Перейти к содержанию

Александр Иванович Полежаев

Материал из Викицитатника
Александр Полежаев
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Алекса́ндр Ива́нович Полежа́ев (30 августа [11 сентября] 1804 — 16 [28] января 1838) — русский поэт и переводчик.

Цитаты

[править]
  •  

Я встречаю зарю
И печально смотрю,
Как кропинки дождя,
По эфиру летя,
Благотворно живят
Попираемый прах
И кипят и блестят
В серебристых звездах
На увядших листах
Пожелтевших лугов.

  «Вечерняя заря», 1826
  •  

Кто видел образ мертвеца,
Который демонскою силой,
Враждуя с темною могилой,
Живет и страждет без конца?
В час полуночи молчаливой,
При свете сумрачном луны,
Из подземельной стороны
Исходит призрак боязливый.
Бледно, как саван роковой,
Чело отверженца природы,
И неестественной свободы
Ужасен вид полуживой.

  — «Живой мертвец», между 1826 и 1828
  •  

Земля, раскрой несытую утробу,
Горящей Этной протеки,
И — бурный вихрь — тоску мою и злобу
И память с пеплом развлеки!

  — «Ожесточённый», 1828
  •  

Кто видал, когда на лихом коне
Проносился я степью знойною,
Как сдружился я, при седой луне,
С смертью раннею, беспокойною?

Как таинственно заговаривал
Пулю верную и метелицу
И приласкивал и умаливал
Ненаглядную красну девицу.

  — <Узник>, 1828
  •  

О, прочь с груди моей,
Исчезни знак священный,
Отцов и дедов древний крест!
Где пышная чалма, где алкоран пророка?
Когда в сады прелестного Востока
Переселюсь от пагубных мне мест?

  — «Ренегат», 1829
  •  

Я рано сорвал жизни цвет; <…>
И прежних чувств и прежних лет
Не возвратит ничто земное! <…>
Ах, как ужасно быть живым,
Полуразрушась над могилой!

  — «Песня» («Зачем задумчивых очей…»), 1831
  •  

Никогда игра алмаза
У могола на чалме,
Никогда луна во тьме,
Ни чело твое, о База —
Это бледное чело,
Это чистое стекло,
Споря в живости с опалом,
Под ревнивым покрывалом,
Не сияли так светло!

  — «Ахалук», 1833
  •  

Я согрешил против рассудка,
Его на миг я разлюбил:
Тебе, степная незабудка,
Его я с честью подарил.

  — «Раскаяние», 1833
  •  

Кто идёт перед толпою
На широкой площади
С загорелой красотою
Па щеках и на груди?
Под разодранным покровом,
Проницательна, черна —
Кто в величии суровом
Эта дивная жена?
Вьются локоны небрежно
По нагим её плечам,
Искры наглости мятежно
Разбежались по очам;
И страшней ударов сечи,
Как гремучая река,
Льются сладостные речи
У бесстыдной с языка.

  — «Цыганка», 1833
  •  

На пиру у жизни шумной,
В царстве юной красоты,
Рвал я с жадностью безумной,
Благовонные цветы.
Много чувства, много жизни
Я роскошно потерял, —
И душевной укоризны,
Может быть, не избежал.

  — «Грусть», 1834
  •  

В её очах, алмазных и приветных,
Увидел я, с невольным торжеством,
Земной эдем!.. Как будто существом
Других миров — как будто божеством
Исполнен был в мечтаниях заветных.

И дева-рай, и дева-красота
Лила мне в грудь невыразимым взором
Невинную любовь, с таинственным укором…

  — «Чёрные глаза», 1837
  •  

Берёг сокровище! Но льзя ли сберечи́,
Когда от оного у всех висят ключи?[1]

  — «Оправдание мужа»

О Полежаеве

[править]
  •  

Пострадал ли Полежаев от судьбы, странно враждебной всем лучшим поэтам нашим, можно видеть при внимательном взгляде на его портрет, который приложен к нынешнему изданию его сочинений.
Повесть эта немногосложна, но из неё видно, что Полежаев принадлежал к числу натур деятельных, для которых лучше падение в борьбе, нежели страдательное отречение от всякой личности и самостоятельности. <…>
Эта жизнь позора и стыда могла бы быть жизнью славы и величия. Человек, нашедший такие звуки для выражения отчаяния, умел бы проникнуться какими угодно возвышенными чувствами и найти для них выражение в слове и в деле. При другой жизненной обстановке не погиб бы этот энергический талант жертвою неравной и бесплодной борьбы. Не звуки проклятий и злобы, а роскошные звуки чистых, спокойных стремлений мог бы он завещать миру, потому что, кроме чрезвычайной силы, талант Полежаева отличается ещё необыкновенной страстностью и стремительностью. — Полежаев на портрете был в солдатском мундире[2], см. ниже цитату Огарёва; последний абзац — парафраз статьи Белинского апреля 1842

  Николай Добролюбов, «Стихотворения А. Полежаева», 1857
  •  

В самом деле, вглядитесь пристальнее в ту поэтическую физиономию, которая встаёт из-за отрывочных, часто небрежных, но мрачных и пламенных песен Полежаева, — вы признаете то лицо, которое устами лермонтовского Арбенина говорит:
На жизни я своей узнал печать проклятья.
И холодно закрыл объятья
Для чувств и счастия земли…[3] <…>
Только Лермонтов уже прямо и бестрепетно начинает с того, чем безнадёжно и отчаянно кончил Полежаев, — с положительной невозможности процесса нравственного возрождения. О чём Полежаев ещё стенает, если не плачет, — о том Лермонтов говорит уже с холодной и иронической тоской.

