Письма Александра Пушкина
Полностью или частично сохранилось около 800 достоверных писем Александра Сергеевича Пушкина (считается, что это около трети от их общего числа), некоторые — только в черновиках, а также несколько десятков черновиков к имеющимся[1].
Цитаты[править]
Примечание: здесь в черновиках оставлены более интересные зачёркнутые слова — они полностью заключены в квадратные скобки.
Любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира, можно ли мне надеяться, что Вы простите девятимесячную беременность пера ленивейшего из поэтов племянников.[комм. 1] | |
— В. Л. Пушкину, 28 декабря 1816 |
— Н. И. Кривцову, 2-я половина июля — начало августа 1819, черновик |
… свет-то наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? завидует нам — и плачет о Кр…… (разумеется нижним проходом). Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по прежнему подымаются на неё телескопы и хуи — но увы… ты не видишь её, она не видит тебя. | |
— П. Б. Мансурову, 27 октября 1819 |
Ты всё тот же — талант прекрасный и ленивый. Долго ли тебе шалить, долго ли тебе разменивать свой гений на серебренные четвертаки. Напиши поэму славную[комм. 2], только не четыре части дня и не четыре времени [года], напиши своего Монаха[комм. 3]. Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая — твой истинный удел — умертви в себе ветхого человека — не убивай вдохновенного поэта. | |
— А. А. Дельвигу, 23 марта 1821 |
Ты пеняешь мне за «Моск. вестник»[комм. 4] — и за немецкую метафизику. Бог видит, как я ненавижу и презираю её; да что делать? собрались ребята тёплые, упрямые; поп своё, а чорт своё. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать — всё это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными познаниями, но мы…… — «Моск. Вестн.» сидит в яме и спрашивает: верёвка вещь какая?[комм. 5] <…> А время вещь такая, которую с никаким «Вестником» не стану я терять. Им хуже, если они меня не слушают. | |
— А. А. Дельвигу, 2 марта 1827 |
Растолковали ли Вы Телеграфу, что он дурак? Ксенофонт Телеграф, в бытность свою в С.-Петербурге, со мною в том было согласился (но сие да будет между нами; Телеграф добрый и честный человек и с ним я ссориться не хочу). | |
— М. П. Погодину, 1 июля 1828 |
Здесь очень много хорошеньких девчонок (или девиц <…>), я с ними вожусь платонически, и от того толстею и поправляюсь в моём здоровьи — прощай, поцалуй себя в пупок, если можешь. | |
— А. А. Дельвигу, середина ноября 1828, Малинники |
1822[править]
Вы видите, что отеческая нежность не ослепляет меня насчёт «Кавказского пленника», но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что; в нём есть стихи моего сердца. Черкешенка моя мне мила, любовь её трогает душу. Конечно поэму приличнее было бы назвать Черкешенкой — я об этом не подумал. | |
— Н. И. Гнедичу, 29 апреля, черновик |
Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии, робкой и жеманной. | |
— Н. И. Гнедичу, 27 июня |
Батюшков прав[комм. 6], что сердится на Плетнёва; на его месте я бы с ума сошёл со злости — «Б. из Рима» не имеет человеческого смысла <…>. Вообще мнение моё, что Плетнёву приличнее проза, нежели стихи, — он не имеет никакого чувства, никакой живости — слог его бледен, как мертвец. Кланяйся ему от меня (т. е. Плетнёву — а не его слогу) и уверь его, что он наш Гёте. | |
— Л. С. Пушкину, 4 сентября |
… чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия.[6] — вероятно, парафраз 3-й и 4-й строк That Women are but Men's Shadows Бена Джонсона, позже парафразировал в «Евгении Онегине» (гл. четвёртая, VII) | |
… que moins on aime une femme et plus on est stir de Pavoir. Mais cette jouissance est digne d’un vieux sapajou du 18 siècle. | |
— Л. С. Пушкину, сентябрь (после 4) — октябрь (до 6) |
Характер пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души[7], которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века. | |
— В. П. Горчакову, октябрь—ноябрь |
1823[править]
… нельзя ли вновь осадить цензуру и, со второго приступа, овладеть моей Анфологией? Разбойников я сжёг — и по делом. Один отрывок уцелел в руках Николая Раевского, если отечественные звуки: харчевня, кнут, острог— не испугают нежных ушей читательниц Пол. Зв., то напечатай его. Впрочем чего бояться читательниц? их нет и не будет на русской земле, да и жалеть не о чем. | |
— А. А. Бестужеву, 13 июня |
Греки между европейцами имеют гораздо более вредных поборников, нежели благоразумных друзей. Ничто ещё не было столь народно, как дело греков, хотя многие в их политическом отношении были важнее для Европы. | |
— В. Л. Давыдову (?), июнь 1823—июль 1824, черновик |
… толпа трусливой сволочи, воров и бродяг, которые не могли выдержать даже первого огня дурных турецких стрелков, составила бы забавный отряд в армии графа Витгенштейна. Что касается офицеров, то они ещё хуже солдат. Мы видели этих новых Леонидов на улицах Одессы и Кишинёва — со многими из них лично знакомы, мы можем удостоверить их полное ничтожество, они умудрились быть болванами даже в такую минуту, когда их рассказы должны были интересовать всякого европейца — ни малейшего понятия о военном деле, никакого представления о чести, никакого энтузиазма — французы и русские, которые здесь живут, выказывают им вполне заслуженное презрение; они все сносят — даже палочные удары, с хладнокровием, достойным Фемистокла. Я не варвар и не проповедник Корана, дело Греции вызывает во мне горячее сочувствие, именно поэтому-то я и негодую, видя, что на этих ничтожных людей возложена священная обязанность защищать свободу.[6] | |
… un tas de gueux timides, voleurs et vagabonds qui М’ont pu même soutenir le premier feu de la mauvaise mousqueterie turque, formerait une singulière troupe dans l’armée du Comte Vitgenstein. Quant à ce qui regarde les officiers, ils sont pires que les soldats. Nous avons vu ces nouveaux Léonidas dans les rues d’Odessa et de Kichinev — plusieurs nous sont personellement connus, nous certifions leur complète nullité — ils ont trouvé l’art d’être insipides, même au moment où leur conversation devait intéresser tout européen — aucune idée de l’art militaire, nul point d’honneur, nul enthousiasme — les français et les russes qui se trouvent ici leur marquent un mépris dont ils ne sont que trop dignes, ils supportent tout même les coups de bâton avec un sang-froid digne de Thémistocle. Je ne suis ni un barbare ni un apôtre del’Alcoran, la cause de la Grèce m’intéresse vivement, c’est pour cola même que je m’indigne en voyant ces misérables revêtus de ministère — sacré de défenseurs de la liberté. | |
— то же, 2-й черновик |
… многие места Бахчисарайского фонтана относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблён, и роль Петрарки мне не по нутру. | |
— Л. С. Пушкину, 25 августа |
… обедаем славно — я пью, как Лот содомский, и жалею, что не имею с собой ни одной дочки. Недавно выдался нам молодой денёк — я был презид[ентом] попойки — все перепились и потом поехали по блядям. | |
— Ф. Ф. Вигелю, 22 октября — 4 ноября, черновик |
Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь до-нèльзя. | |
— А. А. Дельвигу, 16 ноября |
Я на досуге пишу новую поэму «Евгений Онегин», где захлёбываюсь желчью. | |
— А. И. Тургеневу, 1 декабря |
1824[править]
Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы. Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы[2]. Они были с ошибками напечатаны в Полярной Звезде… | |
— Ф. В. Булгарину, 1 февраля |
Кстати о гадости — читал я «Федру» Лобанова — хотел писать на неё критику <…> — перо вывалилось из рук. И об этом у вас шумят, и это называют ваши журналисты прекраснейшим переводом известной трагедии г. Расина! Voulez-vous découvrir la trace de ses pas[комм. 7]) — надеешься найти | |
— Л. С. Пушкину, январь (после 12) — начало февраля |
Булгарин хуже Воейкова — как можно печатать партикулярные письма[комм. 8] — мало ли что мне приходит на ум в дружеской переписке — а им бы всё и печатать. Это разбой; решено: прерываю со всеми переписку — не хочу с ними иметь ничего общего. А они, глупо ругай или глупо хвали меня — мне всё равно — их не в грош не ставлю — а публику почитаю на ровне с книгопродавцами — пусть покупают и врут, что хотят. | |
— Л. С. Пушкину, 1 апреля |
… у меня аневризм[комм. 9]. Вот уж 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство которого угодно доктора. Ужели не льзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится. | |
— А. И. Казначееву, 22 мая, 2-й черновик |
Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моём отечестве ко мне относятся с меньшим уважением чем к любому юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди вас своей тупостью и своей тарабарщиной. | |
Je suis fatigué de dépendre de la digestion bonne ou mauvaise de tel et tel chef, je suis ennuyé d’étre traité dans ma patrie avec moins d’égard que le premier galopin anglois qui vient promener parmi nous sa plattitude et son baragouin. | |
— А. И. Казначееву, начало июня |
Вы уж узнали, думаю, о просьбе моей в отставку <…>. Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов — вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое. Старичок Инзов сажал меня под арест всякой раз как мне случалось побить молдавского боярина[2]. Правда — но за то добрый мистик в то же время приходил меня навещать и беседовать со мною об гишпанской революции. . — см. также «Воображаемый разговор с Александром I», написанный позже | |
— А. И. Тургеневу, 14 июля |
Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехрист? он русской, из перерусских русской. <…> До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма! | |
— Л. С. Пушкину, 1-я половина ноября |
Что это у вас? потоп! ни́что проклятому Петербургу! voilà une belle occasion à vos dames de faire bidet[комм. 11]. <…> читаю «Клариссу», мочи нет какая скучная дура! | |
— Л. С. Пушкину, 20-е числа ноября |
Мне дьявольски не нравятся П[етербургск]ие толки о моём побеге. Зачем мне бежать? здесь так хорошо![комм. 12] Когда ты будешь у меня, то станем трактовать о банкире, о переписке, о месте пребывания Чаадаева. | |
— Л. С. Пушкину, около (не позднее) 20 декабря |
1825[править]
Что ни говори, Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности; к тому же переводный слог его останется всегда образцовым. | |
— К. Ф. Рылееву, 25 января |
Драмматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. <…> В комедии Горе от ума кто умное действ[ующее] лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий благородный и добрый малой, проведший несколько времени с очень умным человеком (имянно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Всё, что говорит он — очень умно. Но кому говорит он всё это? <…> Первый признак умного человека — с первого взгляду знать с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб[ными]. К стати что такое Репетилов? в нём 2, 3, 10 характеров. Зачем делать его гадким? довольно, что он ветрен и глуп с таким простодушием <…>. О стихах я не говорю, половина — должны войти в пословицу. | |
— А. А. Бестужеву, конец января |
Очень знаю, что я учитель [Рылеева] в стихотв. языке — но он идёт своею дорогою. <…> Я опасаюсь его не на шутку и жалею очень, что его не застрелил, когда имел тому случай — да чорт его знал. — об этой дуэли больше ничего не известно[10] | |
— А. А. Бестужеву, 24 марта |
Ты спрашиваешь, какая цель у Цыганов? вот на! Цель поэзии — поэзия — как говорит Дельвиг (если не украл этого). Думы Рылеева и целят, а всё не в попад. | |
— В. А. Жуковскому, 20-е числа апреля (не позднее 24) |
Я почёл бы своим долгом переносить мою опалу в почтительном молчании, если бы необходимость не побудила меня нарушить его. | |
