Письма к отсутствующему
«Письма к отсутствующему» (фр. Lettres à un absent) — сборник очерков и рассказов Альфонса Доде о франко-прусской войне, вышедший в 1871 году. По воле автора не переиздавался по крайней мере до 1965 года (из-за необъективности некоторых очерков), часть рассказов была добавлена в другие сборники[1].
Цитаты
[править]Разумеется, я согласен, что нет в мире ничего печальнее и нелепее, чем война. К примеру, я не знаю, что может быть томительнее, чем просидеть всю январскую ночь в окопе полевого караула, щёлкая зубами, как старый волк, что может быть глупее, чем осколок солдатского котелка, который ни с того ни с сего угодит вам в голову. Но в ясный морозный вечер выйти в бой на сытый желудок и с тёплым сердцем, наудачу броситься стремглав в темноту, всё время чувствовать локти славных ребят, окружающих тебя, — право, это большое удовольствие, это приятное опьянение, но опьянение особое, отрезвляющее пьяниц и обостряющее слабое зрение… — перевод: С. А. Ошеров, 1965 | |
Certes, je conviens que la guerre est ce qu'il y a de plus triste et de plus bête au monde. Je ne sais rien, par exemple, de si lugubre qu'une nuit de janvier passée à grelotter comme un vieux loup dans une fosse de grand'garde; rien de si ridicule qu'un quartier de chaudron qui vous tombe sur la tête à huit kilomètres de distance; mais — un soir de belle gelée — s'en aller à la bataille le ventre plein et le cœur chaud, se lancer à fond de train dans le noir, dans l'aventure, en compagnie de bons garçons dont on sent tout le temps les coudes, c'est un plaisir délicieux et comme une excellente ivresse, mais une ivresse spéciale qui dégrise les ivrognes et fait voir clair les mauvais yeux… | |
— «Вольные стрелки» (Les Francs-tireurs) |
Особенно чудовищным было опустошение в округе Монжерона, Дравейля, Вильнев-Сен-Жоржа. Его королевское высочество принц Саксонский поработал здесь со своей бандой, и, судя по всему, его высочество сделал своё дело на славу. В германской армии его теперь иначе, чем вором, и не называют. Словом, принц Саксонский представляется мне трезвым и практичным правителем: не строя себе никаких иллюзий, он отлично понял, что в один прекрасный день берлинский великан проглотит одним глотком всех южногерманских Мальчиков-с-пальчиков, и принял меры предосторожности. Теперь, что бы ни случилось, сиятельной особе не грозит нужда. В тот день, когда принца сместят, он сможет открыть лавку французских книг на Лейпцигской ярмарке, или стать часовщиком в Нюрнберге, или давать напрокат рояли в Мюнхене, или, наконец, сделаться антикваром во Франкфурте-на-Майне. Наши летние дворцы предоставили ему возможность заняться любым из этих дел, вот почему он и грабил с таким увлечением. — перевод: С. А. Ошеров | |
C'est surtout du côté de Montgeron, de Draveil, de Villeneuve-Saint-Georges, que la dévastation a été effroyable. S. A. R. le prince de Saxe travaillait par là-bas avec sa bande, et il paraît que l'Altesse a bien fait les choses. Dans l'armée allemande on ne l'appelle plus que « le voleur ». En somme, le prince de Saxe me fait l'effet d'être un podestat sans illusions, un esprit pratique qui s'est très-bien rendu compte qu'un jour ou l'autre l'ogre de Berlin ne ferait qu'une bouchée de. tous les Petit-Poucet de l'Allemagne du Sud, et il a pris ses précautions en conséquence. A présent, quoi qu'il arrive, monseigneur est à l'abri du besoin. Le jour où on le cassera aux gages, il pourra, à son choix, ouvrir une librairie française à la foire de Leipzig, se faire horloger à Nuremberg, facteur de pianos à Munich, ou brocanteur à Francfort— sur— leMein. Nos palais d'été lui ont fourni les moyens de tout cela, et voilà pourquoi il a mené le pillage avec tant d'entrain. | |
— «Летние дворцы» (Les Palais d'été) |
Матери хоть кол на голове теши: иди да иди! Ребёнок хоть воздухом подышит! Что верно, то верно, это ему, бедняжке, очень было нужно: пять месяцев плесневел в осаде!.. | |
La mère en tenait pour son idée : « Va donc ! va donc ! ça lui fera prendre l’air à cet enfant. » | |
— «Пруссак Белизера» (Le Prussien de Bélisaire) |
Война застигла их на летнем отдыхе в Буживале; впрочем, они, казалось, и были созданы для загородных вилл, построенных на фуфу, этих нарядных картонных мухоловок, с мебелью на один сезон, с кружевами и тюлем на светлых шёлковых чехлах. | |
Quand la guerre éclata, elle était en villégiature à Bougival, faite exprès pour ces palais d’été si fragiles, ces jolies cages à mouches en papier découpé, ces mobiliers d’une saison, guipure et mousseline flottant sur des transparents de soie claire. À l’arrivée des Bavarois, elle fut une des premières enlevées ; et, ma foi ! il faut avouer que ces gens d’outre-Rhin sont des emballeurs bien habiles, car cette pendule-joujou, guère plus grosse qu’un œuf de tourterelle, put faire au milieu des canons Krupp et des fourgons chargés de mitraille le voyage de Bougival à Munich, arriver sans une fêlure, et se montrer dès le lendemain, Odeon-Platz, à la devanture d’Augustus Cahn, le marchand de curiosités, fraîche, coquette, ayant toujours ses deux fines aiguilles, noires et recourbées comme des cils, et sa petite clef en sautoir au bout d’un ruban neuf. <…> | |
— «Часы из Буживаля» (Le Pendule de Bougival) |
О сборнике
[править]Отныне человек и природа составляют для него одно; именно в эту пору складывается свойственная ему способность писать пейзажи, словно созданные для героев или как бы созданные ими самими, — пейзажи, обладающие душой, дома, обладающие своим лицом, все эти декорации, которые он живописует с тщательностью полуслепого, всё видящего и всё замечающего.[1] | |
— Люсьен Доде, «Жизнеописание Альфонса Доде»[1], 1941 |
В сборниках «Письма к отсутствующему», «Рассказы по понедельникам» (1873) запечатлелась трагедия и отдельных людей, и всей страны <…>. По горячим следам событий Доде не стал писать роман, как это позднее сделал Золя («Разгром», 1892), а создал лишь новеллы, наброски, поэтому любой объединяющий их сюжет показался бы условным, литературным — их скрепляла сама История. | |
— А. Строев, «Жизнь и творчество Альфонса Доде», 1987 |