Перейти к содержанию

Александр Васильевич Никитенко

Материал из Викицитатника
Александр Васильевич Никитенко

Никитенко А. В. Портрет работы И. Н. Крамского (1877)
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Александр Васильевич Никите́нко (12 [24] марта 1805 — 21 июля [2 августа] 1877) — историк литературы, цензор, действительный член Академии наук. Из его произведений наиболее известен дневник.

Цитаты

[править]
  •  

Ни в одном из лицейских его стихотворений, которых большая часть нам известна, вы не найдёте стремления перелететь через существующий порядок вещей в безвестную, бесконечную даль и строить там свой порядок вещей; основные идеи поэт почерпает везде из окружающих его явлений; он метким взглядом извлекает из них поэтические элементы и из этих свежих, существенных даров жизни строит свои поэтические здания, столь же существенные и истинные. Это направление мы считаем величайшею услугою, какую оказал Пушкин нашей литературе и образованности; оно-то и сделало его народным поэтом, потому что наш народный гений менее всего наклонен к априорическому, а, напротив, полный жизни и самой здравой логики, он любит жизнь, истину, простоту, любит подвизаться в области вещей, а не призраков.[1]

  •  

Направление романа господина Достоевского именно отличается духом этого умного, неодностороннего анализа, — анализа, который в людях на всех ступенях общества и во всех изменениях жизни видит предмет, достойный изучения, и который изучает его не в отдельных бросающихся в глаза случаях и качествах, а в стихиях его и отношениях многосторонних <…>. Но этот маленький чиновник, этот бедняк, которому общество и не может уделить более благ, как сколько следует существу переписывающему, он вне своей общественной сферы, посреди отношений человеческих, является уже с полным правом на наше уважение и сочувствие.[2][3]

  — рецензия на «Петербургский сборник»
  •  

Взамен сильных талантов, недостающих нашей современной литературе, в ней, так сказать, отстоялись и улеглись жизненные начала дальнейшего развития и деятельности. Она уже <…> явление определённого рода; в ней есть сознание своей самостоятельности и своего значения. Она уже сила, организованная правильно, деятельная, живыми отпрысками переплетающаяся с разными общественными нуждами и интересами, не метеор, случайно залетевший из чуждой нам сферы, на удивление толпы, не вспышка уединённой гениальной мысли, нечаянно проскользнувшая в умах и потрясшая их на минуту новым и неведомым ощущением. В области литературы нашей теперь нет мест особенно замечательных, но есть вся литература. Недавно она ещё была похожа на пёстрое пространство наших полей, только что освободившихся от ледяной земной коры: тут на холмах кое-где пробивается травка, в оврагах лежит ещё почерневший снег, перемешанный с грязью. Теперь её можно сравнить с теми же полями в весеннем убранстве: хотя зелень не блистает ярким колоритом, местами она очень бледна и не роскошна, но она уже стелется повсюду; прекрасное время года наступает.

  — «О современном направлении русской литературы», декабрь 1846

Письма

[править]
  •  

Прочитав статью <…> Кровавый бандурист», <…> я нашёл в ней как многие выражения, так и самый предмет в нравственном смысле неприличным. Это картина страданий и уничижения человеческого, написанная совершенно в духе новейшей французской школы, отвратительная, возбуждающая не сострадание и даже не ужас эстетический, а просто омерзение. Посему, имея в виду распоряжение Высшего Начальства о воспрещении новейших французских романов и повестей, я тем менее могу согласиться на пропуск русского сочинения, написанного в их тоне.[4][5]

  — цензурное, 27 февраля 1834
  •  

Расставаясь с Вами и, вероятно, навсегда на литературном поприще, я не могу, однакож, скрыть перед Вами огорчения, возбуждённого во мне способом, какой употреблён для удаления меня из редакции[6]. <…> Я не понимаю, к чему нужны были извилистые и околичные пути, когда можно было всегда достигнуть цели прямым и естественным образом. <…>
Наконец, в прошедшую субботу, я получил от Вас записку, написанную таким диктаторским смешным тоном, который даже не мог меня рассердить, а только удивил.[7]

