Бомба, которая взорвалась дважды. Альфред Бестер и жизнь без некролога

«Бомба, которая взорвалась дважды. Альфред Бестер и жизнь без некролога» — статья Сергея Бережного 2013 года.

Цитаты[править]

Первый аэроплан братьев Райт и полёт Гагарина, в сущности, лишь отдельные этапы в борьбе человечества с притяжением родной планеты, но, с другой стороны, именно эти частности определяют весь процесс целиком. Так и для крохотного жанрового «пузыря» под названием «научная фантастика» романы Альфреда Бестера «Тигр! Тигр!» и «Человек без лица» стали таким же сущностным переворотом — отдельным мазком, который переопределил через себя общую картину.
Написал бы не «общую картину», а «всю живопись», был бы намёк на интересный образ. А так — общие рассуждения, отвратительно пафосные. И, кстати, не «пузыря», а «волдыря». — здесь и далее курсивом выделены «Примечания А. Б. на полях» — имитация мнений Бестера в его стиле

<Цитирует первую часть эссе «Памяти Альфреда Бестера» Айзека Азимова (1987)>
Айзек, я тебя умоляю. Можно подумать, ты не знаешь, как это работает. Ты же говорил мне, что читал «Убийц Магомета». Небось, соврал?

В 1981 году «Обманщиков» <…> демонстративно проигнорировали почти все жанровые критики. Упоминая об этом неприятном обстоятельстве в «Энциклопедии НФ», Питер Никколс предположил, что книга была для Бестера недостаточно хороша и рецензенты избегали её ругать из-за пиетета перед классиком. Версия выглядит, мягко говоря, натянутой: и среди профессионалов, и тем более среди фэнов всегда хватало стервятников, готовых при любой возможности терзать печень даже самым безусловным авторитетам. И потом, даже неудачная книга Бестера всё равно была несравненно более достойна рецензии, чем бесчисленные бездарные романы, которые те же обозреватели ни ругать, ни хвалить никогда не стеснялись.
Как бы то ни было, стихийный бойкот «Обманщиков» стал для Бестера ясным подтверждением того, что его возвращение в фантастику оказалось никому не нужным. Ни одной строчки художественной прозы при жизни он больше не опубликовал.

В 1966 году известный критик Сэм Московиц выпустил сборник биографических очерков «Ищущие завтрашний день» <…> Характерно, что отдельного очерка о Бестере в этой книге нет; его имя обнаруживается только в завершающей сборник статье — «братской могиле» писателей, не упомянуть которых наряду с безусловными классиками жанра Московиц счёл неприличным. Характерно и то, что название у этой заключительной статьи было таким же, как у сборника рассказов Бестера, вышедшего в 1958 году, — «Звёздный взрыв» (Starburst). Впрочем, возможно, это было простым совпадением.
Было бы ещё более простым совпадением, если бы Сэмюэл без затей назвал ту статью «Унесённые ветром» или «Сердце тьмы».

Детективный экспериментальный постмодерн «Голем¹⁰⁰» и метафорическая пародия «Обманщики» оказались на тот момент слишком сложными для обитателей «фантастического гетто». Появись эти романы сейчас, наверняка стали бы номинантами разных престижных литературных премий вроде «Букера» — и «просто» фантастикой даже не считались бы.

Работа над комиксами была творчеством индустриальным — разные выпуски могли писать разные авторы, а число одновременно находившихся в работе сериалов достигало нескольких десятков. К тому же экстатическая популярность классических комиксов привела к появлению множества связанных с ними легенд, проверить которые зачастую просто невозможно. Свидетельства непосредственных участников событий расходятся, а фэнский энтузиазм не позволяет прижиться достоверной версии. Например, широко распространено утверждение, что именно Бестер придал клятве Зелёного Фонаря её классическую четырёхстрочную стихотворную форму. При этом сам Бестер не упускал случая от этой чести откреститься.
Да, я совершенно уверен, что её сочинил кто-то другой. Может быть, это было моё супергероическое alter ego. Кроме того, я не отвечаю за все глупости, которые мог совершить под воздействием повышенных доз криптонита, амфетаминов, красивых женщин и хорошего виски.

Если «Человека без лица» поверхностно, но симптоматично сравнивают с «Преступлением и наказанием», то роману «Тигр! Тигр!» <…> приписывается сюжетное сходство с «Графом Монте-Кристо» Александра Дюма.
Между тем абзац, которым открывался пролог романа, издевательскими парафразами отсылал читателя к совсем другой классике. <…>
«Повесть о двух городах» входит в большинство школьных курсов английской литературы, так что не узнать пародию на начало первой главы читатели просто не могли. Диккенс, правда, высказывался несколько пространнее и не ломал синкопами длинных периодов, но, если смотреть на текст Бестера правым глазом, а на текст Диккенса — левым, эффект от интерференции смыслов получается восхитительный. <…>
В новом романе Бестер достиг совершенства какой-то немыслимой простоты. Он легко играл с классикой, историей, людьми, смыкал и размыкал сюжеты, доводил реальность до абсурда и возвращал читателю полторы тонны смысла на сдачу — «достат. кол.», как говорил, мудро качая головами, его Учёный Люд. <…>
Клинический идиот Гулли Фойл настолько одержим жаждой мести, что она против всякой логики преображает его в Престейна, почти универсального гения, — как если бы ублюдочный мистер Хайд под натиском собственной ярости выпустил бы в мир свою «светлую половину», изощрённого интригана доктора Джекила. Если в «Человеке без лица» юнговские «теневые двойники» главных персонажей лишь давали своим оригиналам подсказки, то Престейн, интеллектуальное alter ego Гулли Фойла, этим не ограничивается — он замещает собой его подлинную суть... Крестовый поход взыскующего отомщения Гулли Фойла трансформируется в экзистенциальный поход Престейна: тот должен сделать то, ради чего был призван в мир, чтобы Гулли Фойл смог вернуться в безмятежную интеллектуальную летаргию, в беспробудный сон того, что в иных обстоятельствах могло бы стать разумом. Он мчится к самоуничтожению.
«Тигр! Тигр!» превзошёл по виртуозности и образной насыщенности «Человека без лица», который целых два года казался читателям верхом совершенства.
Произошло невозможное: уже взорвавшаяся бомба взорвалась снова.
За оставшиеся тридцать лет жизни Бестеру не удалось приблизиться к величию и совершенству этих двух сотворённых им вспышек. