Ответ моим критикам (Набоков)
«Ответ моим критикам» (англ. Reply to My Critics) — полемическая статья Владимира Набокова 1966 года о критике выполненного им комментированного перевода «Евгения Онегина» на английский язык[1], в основном, о рецензии Эдмунда Уилсона «Странная история Пушкина и Набокова». В авторском сборнике «Строгие суждения» 1973 года она была незначительно исправлена и получила новое заглавие, возможно, приближающее к принятому названию статьи Пушкина «Опровержение на критики»[2].
Цитаты
[править]… случается, что под прицелом враждебной критики оказываются не акты художества, а такой прозаичный труд, как мой комментированный перевод «Евгения Онегина» <…>. В отличие от моих романов ЕО имеет этическую сторону, а также моральную и человеческую. Речь идёт о порядочности или непорядочности компилятора, его профессиональной квалификации или небрежности. Если мне говорят, что я плохой поэт, я отвечаю улыбкой; но если говорят, что я неважный литературовед, я не стесняюсь в выражениях. | |
… adverse criticism happens to be directed not at those acts of fancy, but at such a matter-of-fact work of reference as my annotated translation of Eugene Onegin <…>. Unlike my novels, EO possesses an ethical side, moral and human elements. It reflects the compiler's honesty or dishonesty, skill or sloppiness. If told I am a bad poet, I smile; but if told I am a poor scholar, I reach for my heaviest dictionary. |
«Перевод с претензией на художественность» защищает [переводчиков], скрывая и маскируя их невежество, или недостаточную осведомлённость, или беспомощные потуги ограниченной эрудиции. Зато неприкрашенный буквальный перевод подверг бы их уязвимое сооружение воздействию неведомых и неисчислимых опасностей. | |
The "arty translation" protects them by concealing and camouflaging ignorance or incomplete information or the fuzzy edge of limited knowledge. Stark literalism, on the other hand, would expose their fragile frame to unknown and incalculable perils. |
Поразительные ошибки в переводах с русского, появляющихся в наши дни с безумной частотой, воспринимаются хладнокровно, как ничтожные пустяки, на которые лишь педант обратит внимание. | |
The incredible errors in the translations from the Russian which are being published nowadays with frenetic frequency are dismissed as trivial blemishes that only a pedant would note. |
Каким бы неприязненным ни было отношение к буквализму, я всё же нахожу несколько удивительной ту бурю эмоций, которую вызвал мой довольно сухой, довольно скучный труд. Наемные писаки ринулись на защиту ортодоксальных советских публицистов, которых я «подверг нападкам» и о которых они прежде никогда не слыхали. | |
Despite the violent attitude towards literalism, I still find a little surprising the intensity of human passions that my rather dry, rather dull work provokes. Hack reviewers rush to the defense of the orthodox Soviet publicists whom I "chastise" and of whom they have never heard before. |
Самая большая, самая дерзкая, самая въедливая и, увы, самая безответственная статья помещена г-ном Эдмундом Уилсоном <…> и на ней я хочу остановиться особо. | |
The longest, most ambitious, most captious, and, alas, most reckless, article is Mr. Edmund Wilson's <…> and this I now select for a special examination. |
Всякий раз, когда г-н Уилсон принимается разбирать русское выражение, он совершает нелепый промах. | |
Every time Mr. Wilson starts examining a Russian phrase he makes some ludicrous slip. |
Г-н Уилсон утверждает, что «единственная бросающаяся в глаза характерная особенность перевода» <…> — это моя «тяга к употреблению редких и незнакомых слов…». Ему не приходит в голову, что посредством этих слов я могу передавать редкие и незнакомые понятия; это ему невыгодно. Он продолжает, однако, утверждать, что, «в свете декларируемого стремления следовать так близко к тексту оригинала, чтобы его перевод мог послужить подсказкой для студента», подобные слова «совершенно неуместны», поскольку «студенту легче будет доискаться до смысла русского слова», нежели английского. <…> (как-никак, следствия подобного простого метода слишком наглядно представил сам г-н Уилсон, неверно переводя и истолковывая некоторые места), или что такой надёжный и полный русско-английский словарь не только существует в природе (а такового, конечно, нет), но и более доступен студенту, чем, скажем, второе несокращённое издание (1960 года) словаря Уэбстера, который я, между прочим, настоятельно советую г-ну Уилсону приобрести. А если бы такой магический словарь всё же существовал, тогда всё равно было бы сложно выбрать, без моей помощи, из двух близких синонимов единственный с верным смысловым оттенком и не попасть, без моей подсказки, в ловушку идиоматического выражения, которое вышло из употребления. | |