Je me serais fait un devoir de supporter ma disgrâce dans un respectueux silence, si la nécessité ne me contraignit à le rompre. | |
— прошение Александру I, 20-е числа апреля (не позднее 24), черновик |
Скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа. | |
— К. Ф. Рылееву, 2-я половина мая |
У нас есть критика, а нет литературы. Где же ты это нашёл? имянно критики у нас и недостаёт. <…> Кумир Державина 1/4 золотой, 3/4 свинцовый доныне ещё не оценён. <…> Княжнин безмятежно пользуется своею славою, Богданович причислен к лику великих поэтов, Дмитриев также. Мы не имеем ни единого коментария, ни единой критической книги. Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который в басне столь же выше Лафонтена, как Держ. выше Ж. Б. Руссо. Что же ты называешь критикою? Вестник Европы и Благонамеренный? библиографические известия Греча и Булгарина? свои статьи? но признайся, что это всё не может установить какого-нибудь мнения в публике, не может почесться уложением вкуса. Каченовский туп и скучен, Греч и ты остры и забавны — вот всё, что можно сказать об вас — но где же критика? <…> | |
— А. А. Бестужеву, конец мая — начало июня |
[Некоторые] необдуманные речи, сатирические стихи [обратили на меня внимание [распространились] в обществе], распространились сплетни, будто я был отвезён в тайную канцелярию и высечен. | |
[Quelques] des propos inconsiderés, des vers satiriques [me firent [remarquer] répandre dans le public] le bruit se répandit que j’avais été traduit [à] et fou<ette> a la ch.<ancellerie> sec<rète>. | |
— неотправленное письмо Александру I, начало июля — сентябрь (до 22) |
Читайте Ш[експира], он никогда не боится скомпрометировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни, ибо уверен, что в надлежащую минуту и при надлежащих обстоятельствах он найдёт для него язык, соответствующий его характеру. <…> | |
Lisez Sch[akespeare], il ne craint jamais de compromettre son personnage, il le fait parler avec tout l'abandon de la vie, car il est sûr en temps et lieu de lui faire trouver le langage de son caractère. <…> | |
— Н. Н. Раевскому, 2-я половина июля (после 19), черновик |
— А. А. Дельвигу, 23 июля |
Друзья мои так обо мне хлопочут, что в конце концов меня посадят в Шлиссельбург…[6] | |
Mes amis se donneront tant de peine, qu'on finira par m'enfermer à Schlusselbourg… | |
— П. А. Осиповой, 25 июля |
… я совершенно один; царь позволил мне ехать во Псков для операции моего аневризма, в Мойер хотел ко мне приехать — но я просил его не беспокоиться и думаю, не тронусь из моей деревни. Друзья мои за меня хлопотали против воли моей и, кажется, только испортили мою участь. | |
— В. И. Туманскому, 13 августа |
… разве у хорошеньких женщин должен быть характер? <…> | |
… est-ce que les jolies femmes doivent avoir un caractère? <…> | |
— А. П. Керн, 13 августа |
Мне право совестно, что жилы мои так всех вас беспокоят — операция аневризма ничего не значит, и, ей-богу, первый псковской коновал с ними бы мог управиться. <…> согласен, что жизнь моя сбивалась иногда на эпиграмму, но вообще она была элегией в роде Коншина[комм. 14]. | |
— В. А. Жуковскому, 17 августа |
Изучение новейших языков должно в наше время заменить латинский и греческий — таков дух века и его требования. Ты — да, кажется, Вяземский — одни из наших литераторов — учатся; все прочие разучаются[комм. 15]. Жаль! высокий пример Карамзина должен был их образумить. <…> Я написал трагедию и ею очень доволен; но страшно в свет выдать — робкий вкус наш не стерпит истинного романтизма. Под романтизмом у нас разумеют Ламартина. Сколько я ни читал о романтизме, всё не то… | |
— А. А. Бестужеву, 30 ноября |
1826[править]
Говорят, ты написал стихи[4] на смерть Алекс[андра] — предмет богатый! — Но в теченьи десяти лет его царствования, лира твоя молчала. Это лучший упрёк ему. Никто более тебя не имел права сказать: глас лиры, глас народа. Следств[енно] я не совсем был виноват, подсвистывая ему до самого гроба. | |
— В. А. Жуковскому, 20-е числа января |
Конечно я ни в чём не замешан, и если правительству досуг подумать обо мне, то оно в том легко удостоверится. Но просить мне как-то совестно особенно ныне; образ мыслей моих известен. Гонимый 6 лет сряду, замаранный по службе выключкою, сосланный в глухую деревню за две строчки перехваченного письма, я конечно не мог доброжелательствовать покойному царю, хотя и отдавал полную справедливость истинным его достоинствам — но никогда я не проповедовал ни возмущений, ни революции — напротив. <…> я желал бы вполне и искренно помириться с правительством, и конечно это ни от кого, кроме его, не зависит. В этом желании более благоразумия, нежели гордости с моей стороны. | |
— А. А. Дельвигу, начало февраля |
Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление? Покамест, кроме тебя, нет у нас критика. Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли. Если б согласился сложить разговоры твои на бумагу, то великую пользу принёс бы ты Русской словесности. | |
— П. А. Катенину, 1-я половина февраля |
Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой — неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно — вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья. — Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером — судьбу существа, такого нежного, такого прекрасного?..[6] | |
Ma vie jusqu'à présent si errante, si orageuse, mon caractère inégal, jaloux, susceptible, violent et faible tout à la fois — voilà ce qui me donne des moments de réflexions pénibles. Dois-je attacher à un sort aussi triste, à un caractère aussi malheureux, le sort d'un être si doux, si beau?.. | |
— В. П. Зубкову, 1 декабря |
1830[править]
Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери; я могу надеяться возбудить со временем её привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия её сердца. Но, будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой, более равный, более блестящий, более достойный её союз; — может быть, эти мнения и будут искренни, но уж ей они безусловно покажутся таковыми. Не возникнут ли у неё сожаления? Не будет ли она тогда смотреть на меня как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения? Бог мне свидетель, что я готов умереть за неё; но умереть для того, чтобы оставить её блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа,— эта мысль для меня — ад.[13] | |
L’habitude et une longue intimité pourraient seules me faire gagner l’affection de M-lle votre fille; je puis espérer me l’attacher à la longue, mais je n’ai rien pour lui plaire; si elle consent à me donner sa main, je n’y verrai que la preuve de la tranquille indifférence de son coeur. Mais entourée d’admiration, d’hommages, de séductions, cette tranquillité lui durera-t-elle? On lui dira qu’un malheureux sort l’a seul empêchée de former d’autres liens plus égaux, plus brillants, plus dignes d’elle, — peut-être ces propos seront-ils sincères, mais à coup sûr elle les croira tels. N’aura-t-elle pas des regrets? ne me regardera-t-elle pas comme un obstacle, comme un ravisseur frauduleux? ne me prendra-t-elle pas en aver-sion? Dieu m’est témoin que je suis prêt à mourir pour elle, mais devoir mourir pour la laisser veuve brillante et libre de choisir demain un nouveau mari — cette idée — c’est l’enfer. | |
— Н. И. Гончаровой, 5 апреля |
Первая любовь всегда является делом чувствительности: чем она глупее, тем больше оставляет по себе чудесных воспоминаний. Вторая, видите ли, — дело чувственности. Параллель можно было бы провести гораздо дальше. <…> Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мой даёт мне 200 душ крестьян, которых я заложу в ломбард,..[13] | |
Le premier amour est toujours une affaire de sentiment: plus il fut bète, et plus il laisse de souvenirs délicieux. Le second est une affaire de volupté — voyez-vous. On pourrait pousser le parallèle beaucoup plus loin. <…> Mon mariage avec Natalie (qui par parenthèse est mon cent-treizième amour) est décide. Mou père me donne 200 paysans que j’engage au lombard,.. | |
— В. Ф. Вяземской, конец (не позднее 28) апреля |
Быть камер-юнкером мне уже не по возрасту, да и что стал бы я делать при дворе? Мне не позволяют этого ни мои средства, ни занятия. Родным моей жены очень мало дела и до нее, и до меня. Я от всего сердца плачу им тем же. Такие отношения очень приятны, и я никогда не изменю их.[13] | |
Être gentilhomme de la Chambre n'est plus de mon âge, et puis que ferai-je à la cour? ni ma fortune ni mes occupations ne me le permettent. Les parents de ma femme se soucient fort peu d'elle et de moi. Je le leur rends de tout mon cœur. Ces relations sont fort agréables et je ne les changerai jamais. | |
— Е. М. Хитрово, 19—24 мая |
Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую Цветочною <…>. Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна, и что коли твой смиренный вассал не околеет от сарацинского падежа, холерой именуемого, и занесённого нам крестовыми воинами, т. е. бурлаками, то в замке твоём, Литературной Газете, песни трубадуров не умолкнут круглый год. Я, душа моя, написал пропасть полемических статей, но не получая журналов, отстал от века и не знаю в чём дело — и кого надлежит душить, Полевого или Булгарина. | |
— А. А. Дельвигу, 4 ноября |
1831[править]
Я недоволен нашими официальными статьями. В них господствует иронический тон, неприличествующий могуществу. Всё хорошее в них, то есть чистосердечие, исходит от государя; всё плохое, то есть самохвальство и вызывающий тон — от его секретаря. Совершенно излишне возбуждать русских против Польши. <…> | |
Je suis mécontent de nos articles officiels. Il y règne un ton d'ironie qui messied à la puissance. Ce qu'il y a de bon, c.<'est> à d.<ire> la franchise, vient de l'Empereur; ce qu'il y a de mauvais, c.<'est> à d.<ire> la jactance et l'attitude pugilaire, vient de son secrétaire. Il n'est pas besoin d'exalter les Russes contre la Pologne. <…> | |
— Е. М. Хитрово, 21 января |
Всё, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n'est de bonheur que dans les voies communes[комм. 17]. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся — я поступаю как люди, и вероятно не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностию. | |
— H. И. Кривцову, 10 февраля |
Ваша рукопись всё ещё у меня <…>. Я хотел было обратить ваше внимание на отсутствие плана и системы во всём сочинении, однако рассудил, что это — письмо и что форма эта даёт право на такую небрежность и непринуждённость. Всё, что вы говорите о Моисее, Риме, Аристотеле, об идее истинного бога, о древнем искусстве, о протестантизме — изумительно по силе, истинности или красноречию. Всё, что является портретом или картиной, сделано широко, блестяще, величественно. Ваше понимание истории для меня совершенно ново и я не всегда могу согласиться с вами;.. | |
Votre manuscrit est toujours chez moi <…>. J'étais prêt à vous faire remarquer aussi le manque d'ordre et de méthode de tout le morceau, mais j'ai fait réflexion que c'est une lettre, et que le genre excuse et autorise cette négligence et ce laisser-aller. Tout ce que vous dites de Moïse, de Rome, d'Aristote, de l'idée du vrai Dieu, de l'Art antique, du protestantisme est admirable de force, de vérité [et] ou d'éloquence. Tout ce qui est portrait et tableau est large, éclatant, grandiose. Votre manière de concevoir l'histoire m'étant tout à fait nouvelle, je ne puis toujours être de, votre avis;.. | |
— П. Я. Чаадаеву, 6 июля |
Радуюсь, что посильное заступление моё за дарование, конечно не имеющее нужду ни в чьём заступлении, заслужило вашу благосклонность. <…> если мой камышек угодил в медный лоб Голиафу Фиглярину, то слава создателю! Первая глава нового Вашего Выжигина есть новое доказательство неистощимости вашего таланта. Но, почтенный Александр Анфимович! удержите сие благородное, справедливое негодование, обуздайте свирепость творческого духа вашего! Не приводите яростию пера вашего в отчаяние присмиревших издателей Пчелы.[комм. 18] | |
