Перейти к содержанию

Поэма о Гоголе (Асеев)

Материал из Викицитатника

«Поэма о Гоголе» — неоконченная поэма Николая Асеева, написанная в 1952-1955 годах. Отдельные стихи впервые опубликованы в авторском сборнике «Раздумья» 1955 года.

Цитаты

[править]
стихи расположены в авторском порядке
  •  

А ночь — красота и диво,
серебряная перспектива
в парче из лунных лучей,
и тысячи запахов сладких,
таящихся в сумрака складках,
где сонно лопочет ручей.

От этих степей казацких,
от этих огней чумацких
и рос его огненный дух,
рожденный на вольной равнине,
и только в холодном камине
в последний — взвился и потух.

  — «Родина»

  •  

Дождь сеет и сеет без шума,
туманом окутан Исакий,
как будто томит его дума
об этом предерзком писаке,

Что резво меж лужами скачет,
но все-таки ноги промочит,
что нос свой под шляпою прячет
и, слышно, в досаде бормочет:

«Зачем я оставил Полтаву,
свой Нежин покинув, уехал
в огнями сверкавшую славу,
в манящую близость успеха?

В тот город, где бледные ночи,
где нет ни родного, ни друга,
в туман без чудес и пророчеств,
где царствует циркуль да вьюга...

Там лица угрюмы, упрямы,
там верят лишь в почесть да в прибыль;
«Портрет» там выходит из рамы
художнику на погибель...

Доносы, дознанья, шпионы —
власть Третьего отделенья;
пред старшими чином — поклоны,
пред троном — во прах на колени.

Лишь пушкинской славы сиянье,
лишь взрывы горячего смеха —
ума и души обаянье
будили ответное эхо.

Так пушкинский разум был светел,
что будто в России светало,
но деспот рассвет тот заметил,
и Пушкина больше не стало.

Так пушкинский гений был ясен,
так полон был света и пыла,
что совам полночным опасен —
слепило сиянье светила.

И Невский проспект стал дремучим,
заросшим чиновничьим лесом,
и низко клубящимся тучам
лежать на нем тягостным прессом».

  — «Петербург»

  •  

Вот он уже с год за границей;
в душе его ходят зарницы,
то жаром восторга охлынут,
то тучи содвинут.
<…>
Взять зеркало «Ревизора»:
ведь рожи-то — подлинно кривы;
под сталью жандармского взора
устоев подрывы!

А что у Вольтера в Фернее
ты был, — всё зачтут и зачислят:
чего уж свидетельств вернее
развратности мысли!

Лицо венценосного Вия:
поднимутся тяжкие веки,
протянутся пальцы кривые
за горы, за реки...

Так рек широки этих ложа,
так чащи безлюдны и дики,
что — бойся до дрожи
звериного нрава владыки!

  — «Путешествие»

  •  

Он бродит средь римских развалин
то радостен, то печален,
и сами несут его ноги
по Аппиевой дороге.

На арке водопровода
лежит он и в небо глядится,
и в небе — различного рода
рой образов дивных родится.

И вспыхивая от восторга,
он скачет по виа-Феличе:
плевать ему на Бенкендорфа
он понял бессмертья величье!
<…>
Обширные русские дали,
где люди свой край полюбили,
где — как бы они ни страдали —
достоинству не изменили.

Хоть будни их многотрудны,
но неисчерпаемы силы,
лишь трутни, плетущие плутни,
пятнают величье России.

Как туши их пышно здоровы —
не лезут в мундиры и фраки, —
густы Собакевича брови,
Ноздрёва растрепаны баки.

Поймать, обличить их природу,
потребовать грозно к ответу,
на чистую вывести воду! —
вот родины голос поэту.

  — «Рим»

  •  

Вот выходит он из лавки
в новой шляпе выбранной,
эту бросил на прилавке,
грязь и ветер выбранив...

Все соседи набегали
в лавку ту, завидуя,
толковали, примеряли
шляпу знаменитую.

Все сидельцы собралися,
шляпу с чувством трогали,
умиленнейшие лица —
говорят о Гоголе:

«В любом городе-посаде
изо всех отличь его, —
завлекательный писатель —
вывел городничего.

Всем нам шляпа тесновата:
не в котел головушка,
а ума-то в ней — палата!
Мал, да смел соловушка!»

  — «В Калуге»

  •  

Худой, изможденный, в халате,
идет он, осилив тревогу,
по горниц пустой анфиладе:
«Свети, казачонок, дорогу!»

Ну вот он перед камином,
ни сердца родного, ни друга,
заклятый зловещим аминем,
толпой изуверов запуган.
<…>
... Роскошно раскинулись степи,
шумит молодая природа.
«Мой труд не рассыпался в пепел,
мой голос дошел до народа!

Затем я оставил Полтаву,
свой Нежин покинул, уехав,
что верил в бессмертия славу,
что слышал грядущего эхо!»

Умолкнут все звуки былого,
промчатся все призраки мимо,
лишь вечно горящее слово
навеки неиспепелимо!

  — «Конец»