  О. И. Сенковскому, 7 апреля 1841
  •  

… вы, вероятно, уже получили рукопись вашу «Мёртвые души» <…>. Сочинение это, как вы видите, прошло цензуру благополучно; путь её узок и тесен и потому не удивительно, что на нём осталось несколько царапин и его нежная и роскошная кожа кой-где поистёрлась. Впрочем, надеюсь, что вы отдадите также и справедливость умеренности нашей цензуры: она всячески щадила прекрасное творение, которое искажать придирчивостию слишком осторожною я считал святотатственным посягательством на нашу бедную литературу. Совершенно невозможным к пропуску оказался эпизод Копейкина — ничья власть не могла защитить от его гибели, и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать. Как жаль, что вас нет здесь! Места, которые исключила цензура, или принуждена была заменить своими, вы, вероятно, исправили бы сами так, что и сено было бы цело и козы сыты…
<…> не могу удержаться, чтоб не сказать вам <…> изъяснение восторга к вашему превосходному творению. Какой глубокий взгляд на самые недра нашей жизни! Какая прелесть неподдельного, вам одним свойственного комизма! что за юмор! Какая мастерская, рельефная, меткая обрисовка характеров! Где ударила ваша кисть, там и жизнь, и мысль, и образ — и образ так и глядит на вас, вперив свои живые очи, так и говорит с вами, как будто сидя возле вас на стуле, как будто он сейчас пришёл ко мне в 4-й этаж прямо из жизни — мне не надобно напрягать своего воображения, чтоб завести с ним беседу — он живой, дышущий, нерукотворный, Божье и русское созданье. Прелесть, прелесть и прелесть! и что это будет, когда всё вы кончите; если это исполнится так, как я понимаю, как, кажется, вы хотите, то тут выйдёт полная великая эпопея России XIX века. Рад успехам истины и мысли человеческой, рад вашей славе. Продолжайте, Николай Васильевич. Я слышал, что вас иногда посещает проклятая гостья, всем, впрочем, нам чадам века сего не незнакомая, — хандра, да Бог с ней! вам дано много силы, чтоб с нею управиться. Гоните её могуществом вашего таланта — она стоит самой доблестной воли.

  — Н. В. Гоголю, 1 апреля 1842
  •  

Ваш и мой милый «Современник» продолжает отличаться глубокостию и беспристрастием литературной критики. Теперь идёт нескончаемая статья о гении и необычайных заслугах Белинского, пред которым значение Пушкина и Гоголя становится ничтожным.

  П. А. Плетнёву, 15 октября 1856

О Никитенко

[править]
  •  

Г-н Никитенко как профессор известен живым, одушевлённым, полным красноречия и мысли изустным изложением своего предмета с кафедры. Не имевшие удовольствия слышать его могут увериться в этом из его журнальных статей, которые, при богатстве содержания и обдуманности изложения, всегда так похожи на быстрые и лёгкие импровизации.

  Виссарион Белинский, рецензия на речь Никитенко «О современном направлении отечественной литературы» (3 апреля 1841), сентябрь 1841
  •  

… странное замедление выхода Мёртвых душ при всех неприятностях принесло мне много прекрасного, между прочим, оно доставило мне вас. Да, я дотоле считал вас только за умного человека, но я не знал, что вы заключаете в себе такую любящую, глубоко чувствующую душу. Это открытие было праздником души моей.

  Николай Гоголь, письмо Никитенко 30 октября 1842
  •  

Мне хочется проучить этого дурака Никитенко[8] за то, что, рецензируя «Отечественные записки», позволяет в них всякую против нас мерзость и как будто заодно с ними.

  Степан Шевырёв, письмо М. П. Погодину весны 1843
  •  

Никитенко ленив, даже до невероятности, это я знал, но у него добрая душа, и на него особенно следует наседать лично.

  — Николай Гоголь, письмо П. А. Плетнёву 16 октября 1846
  •  

С Никитенком можно ладить, но с ним необходимо нужно иметь дело лично. Письмом и запиской ничего с ним не сделаешь. В нём не то главное, что он ленив, но то, что он не видит и не чувствует сам, что он ленив. Я это испытал: в бытность мою в Петербурге я его заставил в три дни прочесть то, что он не прочёл бы сам по себе [в] два месяца. А после моего отъезда всякая небольшая статья залёживалась у него по месяцу.

  — Николай Гоголь, письмо П. А. Плетнёву 20 октября 1846

Примечания

[править]
  1. Примечание к стихотворениям «К Жуковскому» и «Кто из богов мне возвратил…» // Сын Отечества и Северный Архив. — 1840. — Т. 2. — № 4. — С. 245-6).
  2. Библиотека для чтения. — 1846. — Т. LXXV. — № 3 (ценз. разр. 28 февраля). — Отд. V. — С. 18-36.
  3. Г. М. Фридлендер. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 1. — Л.: Наука, 1972. — С. 474.
  4. Литературный Музеум (Цензурные материалы 1-го отд. IV секции Государственного архивного фонда) / Под ред. А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана. — Пг., 1919. — С. 352.
  5. Вересаев В. В. Гоголь в жизни. — М.: Academia, 1933. — IV.
  6. С 1840 года он соредактировал «Сын отечества» по приглашению Сенковского.
  7. Каверин В. А. Барон Брамбеус. — 2-е изд. — М.: Наука, 1966. — Гл. II, 11.
  8. Нападками на «Похвальное слово Петру Великому» Никитенко в рецензии на «Полную русскую хрестоматию» А. Д. Галахова в «Москвитянине» (1843, ч. III, № 5).