Прижизненная критика произведений Александра Пушкина

Здесь представлены цитаты о прижизненной критике произведений Александра Пушкина.

Цитаты

Своеобразный пафос экстенсивного развития (развития за счёт усвоения всё новых и новых форм, новых областей творчества) проявился не только в том, что касается оценки критиками нового жанра, вошедшего в русскую литературу вместе с «южными поэмами» Пушкина, но и в том, как отнеслись современники к одному из существенных компонентов этого нового жанра — к новому, экзотическому материалу, обильно вводившемуся Пушкиным в описательных частях «южных поэм». Характерно, что эти описания имеют в глазах критиков прежде всего познавательную ценность. Особо подчёркивается, во-первых, достоверность пушкинских описаний, связь их с личными впечатлениями поэта, а во-вторых, их информативность с точки зрения знакомства русских читателей с нравами и обычаями племён, населяющих южные окраины России <…>. Точка зрения критиков глубоко рационалистична — и это вполне объяснимо. Перед русской литературой стояла задача художественно освоить просторы Российской империи, и то знакомство с ещё почти неизвестными читателю этнографически пёстрыми окраинами России, которое совершалось благодаря «южным поэмам» Пушкина, удовлетворяло этой потребности и легко вписывалось в просветительскую программу. Поэтому «южные поэмы» приветствовались даже критиками, далёкими от всякого «романтизма». <…> Однако в очень скором времени слава Пушкина как «нововводителя» начинает меркнуть. Во многом это связано с переменами в самой русской критике, которая в 1820—1830-х гг. находилась ещё в процессе становления и в которой к тому же происходил переход от одной системы ценностных ориентиров к другой — переход, связанный прежде всего с влиянием романтической эстетики. Первостепенно важным для критиков становится теперь то, насколько творчество писателя соответствует духу его времени и его народа, а следовательно, на первый план выдвигаются такие понятия, как самобытность, актуальность, народность, историзм. В частности, в русской критике утверждается мысль о недостаточности простого усвоения для отечественной словесности тех жанров, которые получили развитие в других современных литературах (в чем по инерции продолжали видеть основную заслугу Пушкина), — теперь от поэта требуют создания «самобытных» произведений. Теперь, говоря о «южных поэмах», критики склонны оценивать их «байронический» колорит как существенный недостаток, свидетельство незрелости Пушкина той поры. <…> представление о Пушкине как о холодном литературном экспериментаторе, занимающемся изящной, но самоцельной и неактуальной игрой формами, жанрами, размерами <…> становится доминирующим в критике 1830-х гг.

— Галина Потапова, «В буре споров, в вихре критик…»

1820-е

	Вообще заметил я странную участь стихотворений Пушкина: возбуждая в читателях беспристрастных, т. е. в большей части публики, необыкновенное внимание и приобретая от некритиков усердную, неприкрашенную хвалу, они рождают в записных рецензентах странные мысли и ещё страннейшие толки, выражаемые самым странным языком.
	— вероятно, Николай Греч, «Письма на Кавказ», 20 декабря 1824

Вообще за Пушкиным библиографическое известие едва успевает: его творения раскупают прежде, нежели медлительный библиограф запишет их в реестр современных произведений нашей литературы.

	… можно ли Пушкина школить, как ученика из гимназии? Встречаются и должны встречаться недостатки в каждом произведении; но талант, каков талант Пушкина, и особливо же у нас, должен быть всегда предметом уважения: не раболепного и слепого идолопоклонничества, но ещё более и не насмешливой привязчивости и педантического исправления.
	— Пётр Вяземский, письмо И. И. Дмитриеву 24 марта 1828

	… свобода, лёгкость и звучность стихосложения у Пушкина неподражаемы. Иногда, резвясь, даёт он лёгкие толчки грамматике, как будто бы для того, чтобы порадовать неумолимых своих Аристархов, которые нашли нетрудный и неубыточный для ума способ расценивать произведения Пушкина, переводя его поэзию в прозу.
	— Орест Сомов, «Обзор российской словесности за 1828 год», декабрь 1828

	Понимаем, отчего сочинения Пушкина мало подвергались печатной критике. Причина сего заключается в том, что для критики недоставало данных, на коих бы она могла основать свои выводы. Теперь, с появлением в свет «Полтавы», можно судить о Пушкине.
	— Ксенофонт Полевой, «„Полтава“, поэма Александра Пушкина», июнь 1829