— Александр Анфимович Орлов, 24 ноября |
1832[править]
Жена моя <…> на балах пляшет, с государём любезничает, с крыльца прыгает. — Надобно бабёнку к рукам прибрать. | |
— П. В. Нащокину, 8 января |
… жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы.[15] | |
… ma femme a eu la maladresse d'accoucher d'une petite litographie de ma personne. | |
— В. Ф. Вяземской, 4 июня |
… государь разрешил мне политическую газету[комм. 19]. Дело важное, ибо монополия Греча и Булгарина пала. Вы чувствуете, что дело без Вас не обойдётся. | |
— М. П. Погодину, 11 июля |
[В] газете моей <…> угождать публике, я не намерен; браниться с журналами, хорошо раз в 5 лет, и то Косичкину, а не мне. Стихотворений, помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой; на то проза-мякина. Одно меня задирает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы. Сказать [это] единожды в слух, <…> [и] что их журналы — невежды <…>. Я в душе уверен, что 19 век, в сравнении с 18-м, в грязи (разумею во Франции). Проза едва-едва выкупает гадость того, что зовут они поэзией. | |
— М. П. Погодину, 1-я половина сентября |
Сей час от меня — Альманашник. Насилу отговорился от него. Он стал просить стихов для Альманаха, а я статьи для газеты. Так и разошлись. | |
— Н. Н. Пушкиной (Гончаровой), около (не позднее) 30 сентября |
1833[править]
В продолжении двух последних лет занимался я одними историческими изысканиями, не написав ни одной строчки чисто литературной. | |
— А. Н. Мордвинову, 30 июля 1833, 2-й черновик |
Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнёт писать! — Это слава. | |
— Н. Н. Пушкиной, 11 октября |
— В. Ф. Одоевскому, 30 октября |
1834[править]
Едете ли Вы на совещание к Гречу? Если да, то отправимся вместе; одному ехать страшно: пожалуй, побьют. — см. также запись 17 марта в дневнике | |
— В. Ф. Одоевскому, 15—16 марта |
Дело идёт о Конверсационс Лексиконе: я это пронюхал. <…> Я буду у Г[реча], ибо на то получил разрешение от Плетнёва, который есть воплощенная совесть. Поедем; что за беда? Ведь это будет мирская сходка всей республики. Всего насмотримся и наслышимся — а в воровскую шайку не вступим. | |
— В. Ф. Одоевскому, 16 марта |
Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На Маслянице танцевали уж два раза в день. Наконец настало последнее воскресение перед великим постом. Думаю: слава богу! балы с плеч долой! Жена во дворце. Вдруг, смотрю — с нею делается дурно, — я увожу её, и она, приехав домой, — выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить), слава богу, здорова и едет на днях в Калужскую деревню к сёстрам <…>. Конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моём чине, а не о моих летах — и верно не думал уж меня кольнуть. | |
— П. В. Нащокину, середина марта |
Вообще пишу много про себя, а печатаю по неволе и единственно для денег; охота являться перед публикою, которая Вас не понимает, чтоб четыре дурака ругали Вас потом шесть месяцев в своих журналах только что не поматерну. Было время, литература была благородное, аристократическое поприще. Ныне это вшивый рынок. | |
— М. П. Погодину, около (не позднее) 7 апреля |
Все эти праздники[комм. 20] просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди, и мне, вероятно, его не видать. Видел я трёх царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю: от добра добра не ищут. — см. комментарий Пушкина в дневнике 10 мая | |
— Н. Н. Пушкиной, 20—22 апреля |
Ты спрашиваешь меня о Петре? идёт по маленьку; скопляю матерьялы — привожу в порядок — и вдруг вылью медный памятник, которого не льзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок. | |
— Н. Н. Пушкиной, около (не позднее) 29 мая |
Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilite de la famille) невозможно: каторга не в пример лучше. | |
— Н. Н. Пушкиной, 3 июня |
… ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтобы ухаживать за другими в твоём присутствии, моя красавица. | |
— Н. Н. Пушкиной, около (не позднее) 27 июня |
Идти в отставку, когда того требуют обстоятельства, будущая судьба всего моего семейства, собственное моё спокойствие — какое тут преступление, какая неблагодарность?[комм. 21] Но государь может видеть в этом что-то похожее на то, чего понять всё-таки не могу. В таком случае я не подаю в отставку и прошу оставить меня в службе. Теперь, отчего письма мои сухи? Да зачем же быть им сопливыми? | |
— В. А. Жуковскому, 6 июля |
Пожалуйста не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои распечатываются и прочитываются на почте, в полиции, и так далее — охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен. | |
— Н. Н. Пушкиной, 30 июня |
Сенковскому учить тебя русскому языку всё равно, что евнуху учить Потёмкина.[16] — подлинник не известен; Сенковский обычно правил произведения авторов, печатавшихся в его журнале «Библиотека для чтения»[3] | |
— Д. В. Давыдову, 1834—1836 |
1835[править]
Мой исторический отрывок[3] побранивают, и по делом: я писал его для себя, не думая, чтоб мог напечатать, и старался только об одном ясном изложении происшествий, довольно запутанных. Читатели любят анекдоты, черты местности и пр.; а я всё это отбросил в примечания. Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачёв представлен у меня Емелькою Пугачёвым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который вероятно, за сходную цену, возмётся идеализировать это лице по самому последнему фасону. | |
— И. И. Дмитриеву, 26 апреля |
Отец не оставит мне имения; он его уже вполовину промотал; Ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30,000. Все держится на мне, да на тётке. Но ни я, ни тётка не вечны. | |
