Зигзаг (Тэффи)

«Зигзаг» — авторский сборник Тэффи 1939 года из 35 рассказов.

Цитаты

	… с нечеловеческим воплем (один из лакеев уверял, что так вопят только собаки, попавшие под трамвай) вскочил он со своего места…
	— «Благородный жест», 1934

	— Конечно, научного диспута я поддерживать на этом языке не берусь, но объясниться в границах светского обихода всегда могу. <…> Я могу сказать, — пробормотал Ливон, — я могу, например, сказать «хоу ду ю ду». — А потом что? — А потом уйду. Я хозяин. Мало ли у меня дела. Поздоровался с гостями, да и пошёл.
	— «Международное общество», 1933

	Одни только японцы не умеют распяливать рта по светски и изображают искреннюю улыбку и даже смех, что придаёт им откровенно идиотский вид.
	— там же

У нас в Париже возникают иногда русские театры. Дадут пять-десять спектаклей и закроются. Публика у нас в Париже странная. Ей как будто очень по душе эти русские спектакли. <…> Но театры по большей части прогорают. <…> А дело в некоем принципе, <…> что зрители зреть любят, а платить не хотят. Каждый зритель находится либо в родстве с кем-нибудь из актёров, либо играл в бридж с режиссёром, либо пил пиво с суфлёром, либо жил летом в одном пансионе с автором, либо занимал деньги у антрепренёра. Словом, каждый зритель теми или иными узами связан с театром, и было бы даже смешно, если бы он вдруг ни с того, ни с сего заплатил за билет. <…> И вот однажды вечером, когда уже спектакль начался и все родственники и друзья артистов расселись по местам, к театру подкатило такси, из него вышла дама, подошла к кассе и спросила билет. Оба контролёра, уже достаточно потрясённые тем, что дама подъехала на такси, насторожили уши, стараясь подслушать, на кого она сошлётся для получения дарового места. Но дама <…> спросила билет; <…> мало того, спросила программу, за которую также, не сморгнув, заплатила, и вошла в зал. <…> Кассирша, ободрав себе уши, высунула голову в низкое окошечко кассы и, вытянув, как гусь, шею, смотрела вслед. <…> — Подумайте только! — рассказывала кассирша смотрительнице лавабо, выглянувшей из дверей своего царства. — Приехала в такси, заплатила за свой билет, да ещё и программу купила. Прямо, как бешеная. — Присмотреть бы за ней. <…> — Сергей Адамыч! — позвала кассирша. — На минутку сюда. Вот, мадам Крячко говорит, что эта дамочка обязательно при оружии и будет палить. <…> — Боже мой. Боже мой! До чего нам не везёт! — стонал Сергей Адамыч. — Всё шло так хорошо, думали — завтра закроемся, и вдруг, как снег на голову! Приехала, купила билет!.. Теперь расхлёбывай! Во время антракта странная зрительница купила у разносящей девицы коробку шоколада. Контролёры подтолкнули друг друга локтем. Смотрительница, забыв свои обязанности, стояла у входа в зал и шептала контролёрами: — Купца зарезала. Они, эдакие, всегда так. Как купца зарежут — прямо их в театры несёт. Потом мороженое едят, а потом возьмут, да и спать завалятся. — Надо бы всё же дать знать полиции. <…> — Ведь она пока что ничего. <…> — Они уже там сами разберут. <…> Через два дня консьержка проболталась Мадлене, служанке подозрительной дамы, что к ней уже два раза приходил сыщик и очень подробно расспрашивал про мадам. <…> — А что мадам сделала? — испуганно спросила Мадлен. — Ещё неизвестно, но она, кажется, очень опасная преступница.

— «Подозрительная дама» («Будьте осторожны»), 1936

	— Я вообще слишком её уважаю, чтобы сказать ей прямо в лицо, что она стерва.
	— «Прелестная женщина», 1936

	Бывает в Париже среди самых пышных и нарядных улиц со сверкающими зеркальными окнами, с широченными тротуарами, с пылающими всецветными электрическими рекламами, вдруг где-нибудь сбоку юркнет маленькая, темненькая, совсем паршивая улочка, с развороченной мостовой, с узкими, сбитыми панельками, с деревянным забором, в щели которого дует из огромного пустыря.
	— «Ресторанчик» («Под праздник»), декабрь 1933

— Вот, смотрю я на вас, на молодёжь, — сокрушённо мудрым, совершенно не шедшим к нему тоном заговорил [хозяин]. — Смотрю и думаю: почему они тратят деньги на рестораны, вместо того, чтобы их зарабатывать на этом же ресторане, ха? — Ничего не понимаю, — честно признался Миша. — Почему вдруг такое отеческое попечение? — Ну так я скажу проще, — тоном доброго малого продолжал [хозяин]. — Я скажу так: «Ресторан на полном ходу ищет компаньона». Ха? Что вы на это скажете? — Да мне-то какое дело? <…> В эту минуту с блаженно удивлённым видом быстро скатился по лестнице владелец серой головы. — Клиенты, — громким шёпотом просвистел он. — Пятеро! По-видимому — англичане! — Врёте! — радостно удивился [хозяин]. И тотчас вскочил.