Mr. Wilson affirms that "the only characteristic Nabokov trait" <…> is my "addiction to rare and unfamiliar words." It does not occur to him that I may have rare and unfamiliar things to convey; that is his loss. He goes on, however, to say that in view of my declared intention to provide students with a trot such words are "entirely inappropriate" here, since it would be more to the point for the student to look up the Russian word than the English one. <…> (after all, the result of this simple method is far too apparent in Mr. Wilson's own mistranslations and misconceptions), or that a reliable and complete Russko-angliyskiy slovar not only exists (it does not) but is more easily available to the student than, say, the second unabridged edition (1960) of Webster's, which I really must urge Mr. Wilson to acquire. Even if that miraculous slovar did exist, there would still be the difficulty of choosing, without my help, the right shade between two near synonyms and avoiding, without my guidance, the trap-falls of idiomatic phrases no longer in use. |
Между прочим, в моём переводе процент слов, которые г-н Уилсон называет «встречающимися только в словарях», в сущности столь смехотворно мал, что мне было непросто найти таковые. | |
Incidentally, the percentage of what Mr. Wilson calls "dictionary words" in my translation is really so absurdly small that I have difficulty in finding examples. |
Больше всего в коллекции «bêtes noir'es», собранной г-ном Уилсоном, мне нравится «sapajou». Он недоумевает, почему пушкинское «достойно старых обезьян» я перевёл как «worthy of old sapajou», а не «worthy of old monkeys». <…> дело в том, что ни «monkey», ни «аре» в данном контексте не вполне подходят. | |
In Mr. Wilson's collection of bêtes noires my favorite is "sapajou." He wonders why I render dostoyno staryh obez'yan as "worthy of old sapajous" and not as "worthy of old monkeys." <…> it so happens that neither "monkey" nor "ape" is good enough in the context. |
Переводя «Евгения Онегина», я всё время оставался в тысячу раз более верен русскому языку Пушкина, нежели английскому языку г-на Уилсона, и потому не колеблясь воспроизводил и погрешности синтаксиса, и их последствия — столкновения словесных конструкций. | |
Throughout my translation I have remained a thousand times more faithful to Pushkin's Russian than to Wilson's English and therefore in these passages I did not hesitate to reproduce both the solecism and the ensuing clash. |
Не стану много говорить о тех строках, что г-н Уилсон посвящает моим заметкам о просодии. Они просто не стоят того. Он пролистал моё «скучное и утомительное Приложение» и не понял ничего из того, что ему удалось вычитать. Из наших бесед и переписки прошлых лет я прекрасно знаю, что он, как Онегин, не способен уразуметь механизм стихотворения — как русского, так и английского. Посему ему следовало бы воздержаться от «критики» моего эссе об этом предмете. Одним движением своего тупого карандаша он восстанавливает прежнюю ужасную неразбериху, справиться с которой мне стоит больших усилий, и возвращает дополнительные ударения и спондеи туда, где, как я показал, им не место. Он не делает попыток принять мою терминологию, упрямо игнорирует сходства и различия русского и английского ямба, о которых я веду речь, и, вообще говоря, я сомневаюсь, что он прочёл больше двух строк моих заметок о просодии. | |
I shall not say much about the paragraph that Mr. Wilson devotes to my notes on prosody. It is simply not worth-while. He has skimmed my "tedious and interminable appendix" and has not understood what he managed to glean. From our conversations and correspondence in former years I well know that, like Onegin, he is incapable of comprehending the mechanism of verse—either Russian or English. This being so, he should have refrained from "criticizing" my essay on the subject. With one poke of his stubby pencil he reintroduces the wretched old muddle I take such pains to clear up and fussily puts back the "secondary accents" and "spondees" where I show they do not belong. He makes no attempt to assimilate my terminology, he obstinately ignores the similarities and distinctions I discuss, and indeed I cannot believe he has read more than a few lines of the thing. |
… Стендаль, этот любимчик всех тех, кому нравится их плоская французская равнина. | |
… Stendhal, that pet of all those who like their French plain. |
Перевод
[править]В. Г. Минушин, 2002