— H. H. Пушкиной, 21 сентября |
Денежные мои обстоятельства плохи, я принужден был приняться за журнал. Не ведаю, как он ещё пойдет. Смирдин уже предлагает мне 15000, чтоб я только от своего предприятия отступился и стал бы снова сотрудником его «Библиотеки». Но хотя это было бы и выгодно, но не могу на это согласиться. Но Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура, что с ними связываться невозможно. | |
— П. В. Нащокину, октябрь |
Может быть, в художественном отношении, Ледяной Дом и выше Последнего Новика, но истина историческая в нём не соблюдена, и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию; но поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык. — 22 ноября Лажечников обстоятельно возразил | |
— И. И. Лажечникову, 3 ноября |
1836[править]
Вижу, что непременно нужно иметь мне 80 000 доходу. И буду их иметь. Недаром же пустился в журнальную спекуляцию — а ведь это всё равно, что золотарство: очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависеть от полиции. | |
— Н. Н. Пушкиной, 6 мая |
У меня душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи ещё порядочным человеком, я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: vous avez tromрé, и тому подобное. Что же теперь со мной будет? Мордвинов будет на меня смотреть, как на Фадея Булгарина и Николая Полевого, как на шпиона: чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом! | |
— Н. Н. Пушкиной, 18 мая |
Право, кажется, военные ценсоры марают для того чтоб доказать, что они читают. <…> | |
— Д. В. Давыдову, август, черновик |
Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. <…> Пётр Великий <…> один есть целая всемирная история![17] | |
Les tartares n’ont pas osé franchir nos frontières occidentales et nous laisser à dos. Ils se sont retirés vers leurs déserts, et la civilisation Chrétienne a été sauvée. Pour cette fin, nous avons du avoir une existance tout-a-fait à part, qui en nous laissant Chrétiens, nous laissait cependant tout-à-fait étrangers au monde Chrétien, en sorte que notre martyre ne donnait aucune distraction à l’énergique développement de l’Europe catholique. <…> Pierre le Grand <…> à lui seul est une histoire universelle! | |
— П. Я. Чаадаеву, 19 октября |
Тысячу раз благодарю вас, милый князь, за ваш несравненный перевод моего стихотворения <…>. Отчего вы не перевели этой пьесы в своё время, — я бы послал её во Францию, чтобы щелкнуть по носу всех крикунов из Палаты депутатов. | |
Merci mille fois, cher Prince, pour votre incomparable traduction de ma pièce de vers <…>. Que ne traduisites-vous pas cette pièce en temps opportun, je l’aurais fait passer en France pour donner sur le nez à tous ces vociférateurs de la Chambre des députés. | |
— Н. Б. Голицыну, 10 ноября |
… нынешний император первый воздвиг плотину (очень слабую ещё) против наводнения демократией, худшей, чем в Америке (читали <ли Вы> Торквиля? Я ещё под горячим впечатлением от его книги и совсем напуган ею). | |
… l’Emp.<ereur> actuel, qui le premier a posé une digue (bien faible encore) 1 contre le débordement d’une démocratie, pire que celle de l’Amérique (avez<-vous lu> Toqueville? je suis encore tout chaud et tout effrayé de son livre). | |
— черновик того же письма |
Я вызвал г-на Ж. Геккерена на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. И я же прошу теперь господ свидетелей этого дела соблаговолить считать этот вызов как бы не имевшим места, узнав из толков в обществе, что г-н Жорж Геккерен решил объявить о своём намерении жениться на мадемуазель Гончаровой после дуэли. У меня нет никаких оснований приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека.[17] — ответ на письмо Соллогуба (своего секунданта) и д’Аршиака (секунданта Дантеса) | |
J’avais provoqué M-r G. Heckern en duel, et il l’a accepté sans entrer en aucune explication. C’est moi qui prie Messieurs les témoins de cette affaire de vouloir bien regarder cette provocation comme non avenue, ayant appris par la voix publique que M-r Georges Heckern était décidé à déclarer ses projets de mariage avec M-lle Gontcharof, après le duel. Je n’ai nul motif d’attribuer sa résolution à des considérations indignes d’un homme de coeur. | |
— В. А. Соллогубу, 17 ноября |
Прежде всего позвольте мне подвести итог всему тому, что произошло недавно. — Поведение вашего сына было мне полностью известно уже давно и не могло быть для меня безразличным; но так как оно не выходило из границ светских приличий и так как я притом знал, насколько в этом отношении жена моя заслуживает моё доверие и моё уважение, я довольствовался ролью наблюдателя, с тем чтобы вмешаться, когда сочту это своевременным. Я хорошо знал, что красивая внешность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство всегда в конце концов производят некоторое впечатление на сердце молодой женщины и что тогда муж, если только он не дурак, совершенно естественно делается поверенным своей жены и господином её поведения. Признаюсь вам, я был не совсем спокоен. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь гротескную и жалкую[комм. 22], что моя жена, удивлённая такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном. | |
Avant tout permettez-moi de faire le résumé de tout ce qui vient de se passer. La conduite de M-r votre fils m’était entièrement connue depuis longtemps et ne pouvait m’être indifférente; mais comme elle était restreinte dans les bornes des convenances et que d’ailleurs je savais combien sur ce point ma femme méritait ma confiance et mon respect, je me contentais du rôle d’observateur quitte à intervenir lorsque je le jugerai à propos. Je savais bien qu’une belle figure, une passion malheureuse, une persévérance de deux années finissent toujours par produire quelque effet sur le coeur d’une jeune personne et qu’alors le mari, à moins qu’il ne fût un sot, deviendrait tout naturellement le confident de sa femme et le maître de sa conduite. Je vous avouerai que je n’étais pas sans inquiétude. Un incident, qui dans tout autre moment m’eût été très désagréable, vint fort heureusement me tirer d’affaire: je reçus des lettres anonymes. Je vis que le moment était venu, et j’en profitai. Vous savez le reste: je fis jouer à M-r votre fils un rôle si grotesque et si pitoyable, que ma femme, étonnée de tant de plattitude, ne put s’empêcher de rire et que l’émotion, que peut-être avait-elle ressentie pour cette grande et sublime passion, s’éteignit dans le dégoût le plus calme et le mieux mérité. | |