  Аполлон Григорьев, «Романтизм. — Отношение критического сознания к романтизму. — Гегелизм (1834—1840)», 1859
  •  

Уродливая поэма, за которую царственный Иуда-Меценат дал поэту лобзание и отдал его в солдаты, бросает полный свет на его существование и вместе указывает на раздвоенность высшего сословия — на образованное меньшинство и дикое помещичество, <…> которое с дворней пьёт и дворню бьёт, чтоб не видеть ясно, как оно создало «Сашку»; в поэме остался один цинизм за недосугом обработать язык, лишённый изящной формы и изящных образов.[2]

  Николай Огарёв, предисловие к сборнику «Русская потаённая литература XIX столетия», 1861
  •  

… Полежаев, талант, правда, односторонний, но тем не менее и замечательный. Кому не известно, что этот человек есть жалкая жертва заблуждений своей юности, несчастная жертва духа того времени, когда талантливая молодёжь на почтовых мчалась по дороге жизни, стремилась упиваться жизнью, а не изучать её, смотрела на жизнь как на буйную оргию, а не как на тяжкий подвиг? Не читайте его переводов (исключая Ламартиновой пьесы: l'Homme à Lord Byron), которые как-то нейдут в душу; не читайте его шутливых стихотворений, которые отзываются слишком трактирным разгульем, не читайте его заказных стихов, но прочтите те из его произведений, которые имеют большее или меньшее отношение к его жизни; прочтите «Думу на берегу моря», его «Вечернюю зарю», его «Провидения» — и вы сознаёте в Полежаеве талант, увидите чувство!..

  — «Литературные мечтания», декабрь 1834
  •  

Обе эти книжки содержат в себе последние, уже замирающие, глухие звуки и полузвуки некогда звонкой и гармонической лиры. Полежаев прославился своим талантом, который резко отделился своею силою и самобытностию от толпы многих знаменитостей, по-видимому, затемнявших его собою; но волнуемый пылкими необузданными страстями, он присовокупил к своей поэтической славе другую славу, которая была проклятием всей его жизни и причиною утраты таланта и ранней смерти… <…> Полежаев был рождён великим поэтом, но не был поэтом: его творения — вопли души, терзающей самое себя, стон нестерпимой муки субъективного духа, а не песни, не гимны, то весёлые и радостные, то важные и торжественные, прекрасному бытию, объективно созерцаемому. Истинный поэт не есть ни горлица, тоскливо воркующая грустную песнь любви, ни кукушка, надрывающая душу однообразным стоном скорби, но звучный, гармонический, разнообразный соловей, поющий песнь природе… <…>
Кому неизвестно его стихотворение «Песнь пленного ирокезца» — это поэтическое создание, достойное великого поэта? Кому неизвестно его «Море»? <…> Некоторые песни его также принадлежат к перлам его поэзии. Но самое лучшее, можно сказать, гигантское создание его гения, вышедшее из души его в светлую минуту откровения и мирового созерцания, есть стихотворение «Грешница» <…>.
С первого разу может показаться странным, что Полежаев, которого главная мука и отрава жизни состояла в сомнении, с жадностию переводил водяно-красноречивые лирические поэмы Ламартина, но <…> крайности соприкасаются, и ничего нет естественнее, как переход из одной крайности в другую… Кроме того, Полежаев явился в такое время, когда стихотворное ораторство и риторическая шумиха часто смешивалась с поэзиею и творчеством. Этим объясняются его лирические произведения, писанные на случаи <…>. Недостаток в развитии заставил его писать в сатирическом роде, к которому он нисколько не был способен. Его остроумие — тяжело и грубо. Недостаток же развития помешал ему обратить внимание на форму, выработать себе послушный и гибкий стих.

  рецензия на сборники «Кальян» и «Арфа», декабрь 1838
  •  

Говоря о поэтах того времени, нельзя не упомянуть о Полежаеве, как поучительном примере необузданной силы без содержания, таланта без образования, вдохновения без вкуса. Эта дикая натура пала жертвою собственной силы, раз не так направленной, — пала жертвою собственного огня, не нашедшего для себя настоящей пищи…

  — «Русская литература в 1841 году», декабрь
  •  

Полежаев умер жертвою богатых, но неуравновешенных даров природы: всё доброе в нём было вместе и злом и отравою его жизни.

  — «Русская литература в 1844 году», декабрь

Примечания

[править]
  1. Русская эпиграмма / сост. В. Васильев. — М.: Художественная литература, 1990. — С. 138. — Серия «Классики и современники».
  2. 1 2 Е. И. Кийко. Примечания // Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в 13 т. Т. VI. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1955. — С. 727-8.
  3. «Маскарад», действие первое, сцена 3.