1830-е

Пушкина не разбирали, не хвалили даже, а обожали и предавали анафеме всех варваров, дерзавших восхищаться не всеми его произведениями и находивших в прекрасных стихотворениях его — недостатки!.. <…> И что же теперь?.. Если неумеренные похвалы возбуждали неудовольствие в людях умеренных, какое же негодование должны были произвести в них явные притязания оскорбить, унизить всякими, даже не литературными, средствами того же самого поэта, перед которым те же раболепные журналы, весьма недавно — пресмыкались в прахе? — Разве Пушкина можно ставить в ряд с его последователями, хотя бы и хорошими стихотворцами? <…> Есть и другие журналы, впрочем, достойные уважения, в которых разбирали Пушкина или с пустыми привязками, или с излишним ожесточением.

— Сергей Аксаков, «Письмо к издателю „Московского вестника“», 23 марта 1830

• см. первую половину рецензии Н. И. Надеждина на гл. VII «Евгения Онегина», 5 апреля 1830

Странное дело! давно ли наши журналы становились на колена пред каждыми новыми стихами Пушкина! А ныне все, или почти все, журналы усиливаются поставить его самого на колена и умолять о всепрощении за пиитические преступления! Уже ныне Пушкина стихи не стихи, а побрякушки. <…> Давно ли, наконец, воспоследовало сие разочарование? и от чего? Разве может вдруг уничтожиться дарование? Но мы не станем доискиваться тайны, а спрашиваем: не заслуживает ли проклятия тот, кто и чужой талант зарывает или желает зарыть в землю?.. Но талант Пушкина будет всегда являться кладом в радужном сиянии, нестерпимом единственно для гномов! <…> В одном петербургском журнале хотят, кажется, одним разом уничтожить все пиитические достоинства, которыми столь щедро наделила Пушкина природа: подвиг трудный, и тем более, что требует от витязей жестокой борьбы с самими собою; ибо ещё так недавно они сражались за сии достоинства с открытой грудью… Отчего же произошла столь быстрая перемена в груди у них? не знаем! знаем только, что в таланте Пушкина не произошло никакой перемены…

— вероятно, Пётр Шаликов, «„Евгений Онегин“. Глава VII», 24 апреля 1830

Никто не сделал столько вреда таланту Пушкина, как хвалители его, оттого именно, что они не постигли ни глубины лучших его произведений, ни направления его таланта. Литературные противники Пушкина, жалкие поборники мнимого классицизма, школяры, невежды, эти отставшие от стада журавли, и даже личные врага Пушкина не могли повредить ему в общем мнении. Говорить, что Пушкин дурной поэт, есть то же, что написать себе на лбу адским камнем (lapis infernalis): я дурак. Хвалители его, которым он верил, <…> полагая всё достоинство поэзии в гармонии языка и в живости картин, отвлекли Пушкина от поэзии идей и чувствований и употребили все свои усилия, чтобы сделать из него только артиста, музыканта и живописца. <…> Дружина поэта заглушила похвалами своими вопль истины, пробивавшийся из благонамеренных критик, и поэт смешал друзей своего таланта с своими недругами. От стечения сих неблагоприятных обстоятельств произошёл вред не таланту поэта, но истинным ценителям сего таланта, лишившимся лучшего, хорошего! Множество произведений обыкновенных ослабило внимание публики к поэту, а некоторые из недальновидных критиков и недоброжелатели Пушкина уже провозгласили совершенный упадок его дарования.

— Фаддей Булгарин, «Письма о русской литературе», 1833

	Теперь литературные астрономы не могут ещё определить с точностью положения этой блистательной звезды первой величины на литературном горизонте.
	— Фаддей Булгарин, «Взгляд на русскую сцену», февраль 1836

Пушкин возмужал, Пушкин понял своё значение в русской литературе; <…> он посмотрел вокруг себя и был поражён печальною картиною нашей литературной расправы, — её площадною бранью, её коммерческим направлением, и имя Пушкина исчезло на многих, многих изданиях! Что было делать тогда литературным негоциантам? Некоторое время они продолжали свои похвалы, думая своим фимиамом умилостивить поэта. Но всё было тщетно! Пушкин не удостоивал их ни крупицею с роскошного стола своего, и негоцианты, зная, что в их руках находится исключительное право литературной жизни и смерти, решились испытать, нельзя ли им обойтись без Пушкина. И замолкли похвалы поэту. Замолкли когда же? Когда Пушкин издал «Полтаву» и «Бориса Годунова», два произведения, доставившие ему прочное, неоспоримое право на звание первого поэта России! Об них почти никто не сказал ни слова, и это одно молчание говорит больше, нежели все наши так называемые разборы и критики.

