Письма о русской литературе (Булгарин)

«Письма о русской литературе» — цикл из 3 статей Фаддея Булгарина, преимущественно об А. С. Пушкине. В первом письме анонсировалось больше, но они не были написаны. Пётр Шаликов посчитал письма о Пушкине противоречивыми и сумбурными.

Цитаты

Никто не сделал столько вреда таланту Пушкина, как хвалители его, оттого именно, что они не постигли ни глубины лучших его произведений, ни направления его таланта. Литературные противники Пушкина, жалкие поборники мнимого классицизма, школяры, невежды, эти отставшие от стада журавли, и даже личные врага Пушкина не могли повредить ему в общем мнении. Говорить, что Пушкин дурной поэт, есть то же, что написать себе на лбу адским камнем (lapis infernalis): я дурак. Хвалители его, которым он верил, <…> полагая всё достоинство поэзии в гармонии языка и в живости картин, отвлекли Пушкина от поэзии идей и чувствований и употребили все свои усилия, чтобы сделать из него только артиста, музыканта и живописца. <…> Пушкин, видя беспрерывно вокруг себя Тиртеев в бумажных латах, бряцающих на лире с деревянными струнами, украшенных тафтяными лаврами из цветочного магазина, слыша напевы (без слов) наряженных в театральные костюмы бардов, Пушкин не мог выдержать искушения, пел на тот же лад, хотя и лучше прочих, и первенство своё принял за успех. Дружина поэта заглушила похвалами своими вопль истины, пробивавшийся из благонамеренных критик, и поэт смешал друзей своего таланта с своими недругами. От стечения сих неблагоприятных обстоятельств произошёл вред не таланту поэта, но истинным ценителям сего таланта, лишившимся лучшего, хорошего! Множество произведений обыкновенных ослабило внимание публики к поэту, а некоторые из недальновидных критиков и недоброжелатели Пушкина уже провозгласили совершенный упадок его дарования.

— Письмо III. О мелких стихотворениях Пушкина

Письмо I (К В. А. Ушакову в Москву)

Мне хочется завести литературную переписку, в которой участвовали бы все литераторы с различными мнениями и понятиями об одном и том же предмете; мне желательно, чтоб в сей переписке каждому открыто было поприще для изложения своих мыслей о новых произведениях словесности, для оправдания себя и для объяснения своей собственной теории искусства.

Написано у нас много, но, поразглядев, вижу, что история наша чрезвычайно бедна, статистика в колыбели, философии нет вовсе, драматургия зачахла при рождении, в положительных науках русский голос едва расслышите при помощи слуховой трубы, журналистика чуть дышит, изящная словесность идёт на помочах за чужими образцами, а поэзия, среди мерцания, бросает только изредка светлые лучи. Одна басня торжествует, один Крылов совершен, оригинален и неподражаем! — вариант трюизмов

Пусть другие образованные народы купаются в политическом омуте: это не наше дело. Политические теории — для нас пагуба, как здоровому лекарство. Разнообразная, необозримая Россия может быть сильною, славною, богатою только единством воли, сосредоточенной в лице царя. Сия священная воля царская представляет нам все пути к нравственному усовершенствованию.

Письмо II. О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина

Есть весьма много порядочных людей, честных во всех отношениях, которые, однако ж, не почитают бесчестным поступком обмануть приятеля при продаже лошади, украсть охотничью собаку и завладеть чужою книгою. Точно так же и в литературе: человек добросовестный во всех случаях жизни не почитает грехом позабавиться насчёт автора, выставить его в смешном виде и даже, в порыве гнева, лишить всякого достоинства, хотя этот критик и убеждён внутренно, что осмеиваемый или бранимый им автор достоин похвал и уважения. Оскорблённая личность и дух партий извиняют такие противосовестные поступки в литературе, точно так же, как и обман и воровство прикрывается именем удальства между псовыми и лошадиными охотниками. По-моему, и то и другое дурно…

… гений Батюшкова, так сказать, расправил крылья, чтобы взлететь выше своего века, вспорхнул — и остался между долом и высью. Вокруг Жуковского и Батюшкова загудели и запели на новый лад новые и старые поэты, которые, не двигаясь с места, думали, что идут вперёд новым путём.

Быть первым современным поэтом есть то же, что быть первым между всеми русскими поэтами от времён «Песни о полку Игоревом» до 1-го января 1833 года, ибо что пели наши Баяны, того мы не знаем, а что выкладывали на рифмы наши деды и сверстники наших отцов, того никак нельзя назвать поэзией в философическом смысле сего слова.

Послушайте наших словесников, наших умников, наших учёных критиков, они вам скажут, что Пушкин — подражатель Байрона. — Почему? Потому, что Пушкин пишет в таком же неопределённом роде, как Байрон; что Пушкин так же, как и Байрон, не досказывает, не обрисовывает вполне, не кончает, избирает в герои своих поэм не князей и рыцарей, но людей простого звания и изображает случаи обыкновенные в частной жизни или такие, о которых прежде не смели даже рассказывать в гостиных. <…> А по моему мнению, Пушкин есть только следствие века и поэзии байроновской, но сам он оригинален, а не подражатель. Скажу более (однако ж не в укор поэту), Пушкин не читал даже в подлиннике произведений Байрона и знает их только по французским переводам прозою. Пушкин даже не мог постигнуть всех красот немецкой поэзии, ибо он не столь силён в немецком языке <…>. Пушкин слышал вдали невнятные звуки поэзии Байрона, Гёте и Шиллера и, чувствуя, что душа его полна гармонии, полна чувства и образов, вздумал испытать силы свои, ударил в струны, и родилась поэзия — поэзия его собственная, <…> поэзия своего века и в духе времени.

Вообще все великие поэты были выше своих современников образованностью и познаниями, и даже Шекспир, которого многие критики упрекают в невежестве, <…> даже Шекспир постигал дух истории своего отечества лучше, нежели сухие его критики, и, конечно, не уступал в других познаниях образованнейшим мужам своего времени. — вероятно, неоригинально

Хотя Пушкин оригинален, но оригинальность его не принесёт таких плодов, какие принесла оригинальность Байрона. Есть и будет множество подражателей Пушкина (несносное племя!), но не будет следствия Пушкина, как он сам есть следствие Байрона. Пушкин пленил, восхитил своих современников, научил их писать гладкие, чистые стихи, дал им почувствовать сладость нашего языка, но не увлёк за собою своего века, не установил законов вкуса, не образовал своей школы <…>. Пушкин был сам согрет тем небесным пламенем, которое должно оживить нашу литературу; но мы ещё ждём своего Прометея, долженствующего возжечь светильник небесного огня для одушевления целого поколения.