Русский театр

Здесь представлены цитаты о драматургии на русском языке.

XIX век

	… у нас всякое произведение, вовсе чуждое художественного достоинства, но основанное на патриотическом чувстве, будет всегда иметь успех в нашей публике. Зрители, смотря на такую драму, рукоплещут не пиесе, не автору, а своим собственным чувствам, которые в них затронуты, а затронуть их в русском народе не много надобно искусства.
	— Степан Шевырёв, «Критический перечень произведений русской словесности за 1842 год», январь 1843

1830-е

	… даже Шекспиру и Шиллеру не посчастливилось на нашей сцене, между тем, как пьесы, в которых лица не созданы поэтом, не писаны с природы, а с такого-то и с такого-то актёра, счастливее шли и Шекспира и Шиллера.
	— Фаддей Булгарин, рецензия на «Петра Басманова» Е. Розена, 6 ноября 1835

	Вообще у нас актёры совсем не умеют лгать. Они воображают, что лгать значит просто нести болтовню. Лгать значит говорить ложь тоном так близким к истине, так естественно, так наивно, как можно только говорить одну истину; и здесь-то заключается именно всё комическое лжи.
	— Николай Гоголь, «Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления „Ревизора“ к одному литератору», 25 мая 1836 [1841]

… если б фон-Визин был поскупее на нравственные разговоры и не остановился так скоро; если б князь А. А. Шаховской <…> не истощил своего истинно комического таланта в скороспелой бенефисной работе; если бы Грибоедов жил и продолжал трудиться для сцены; если б Загоскин брал сюжеты из нашего народного быта и сбросил французское иго, <…> то мы имели бы до сих пор народную драматическую литературу. Но благодетельного если бы не случилось, и теперь у нас можно составить один или два тома из превосходнейших отдельных сцен, а целых народных пьес у нас едва наберёшь две, три, много четыре!

— Фаддей Булгарин, «Взгляд на русскую сцену», февраль 1836

Положение русских актёров жалко. Перед ними трепещет и кипит свежее народонаселение, а им дают лица, которых они и в глаза не видали. Что им делать с этими странными героями, которые ни французы, ни немцы, но какие-то взбалмошные люди, не имеющие решительно никакой определённой страсти и резкой физиономии? где выказаться? на чём развиться таланту? <…> Мы так пригляделись к французским бесцветным пьесам, что нам уже боязливо видеть своё. Если нам представят какой-нибудь живой характер, то мы уже думаем: не личность ли это? потому что представляемое лицо совсем не похоже на <…> обношенные лица, которых таскают беззубые авторы в свои пьесы, как таскают на сцену вечных фигурантов, отплясывающих пред зрителями с тою же улыбкою своё лихо вытверженное в продолжение сорока лет па. Если, например, сказать, что в одном городе один надворный советник нетрезвого поведения, то все надворные советники обидятся <…>. Как будто один может порочить всё сословие! И такая раздражительность у нас решительно распространена на все классы. Нужны ли примеры? Вспомните «Ревизора»… <…> Из театра мы сделали игрушку в роде тех побрякушек, которыми заманивают детей, позабывши, что это такая кафедра, с которой читается разом целой толпе живой урок…

— Николай Гоголь, «Петербургские записки 1836 года», весна 1837

Виссарион Белинский

	… русский театр есть мечта разгорячённого воображения наших добрых патриотов.
	— «Литературные мечтания», декабрь 1834

• см. начало «Русского театра в Петербурге» октября 1841

	От классических пьес пострадало уже на Руси не одно замечательное дарование, и только немногие могучие таланты <…> могли освободиться, и то не без утраты сил, от манерности и бездушной однообразности в игре.
	— «Русский театр в Петербурге», август 1842

	… литература наша хотя и медленно, но всё же идёт вперёд, а театр давно уже остановился на одном месте. Публика читающая и публика театральная – это две совершенно различные публики, ибо театр посещает и такие люди, которые ничего не читают и лишены всякого образования.
	— «Русский театр в Петербурге. Игроки», апрель 1843

Водевилистов и комиков наших в неделю не перечтёшь по пальцам; их произведениям нет числа; а драматической литературы нет у нас! Ни один петербургский чиновник, получающий до 1000 рублей жалованья и поработавший в какой-нибудь газете по части объявлений о сигарочных и овощных лавочках, не затруднится написать комедию, изображающую высший свет, которого он, бедняк, и во сне не видал и о тоне которого он судит по манерам своего начальника отделения.

— «Русская литература в 1843 году», декабрь

XX век

Репертуар эмигрантского театра <…> являет собою довольно печальное зрелище. Основным образом он распадается на две части. Во-первых, ставятся отечественные классики, <…> принимаемые публикой отчасти по долгу уважения к культурному наследию, отчасти, так сказать, в мемуарном порядке: для оживления дорогих воспоминаний о прошлой жизни вообще и о театральном прошлом в частности. Во-вторых, — в большом количестве идут пьесы, либо почерпнутые из довоенного провинциально-коршевского архива, <…> либо новые, советского или здешнего изготовления, но всегда — так называемого лёгкого содержания. Попытки Михаила Чехова ставить Шекспира, Стриндберга — закончились неудачей, которую, казалось, приходится объяснить не только дефектами постановок, но и настроением зрителей. Успех «Дней Турбиных» был не театральный, а политический. «Каменный гость» и «Скупой рыцарь», поставленные Рощиной-Инсаровой в 1927 году, собрали около сорока человек зрителей.

— Владислав Ходасевич, «„Событие“ В. Сирина в Русском театре», май 1938

В русской драматургии, в которой, в сущности говоря, эпохи театров делали авторы, <…> реализм на сцену просачивался медленно. Вот чуть-чуть в «Недоросле», вот «Горе от ума», пушкинский «Борис Годунов». Потом, как бы одним гигантским, мощным взмахом — Гоголь. После него, опять-таки медленно по каким-то небольшим приёмам, небольшим сценам кое-где реализм начал проявляться в формах, ещё более приближающихся к жизни. Но вот пришёл Островский…

— Владимир Немирович-Данченко, <Мысли о театре>, 1942

В русском театре недостаточно одного только ума, недостаточно одного только смеха, недостаточно одних только слёз. Русский театр мечтал обо всём сразу. Задуматься и посмеяться, задуматься и поплакать <…>. Русскому театру одной человеческой истории всегда было мало, его зритель жаждал выхода к широкому общественно-политическому фону, где человеческая плоть всегда бунтовала, обращая свои помыслы к идеям правдоискательства, к мучительным поискам Добра, к обретению высоких идеалов, выходящих за пределы утилитарных мечтаний.

— Марк Захаров, «Контакты на разных уровнях» (гл. «Хорошее начало», не позже 1985)

См. также

• Русская комедия