Книга апокрифов (Чапек)
«Книга апокрифов» (чеш. Kniha apokryfů, также Apokryfy) — сборник сатирико-философских притч Карела Чапека, написанных на известные библейские, мифические и литературные сюжеты. Притчи создавались автором с 1920 по 1932 год.
Цитаты
[править]Наказание Прометея
[править]Prométheův trest, 1932. Перевод: М. Зельдович, 1958
Огонь, господа, даёт нам, людям, новую силу и новое оружие: с помощью огня мы будем почти равны богам, прошептал Антиметей и вдруг громко крикнул: — Обвиняю Прометея в том, что он доверил эту божественную и неодолимую стихию пастухам, рабам и всем, кто к нему приходил; что он не отдал её в руки избранных, которые берегли бы её как государственное сокровище и владели бы им! Обвиняю Прометея в том, что он разгласил тайну открытия огня, которая должна была принадлежать правителям страны! Обвиняю Прометея, кричал возмущенно Антиметей, — в том, что он научил пользоваться огнем чужестранцев; что он не утаил его от наших врагов! Прометей украл у нас огонь, потому что дал его всем! Обвиняю Прометея в государственной измене! |
Куда бы это привело, если бы всякий проходимец осмелился безнаказанно открывать что-нибудь новое и великое! |
О падении нравов
[править]O úpadku doby, 1931[1]
И вообще наши предки правильно нам завещали, на любого пришельца надо нападать без всяких там околичностей да отсылать его к праотцам. Так бывало испокон века: убивать без долгих разговоров! "Да что ты, батя, — говорит сын, — теперь другие отношения, теперь вводится товарообмен!" Товарообмен! Да если я кого убью и заберу, что у него было, вот тебе и товар, и ничего я ему за это отдавать не должен — к чему же какой-то товарообмен? "Это не верно, батя, — говорит сын, — ведь вы за это платите человеческой жизнью, а её жалко!" Видала — жалко им человеческой жизни! Вот тебе нынешнее мировоззрение, расстроенно бормотал старый вождь. — Трусы они, и всё тут Жизни им жалко! Ты вот что мне скажи — как сможет прокормиться такая гибель людей, если они перестанут убивать друг друга? Ведь и теперь уже оленей осталось до чертиков мало! Им, вишь, жалко человеческой жизни; а вот традиций не уважают, предков своих и родителей не чтят... Черт знает что! — крикнул вне себя дед. |
Александр Македонский
[править]Alexandr Veliký, 1932. Перевод: Ю. Молочковский, 1958
Обстоятельства требуют от меня всё новых личных жертв, и я несу их, не ропща, мысля лишь о величии и силе своей прославленной империи. Приходится привыкать к варварской роскоши и к пышности восточных обычаев. Я взял себе в жены трех восточных царевен, а ныне, милый Аристотель, даже провозгласил себя богом. |
Уверенность, что Македония и Эллада приняли принцип моей неограниченной власти, развязала бы мне руки и здесь, на Востоке, дала бы возможность завоевать для Греции естественную границу на китайском побережье. Тем самым я бы навеки обеспечил мощь и безопасность своей Македонии. Как видите, это разумный и трезвый план. |
Смерть Архимеда
[править]Smrt Archimédova, 1932. Перевод: А. Гурович, 1958
Понимаешь ли, быть владыкой мира — слишком хлопотно. Жалко трудов, которые придётся на это положить. |
О десяти праведниках
[править]O desíti spravedlivých, 1931[1]
— Лотова жена моя приятельница, а Лот — сын твоего брата Харана. Я не утверждаю, что Лот праведник, — помнишь, как он натравливал на тебя своих слуг, и не спорь, Авраам, и очень нехорошо, что он к тебе плохо относится, — но он твой племянник, хотя и Харан обходился с тобой не так, как бы следовало родному брату, но это наше семейное дело. <…> |
