«Пёстрые сказки» Владимира Одоевского (Турьян)
«Пёстрые сказки» Владимира Одоевского — статья Мариэтты Турьян 1996 года, дополненная версия главы VIII второй части её монографии «Странная моя судьба…»[1] и статьи «Сказки Иринея Модестовича Гомозейки» 1991 года[2].
Цитаты
[править]В конце октября 1831 г. увидели свет «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», изданные прозрачным анонимом «А. П.». За месяц до того русские читатели открыли для себя новое литературное имя — Николая Гоголя. Его искромётные истории <…> также преподносились от лица рассказчика и «издателя» — пасечника Рудого Панька и вызвали у Одоевского реакцию восторженную. <…> |
Первой пробой остропсихологического анализа фактов собственной жизни стал уже его ранний «Дневник студента» (1820–1821 г.), где будущий писатель попытался осмыслить всю сложность своих отношений с матерью и отчимом. Строго говоря, этот и последующие, уже беллетристические, опыты «психологической автобиографии» являли собой робкие образцы того художественного метода психоаналитического повествования, который позже определил существо художественного открытия Достоевского. |
… Шарль Пужан в 1824 г. поведа[л] миру сентиментально-руссоистскую историю об обезьянке Жоко. <…> |
Среди сатирических сказок <…> наиболее интересной в художественном отношении представляется «Сказка о том, по какому случаю коллежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенью не удалося в Светлое воскресенье поздравить своих начальников с праздником». Этот гротеск <…> предвосхищает своей стилистикой «фантасмагории» «петербургских повестей» Гоголя. Вместе с тем и в этой «фантазии» Одоевский последователен и верен своим идеям. Сквозь уродливость бездуховного, «механического» существования его героя — среднего столичного чиновника, сквозь «мышиный» его горизонт также пробивается неистребимое, по мысли писателя, в человеке чувство поэзии, но пробивается в формах уродливых и пагубных. <…> фантастическая история, случившаяся с Иваном Богдановичем Отношенье, так же, как позже и у Гоголя, является следствием реальной смещённости его сознания. |
История «общения» маленького героя с Игошей, <…> восходящая к малораспространенной фольклорной быличке, открывает перед читателем психологически осмысленный мир ребёнка и представляет собой первый по сути в творчестве писателя образец «психологической» фантастики. |
История о «мёртвом теле», как и «Игоша», резко выпадает из условно-фантастического, дидактико-аллегорического мира «Пёстрых сказок» и по многим соотносимым деталям максимально приближается всё к тому же пушкинскому «Гробовщику» — в «фантастической» практике Одоевского случай такого приближения к Пушкину, пожалуй, единственный. |
В художественном отношении «Пёстрые сказки» действительно были несовершенны. По прошествии десятилетия Одоевский признал это и сам; готовя к изданию свои «Сочинения», он включил сюда только те их них, которые, по его словам, могут иметь «чисто литературное значение», и в предисловии фактически подтвердил формальное задание цикла. Тем не менее историко-литературная ценность «Пёстрых сказок» неоспорима: они стали лабораторией и творческих идей, и художественного метода и в этом смысле оказались произведением по-своему уникальным. Здесь отчётливо обозначились практически все направления дальнейших художественных поисков писателя, ставшего едва ли не единственным в нашей литературе выразителем философского романтизма. — конец |
Примечания
[править]- ↑ Турьян М. А. Странная моя судьба: о жизни Владимира Фёдоровича Одоевского. — М.: Книга, 1991. — 400 с. — 100000 экз.
- ↑ Владимир Одоевский. Пестрые сказки с красным словцом. — М.: Книга, 1991. — Приложение. — С. 3-32. — 20000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Абзацы, незначительно парафразирующие «Странная моя судьба…» (с. 212, 216-221, 230-4).
- ↑ Виноградов В. О стиле Пушкина // [Александр Пушкин]. — М.: Журнально-газетное объединение, 1934. — С. 146. — (Лит. наследство; Т. 16/18).