e che una canzone ben cantata bastò a far crollare il suo regno.