О пяти хлебах
[править]O pěti chlebích, 1932[1]
Нет, это хорошо, что Он исцеляет больных. Ну, конечно, лекаришки шумят, обман, мол, это и мошенничество, надо бы запретить Ему и всё такое прочее; да что вы хотите, тут столкнулись разные интересы. Кто хочет помогать людям и спасать мир, тот всегда натыкается на чей-нибудь интерес; на всех не угодишь, без этого не обходится. Вот я и говорю — пусть себе исцеляет, пусть даже воскрешает мёртвых, но то, что Он сделал с пятью хлебами — это уж нехорошо. Как хлебопёк, скажу вам — большая это была несправедливость по отношению к хлебопёкам. |
Вы меня знаете, сосед; я человек мирный и ни с кем не ищу ссоры. Но если Он явится в Иерусалим, я стану посреди улицы и буду кричать: «Распните его! Распните его!» |
Бенханан
[править]Benchanan, 1934[1]
В том-то и заключалась его ошибка — нетерпелив был. Одним махом хотел мир спасти, да ещё вопреки желанию этого самого мира. А так нельзя, Бенханан. Не следовало ему идти к цели так прямо и поспешно. Правду надо протаскивать контрабандой, сеять её понемногу — тут крошку, там зернышко, чтоб люди успели привыкнуть. А не так вдруг: раздай всё, что имеешь, и прочее в этом роде. Плохой это способ. И он должен бы больше следить за своими поступками. К примеру, зачем он набросился с бичом на менял в храме? Они ведь тоже добрые евреи, братец мой, и хотят как-то кормиться! Конечно, меняльным лавкам не место в храме, но они там прижились испокон веков, так зачем же шум поднимать? <…> И чудеса ему незачем было устраивать; на них-то он и должен был сломать себе шею. Милый мой, всем всё равно не поможешь, а те, для которых он не сотворил чуда, потом обозлились. <…> Сказать судьям в лицо, что и они не без вины, ― да какая же после этого может быть на свете юстиция? Нет, повторяю — ошибка за ошибкой… Учил бы себе, но ничего не делал; он не должен был так страшно буквально понимать собственное учение, и незачем было стремиться тотчас вводить его в жизнь. |
Распятие
[править]Ukřižování, 1927[1]
― Видишь ли, — стал объяснять Наум, — люди время от времени распинают того, кто справа, потом того, кто слева; в истории всегда так бывало. У каждой эпохи свои мученики. В одни времена заточают или распинают того, кто борется за нацию; в другие времена наступает черед того, кто заявляет, что обязан бороться за бедных и рабов. Одно сменяет другое, и всему своё время. |
Кредо Пилата
[править]Pilátovo krédo, 1927[1]
Что есть истина? |
― Нет моей истины, ― сказал Иосиф Аримафейский. ― Есть лишь единая истина для всех. |
Исповедь Дона Хуана
[править]Zpověď Dona Juana, 1932[1]
— Возлюбленный сын мой, — произнес достойный падре как только мог приветливее, — ты умираешь; очень скоро ты предстанешь перед престолом высшего судии, отягощенный всеми грехами, свершенными тобой за время своей гнусной жизни. Прошу тебя во имя любви господа нашего, сними их с себя, пока ещё есть время; не подобает тебе отправляться на тот свет в нечистом рубище пороков, запачканном грязью земных деяний. |
Падре Ильдефонсо был аскетического вида человек, высохший до того, что напоминал старую колбасу, с бровями, густыми, как волосы под мышкой отставного кавалериста. |
Ромео и Джульетта
[править]Romeo a Julie, 1932[1]
Вы ведь «инглезе»? Подумайте, с тех пор как вы, англичане, откололись от святой римской церкви, вас тут, в Италии, — видимо-невидимо. Понятно, синьор. Вы, верно, скучаете. Погляди, Мариэтта, этот господин «инглезе»! Бедняжка, такой молодой, и уже англичанин! |
Сэр Оливер сидел совершенно потерянный. |