— Луи Геккерну, 17—21 ноября |
Моя свояченица Екатерина выходит за барона Геккерна <…>. Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде, богат <…>. Веневитинов представил доклад о состоянии Курской губернии. Государь был им поражён и много расспрашивал о Веневитинове <…>. Вот готовая карьера. <…> Мой журнал и мой Пётр Великий отнимают у меня много времени; в этом году я довольно плохо устроил свои дела, следующий год будет лучше, надеюсь.[17] | |
Ma belle-sœur Catherine se marie au baron Heckern <…>. C’est un très beau et bon garçon, fort à la mode, riche <…>. Веневитинов a présenté son rapport sur l’état du gouvernement de Koursk. L’Empereur en a été frappé et s’est beaucoup informé de Веневитинов <…>. Voilà une carrière faite. <…> Mon journal et mon Pierre le Grand me prennent bien du temps; cette année j’ai assez mal fait mes affaires, l’année suivante sera meilleure à ce que j’espère. | |
— С. Л. Пушкину, конец декабря |
1837[править]
Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать хода этому грязному делу и не обесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и ещё того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь.[17] — почти всё предыдущее (нецитированное) взято из непосланного письма от 17—21 ноября 1836 | |
Vous sentez bien, Monsieur le Baron, qu’après tout cela je ne puis souffrir que ma famille aye la moindre relation avec la vôtre. C’était à cette condition que j’avais consenti à ne pas donner suite à cette sale affaire, et à ne pas vous déshonorer aux yeux de notre cour et de la vôtre, comme j’en avais le pouvoir et l’intention. Je ne me soucie pas que ma femme écoute encore vos exhortations paternelles. Je ne puis permettre que Monsieur votre fils après l’abjecte conduite qu’il a tenue ose adresser la parole à ma femme, ni encore moins qu’il lui débite des calembourgs de corps de garde, et joue le dévouement et la passion malheureuse tandis qu’il n’est qu’un lâche et qu’un chenapan. Je suis donc obligé de m’adresser à vous, pour vous prier de mettre fin à tout ce manège, si vous tenez à éviter un nouveau scandale devant lequel certes je ne reculerai pas. | |
— Луи Геккерну, 26 января |
Я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами[комм. 25]. Я привезу моего лишь на место встречи. Так как вызывает меня и является оскорблённым г-н Геккерн, то он может, если ему угодно, выбрать мне секунданта; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей. Что же касается часа и места, то я всецело к его услугам. По нашим, по русским, обычаям этого достаточно. Прошу вас поверить, виконт, что это мое последнее слово и что более мне нечего ответить относительно этого дела; и что я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место. | |
Je ne me soucie nullement de mettre les oisifs de Pétersbourg dans la confidence de mes affaires de famille; je me refuse donc à tout pourparler entre seconds. Je n’amenerai le mien que sur la place du rendez-vous. Comme c’est Mr Heckern qui me provoque et qui est offensé, il peut m’en choisir un, si cela lui convient; je l’accepte d’avance quand ce ne serait que son chasseur. Quant à l’heure, au lieu je suis tout à fait à ses ordres. D’après nos habitudes à nous autres Russes, cela suffit. Je vous prie de croire. Mr le Vicomte, que c’est mon dernier mot, et que je n’ai rien de plus à répondre à rien de ce qui concerne cette affaire; et que je ne bouge plus que pour aller sur place. | |
— д’Аршиаку, 27 января |
Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! — последнее | |
— А. О. Ишимовой, 27 января |
Отдельные статьи[править]
О письмах[править]
- см. отдельную статью
Литература[править]
- А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16 т. — М., Л.: Изд. Академии наук СССР.[комм. 26]
- Т. 13. Переписка, 1815—1827 / Ред. Д. Д. Благой. — 1937. — 651 с.
- Т. 14. Переписка, 1828—1831 / Ред.: Л. Л. Домгер, Н. В. Измайлов, Б. Л. Модзалевский, Д. П. Якубович; общ. ред. Н. В. Измайлов. — 1941. — 547 с.
- Т. 15. Переписка, 1832—1834 / Ред. Д. Д. Благой, Н. В. Измайлов. — 1948. — 391 с.
- Т. 16. Переписка, 1835—1837 / Ред.: Л. Л. Домгер, Н. В. Измайлов, Л. Б. Модзалевский; общ. ред. Д. Д. Благой. — 1949. — 503 с.
Комментарии[править]
- ↑ Он не отвечал на письмо В. Л. с апреля[2].
- ↑ Цитата из послания А. Ф. Воейкова Жуковскому 1813 г.[3]
- ↑ Эту поэму Дельвиг, видимо, даже и не начал[2].
- ↑ В несохранившемся письме — за участие в этом органе любомудров[3].
- ↑ Намёк на басню И. И. Хемницера «Метафизик». Возможно, также имеются в виду повешенные за полгода до того декабристы[4].
- ↑ Он возмутился в письме Н. И. Гнедичу на Плетнёва за его элегию «Б…ов из Рима», которая могла быть приписана самому Батюшкову[2]. Л. С. «по ошибке» показал Плетнёву это письмо Пушкина, в ответ тот послал Пушкину слабое, но трогательное стихотворение «Я не сержусь на едкий твой упрёк»[5].
- ↑ Точный перевод: «Хочешь ли отыскать след его шагов»[2].
- ↑ Булгарин напечатал в своих «Литературных Листках» (1824, ч. 1, № III, с. 147) небольшой отрывок из письма Пушкина А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824[2].
- ↑ Варикозное расширение вен ног[8].
- ↑ Аналогичный разговор вспоминал С. Е. Раич[9].