— Владимир Одоевский, «О нападениях петербургских журналов на русского поэта Пушкина», 1836 [1864]

	Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел, как художник, и всё шёл в гору, как человек, и поэзия мужала с ним вместе.
	— Василий Жуковский, письмо И. И. Дмитриеву 12 марта 1837

	Враги Пушкина! Где же они теперь? Я вижу одних только восторженных обожателей Пушкина. Великое дело смерть для человека с истинным дарованием!
	— Осип Сенковский, рецензия на «Сочинения Александра Пушкина», апрель 1838

Виссарион Белинский

… посмертные произведения свидетельствуют о новом, просветлённом периоде художественной деятельности великого поэта России; <…> жалкое воззрение, с каким смотрело на этот предмет детское прекраснодушие, которое, выглядывая из узкого окошечка своей ограниченной субъективности, мерит действительность своим фальшивым аршином и, осудивши поэта на жизнь под соломенною кровлею, на берегу светлого ручейка, не хочет признавать его поэтом на всяком другом месте!.. — он имел в виду и свои неоднократные сожаление о «падении» таланта Пушкина

— «Литературная хроника», март 1838

Мир так чудно устроен, что во всех процессах его жизни видишь большею частию одну ложь и редко, редко святую истину; но результатом этих процессов всегда бывает только истина и никогда ложь. То же и в журналах. Было время, когда нападки на Пушкина сделались каким-то критическим удальством и щегольством. <…> Но что же? — всё это послужило не к унижению, а к возвышению поэта: споры, толки и крики заставили глубже вглядеться в его творения и тем вернее оценить их; а ожесточённое гонение показало только то, что чем огромнее слон, тем сильнее претензии мосек на храбрость.

— «Сочинения Николая Греча», июль 1838

	Слава Пушкина в своей апогее, и всё перед ним на коленях: начните «ругать» его в буквальном значении этого слова и говорите, что его произведения мелки и ничтожны, хотя и не лишены блёсток таланта, внешней отделки и т. п. Вы думаете, это трудно сделать? Ничего не бывало, только больше смелости.
	— «Менцель, критик Гёте», 1840

	Нападки за незнание грамматики и искажение языка — характеристическая черта истории русской литературы: <…> классики в том же самом обвиняли Пушкина <…>. У какого писателя нет ошибок против грамматики — да только чьей? — вот вопрос! <…> Пушкин стоит любой из ваших грамматик…
	— «Русская литература в 1842 году», декабрь

	Глазам не веришь, читая брани, которые некогда печатались на Пушкина, а, между тем, Пушкина все читали!..
	— рецензия на перевод «Гамлета» А. Кронебергом, март 1844

«Сочинения Александра Пушкина»

	Толки о Пушкине, наконец, прекратились, но не потому, чтоб вопрос о нём переставал интересовать публику, а потому, что публика не хочет уже слышать повторения старых, односторонних мнений, требуя мнения нового и независимого от предубеждений, в пользу или невыгоду поэта.
	— статья первая, 1843

	Теперь смешно читать нападки тогдашних аристархов на Пушкина — так они мелки, ничтожны и жалки; но аристархи упрямо считали себя хранителями чистоты русского языка и здравого вкуса, а Пушкина — исказителем русского языка и вводителем всяческого литературного и поэтического безвкусия…
	— статья четвёртая, ноябрь 1843

	И таковы все толки наших аристархов о Пушкине, и хвалебные и порицательные; из них ничего не извлечёшь, ничем не воспользуешься. Исключение остаётся только за статьёю Гоголя «О Пушкине»…
	— статья пятая, январь 1844

… ни одно произведение Пушкина после «Руслана и Людмилы» не возбуждало таких споров и толков, как «Полтава». Её бранили с ожесточением, без всякого уважения к лицу великого поэта; и с тех пор некоторые критики, обрадовавшись своей собственной смелости и своему открытию, что и Пушкина можно бранить, как какого-нибудь обыкновенного стихотворца, не упускали случая пользоваться своею похвальною смелостию и своим счастливым открытием.

— статья седьмая, апрель 1844

См. также

• Восприятие Александра Пушкина обществом