Жан Эпштейн

Жан Эпштейн (фр. Jean Epstein) — французский киносценарист и кинорежиссёр.

Если я только что сказал: рисовальщик, не использующий для своей картины третьего измерения пространства, это плохой рисовальщик, то теперь я должен сказать: создатель кино, не использующий временной перспективы, это плохой синеграфист.

Кино добавляет к перспективным элементам, используемым художником, новую временную перспективу. К пространственной объёмности кино прибавляет объемность временную. Эта временная перспектива дает кинематографу удивительные ракурсы, примером которых могут служить необыкновенные сцены жизни растений и кристаллов, правда, ещё ни разу не использованные в драматических целях.

Кино мне напоминает сиамских близнецов, сросшихся животом, то есть объединённых низшими жизненными потребностями, но с разными сердцами, то есть разъединённых в их высших эмоциональных потребностях. Первый из этих братьев — киноискусство, второй — кинопромышленность. Требуется хирург, который бы разделил двух братьев-врагов, не убив их, или же психолог, который бы смягчил несовместимость двух сердец.

Кино плохо переваривает рассудочный каркас романа с продолжением и, безразличное к нему, едва держится на атмосфере, создаваемой обстоятельствами, и растягивает секунды особого рода ощущения.

Не надо живописи. Опасность живых картин, контрастирующих чёрным и белым. Клише для магического фонаря. Импрессионистские трупы. Не надо текстов. Настоящему фильму они не нужны. Сверхъестественное — вот что нам нужно. Кино сверхъестественно по своей сути.

Перспектива рисунка — это трёхмерная перспектива, и когда школьник делает рисунок, в котором он не учитывает третьего измерения, глубины, объёмности вещей, считается, что он сделал плохой рисунок, что он не умеет рисовать.

Я хочу фильмов, в которых не то, чтобы ничего не происходит, но не происходит ничего особенного. Не бойтесь, ошибки не будет. Самая скромная деталь передаёт звук подразумеваемой драмы. Этот хронометр — судьба. Этот спаситель — мысль любого несчастного человека, лелеемая с такой нежностью, на которую никогда не сможет рассчитывать Парфенон. Чувство пугливо. Грохот поезда, падающего с виадука, не всегда приятен его семейному нраву. Скорее, в ежедневном рукопожатии оно приоткроет своё прекрасное, омытое слезами лицо. Сколько грусти можно извлечь из дождя!