- ↑ Вот прекрасный случай нашим дамам подмыться (фр.)[6].
- ↑ Далее перечисляет условные термины плана побега за границу[2].
- ↑ Комментарий С. М. Бонди («Рождение реализма в творчестве Пушкина», X): «то есть возникающего в редкие моменты особенно глубокого и тонкого проникновения в психологию персонажей и особенно точного и поэтичного выражения её».
- ↑ Ответ на упрёк Жуковского в письме от 9 августа.
- ↑ Уточнение мысли из его разговора около 1820.
- ↑ Комментарий С. М. Бонди: «В этих словах особенно ясно видно, что Шекспир был для Пушкина знаменем не только литературного (или театрального) направления, но целого нового мировоззрения[12].
- ↑ Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах (фр.)[13].
- ↑ В августе 1831 Пушкин под псевдонимом Ф. Косичкин опубликовал 2 направленные против Булгарина ироничные статьи: «Торжество дружбы, или Оправданный А. А. Орлов» и «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем» (см. также комментарии там). Орлов принял похвалы себе за серьёзные и выразил благодарность Пушкину в несохранившемся письме[14].
- ↑ «Дневник»; разрешение было впоследствии отменено[14].
- ↑ По случаю совершеннолетия царского наследника[3].
- ↑ Жуковский написал ему, что это «глупость досадная, эгоистическая, неизглаголанная», передал неудовольствие царя и настойчиво предложил отозвать прошение у Бенкендорфа, что Пушкин и сделал 4 июля.
- ↑ Сватовство Дантеса к Е. Н. Гончаровой[3].
- ↑ Пасквиль о «принятии» Пушкина в «орден рогоносцев».
- ↑ В пасквиле Пушкин назначался историографом ордена рогоносцев[3].
- ↑ О чём д’Аршиак письменно просил сообщить 26 и утром 27 января.
- ↑ Переводы большинства писем Пушкина на французском языке до конца 1833 г. явно в значительной степени основаны на переводах из издания под ред. Б. Л. и Л. Б. Модзалевских, которые помогли выполнить Н. В. Измайлов[1] и А. А. Сиверс[18] (в т. 3 переводы не оговорены[19]).
Примечания[править]
- ↑ 1,0 1,1 Б. Л. Модзалевский. Предисловие // Пушкин А. С. Письма, 1815—1825 / Под ред. Б. Л. Модзалевского. — М.; Л.: Гос. изд-во, 1926. — С. XXXVI, XLVIII.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 2,3 2,4 2,5 2,6 2,7 2,8 Б. Л. Модзалевский. Примечания // Пушкин А. С. Письма, 1815—1825 / Под ред. Б. Л. Модзалевского. — М.; Л.: Гос. изд-во, 1926. — С. 177-538.
- ↑ 3,0 3,1 3,2 3,3 3,4 3,5 3,6 Л. Б. Модзалевский, И. М. Семенко. Примечания // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 10. Письма. — 2-е изд., доп. — М.: Академия наук СССР, 1958.
- ↑ 4,0 4,1 Б. Л. Модзалевский. Примечания // Пушкин А. С. Письма, 1826—1830 / Под ред. Б. Л. Модзалевского. — М.; Л.: Гос. изд-во, 1928. — С. 129-499.
- ↑ Владимир Набоков. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин» [1964]. — СПб.: Искусство-СПБ: Набоковский фонд, 1998. — С. 98.
- ↑ 6,0 6,1 6,2 6,3 6,4 6,5 6,6 6,7 6,8 6,9 А. А. Смирнов. Переводы иноязычных текстов // А. С. Пушкин. ПСС в 16 т. Т. 13. — С. 522-574.
- ↑ А. Зверев. Джордж Байрон // Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Ч. 2. XIX и XX века / глав. ред. В. А. Володин. — М: Аванта+, 2001. — С. 63.
- ↑ В. В. Вересаев, «Пушкин в жизни», 1926 (3-е изд. 1928), VIII.
- ↑ Галатея. — 1839. — Ч. IV, № 29. — С. 197.
- ↑ С. Ильин, Р. Люксембург. Примечания // Набоков В. В. Американский период. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5. — СПб.: Симпозиум, 1999. — С. 666.
- ↑ См. также комментарий С. М. Бонди к этим трём письмам в «Драматургии Пушкина» (9).
- ↑ 12,0 12,1 Бонди С. М. Драматургия Пушкина [1940] // Бонди С. М. О Пушкине: Статьи и исследования. — М.: Художественная литература, 1978. — С. 188-9.
- ↑ 13,0 13,1 13,2 13,3 13,4 К. С. Павлова под ред. А. А. Смирнова. Переводы иноязычных текстов // А. С. Пушкин. ПСС в 16 т. Т. 14. — С. 384-452.
- ↑ 14,0 14,1 Л. Б. Модзалевский. Примечания к письмам 438–560 // Пушкин А. С. Письма, 1831—1833 / Под ред. Б. Л. Модзалевского. — М.; Л.: Academia, 1935. — С. 121-671.
- ↑ Л. Л. Домгер под ред. Н. В. Измайлова. Переводы иноязычных текстов // А. С. Пушкин. ПСС в 16 т. Т. 15. — С. 314.
- ↑ В. Д. Давыдов // Русская Старина. — Т. V. — Апрель 1872. — С. 638.
- ↑ 17,0 17,1 17,2 17,3 17,4 17,5 17,6 17,7 Переводы иноязычных текстов под ред. Н. В. Измайлова // А. С. Пушкин. ПСС в 16 т. Т. 16. — С. 368-428.
- ↑ Б. Л. Модзалевский. Предисловие // Пушкин А. С. Письма, 1826—1830. — М.; Л.: Гос. изд-во, 1928. — С. IV.
- ↑ Л. Б. Модзалевский. От редактора // Пушкин А. С. Письма, 1831—1833. — С. XV.