— там же

Бестактность (1933)

Всем давно было известно, что профессору Суровину живётся плохо. Но так как жил он в Чехословакии, а главные эмигрантские благотворители, как известно, живут в Париже, то особых забот о профессоре никто и не проявлял.

Зюзя делал турне по славянским странам. Читал лекции «О русской эмиграции». Тезисы: Герцен. Новейшие танцы. Моральное людоедство. Секс апил и современная техника. Духа не угашайте. Куда и почему?

— Лиза? Алло! Алло! Говорят, Суровин болен и не уехал. А? — Как глупо! Он так живо растратит всё, что ему собрали. Это прямо бестактно. — Ужасно глупо. — А кто-нибудь его навещает? — Не знаю. Я, во всяком случае, не пойду. Как-то неловко: все ему кричали «гений, гений!», а тут вдруг взял да и заболел. <…> Такой великий и мировой, и вдруг лежит и, пожалуй, ещё у него живот болит. — Как всё это вышло глупо. Нет, действительно, надо делать вид, что мы не знаем. Такая бестактность!

Жильцы белого света

После 1937.

Гражданин вселенной — выражение, включающее в себя, главным образом, понятие о каких-то правах, о своей определённой доле в земных благах. Жилец белого света — человек подневольный, пришибленный. Гражданин вселенной достиг своего. Жилец белого света — борется и не достигает. Гражданин вселенной — вымысел. Жилец белого света — реальность.

Эстетическая хирургия всё больше завоёвывает себе право на существование <…>. Недавно в газетах мелькнуло описание любопытной операции освежения уха. Опытный хирург освежил какое-то несвежее ухо. Для этого он вырезал из груди клиентки полоску кожи и обтянул заново это проклятое ухо. Но чтобы не оставлять грудь ободранной, он вырезал полоску кожи с её спины и наложил на грудь заплатку. Но спина без кожи тоже не могла оставаться. Тогда он вырезал кусок кожи с бедра и залатал спину. Что именно налепил он на бедро — не сказано, но это и не важно. Я думаю, и сама клиентка махнула на него рукой. Не беда, если она вся в заплатах. Главное, чтобы ухо было молодое.

… какая-нибудь семья устраивает у себя приём, сзывает гостей. Начинаются приготовления. <…> Если в доме водится какая-нибудь неэстетическая тетка с флюсом — её запирают в плакар. Всё вычищено, всё прибрано, что нужно, закуплено, на лицах зверски напряжённая улыбка: голыми руками нас не возьмёшь. <…> Бой назначен на девять часов. Всё готово. Штурм ведётся с нескольких концов. Сердюковы, Лютобеевы, Бабаносовы, Гринбаум (партизан-одиночка). Идут. Пришли. Ворота крепости широко растворены. Но доверять не следует. Мадам Бабаносова первая открывает огонь: — Батюшки, какой шик! В передней — и вазочка с цветами! А мы и в гостиной-то никогда не ставим. Петя не любит. От цветов, говорит, только лишний сор и посторонний запах. — Нет, отчего же, — вступает муж (резервные войска). — Я люблю цветы, но такие, которые действительно украшают — огромный букет хризантем, куст белых лилий.

Из тех, которым завидуют (1935)

Искала места [сиделки]. Знакомый доктор, милый человек, всегда дававший ей работу, разводил руками: — Ничего, голубчик, для вас нет. Настала самая злокачественная эпидемия здоровья. Надо подождать.

— Неужели правда, что ей больше семидесяти? — ахала Лиза. — Ну, конечно, чего же тут удивительного? На морде кожа стянута, на теле всё что разбухло подрезано, что отвалилось пришито, ресницы подклеены. Каждое утро приезжают к ней из института красоты две мастерицы, размачивают, разглаживают, раскрашивают.

— Я не могу. У меня нет морального удовлетворения. — Чего нет? — с любопытством переспросила та и потом повторила, удивляясь и словно радуясь новинке: — мо-раль-ного удовле-творения. — Я сиделка, моё дело ухаживать за больными, облегчать страдания, — медленно и толково объясняла Лиза. — А у вас я совсем замоталась и всё по пустякам. <…> А ведь вы измываетесь над людьми за свои деньги. Я этого не могу. Душа болит. — Душа? — радостно удивилась американка. — Значит это вам мешает?

Ирочка

Почти в каждой русской эмигрантской семье есть танцующая Ирочка. Совсем маленькие Ирочки подают всегда очень большие надежды. С ростом Ирочек, надежды слабеют. Редкая Ирочка дотягивает до конца балетной школы и выходит на сцену.

… в журнале поражала заметка о том, что <…> она талантливейшая представительница русской аристократии, и что в её крови есть капля от Мазепы, жены Петра Великого. Потом Ирочка протанцевала на благотворительном балу в пользу любителей кроликов <…>. Потом, через знакомую теософку, она прочла в датском кружке абстрактно мыслящих англичанок доклад об экстазе в танцах. Прочла она его на английском языке, которого совсем не знала, но перевод её доклада был с большой энергией состряпан одним из международных молодых людей. Доклад имел большой успех у англо-русской аудитории, так как англичанки думали, что она читает по-русски, а русских предупредили, что доклад будет сделан по-английски. Никому не хотелось признаться, что ни слова не понял, и все дружно аплодировали и благодарили. <…> В эту эпоху её расцвета гастролировал в Париже русский театр художественных миниатюр. И, вот, к директору этого театра, в сопровождений двух международных юношей, направилась Ирочка. — Ваша программа банальна, — процедила она. <…> — Я предлагаю вам номер, — продолжала Ирочка, — выражая и лицом и фигурой глубокое отвращение к своему собеседнику. — Слушайте меня внимательно. Музыка Эдуарда Сифайда. Вы, конечно, его не знаете. Это композитор завтрашнего дня. Декорации Инаффа. Если не знаете, то стыдно. Два огромных голых негра синеватого оттенка выносят меня на золотом подносе. Костюм Крэда, само собою разумеется... Я спрыгиваю с подноса и... и что-нибудь делаю. Вот и всё. — Гм... — призадумался директор. — А что же именно вы делаете? Ирочка пожала плечами: — Что-нибудь. — Но что же именно? — уперся директор. — Надо же знать, что: печете пирог с капустой, что ли?.. Ирочка раздула ноздри, встала и вышла из комнаты.

Типы и группы (1934)

Корявая старушонка говорит больше всего о туалетах. <…> — Взгляните на мою шляпку, — скажет она с гордостью, — другой подумает и невесть сколько за неё заплачено, а на самом деле сущие пустяки. Потому что весь материал у меня свой, а модистку я нашла такую честную, такую честную, что не только моего не украдет, а ещё и своего приложит. Видите пряжечку? Это она дала. Уголочек сломан, ну да кто же будет приглядываться. Вы смотрите в ужасе на нечто похожее на «буат а ордюр», что увенчивает седую голову корявой старушонки. Вы различаете кусочек застиранного кружевца, клок какой-то шерсти, заячью лапку, ленточку, кусок меди. Чего тут только нет! Разве что вставной челюсти. И над всем этим мусором (всюду жизнь!) дрожит маленький голубой цветочек.

В медицине корявая старушонка свой человек. Она твёрдо знает, что мягчит, а что ёжит, и как в старину лечились люди, которые «не глупей нас были», а с другой стороны, не отрицает и всякие малопонятные новшества. — Вот, говорят, доктор есть. Так он совсем не лечит, а почешет чем-то себе в носу, человек и поправляется. И огромные деньги нажил.

Корявая старушка скрипит и прихрамывает, но целые дни куда-то идёт и идёт. То ей нужно взглянуть на баржу Армии Спасения, то на выставку искусственных ног, то на лекцию по противогазовой обороне, всюду, где только двери открыты, корявая старушонка влезет, оттолкнёт вас локтем и сядет в первый ряд.

Корявая старушонка может быть даже очень состоятельной. Это дела не меняет. Она может быть и образованной — это тоже дела не меняет. Она не может быть только умной. Она входит в салон жизни через чёрный ход, впитывает душой кухню, коридор, столовую. Она знает о картине, сколько за неё заплачено, о концерте — почём был билет, об артисте — изменял ли он жене, а каким он голосом поёт или на чем играет — это уж не её сфера. <…> Прежде всего, по возможности, ничего ей не говорите, потому что она совершенно лишена способности понимать человеческую речь. — Вот, — скажете вы, — собираемся открыть приют для детей. — Ох, уж только не для детей, — скажет она. — Дети вырастут, а потом что? — А потом новых. — Это значить — все меняй, да корми. На этом тоже много не заработаешь.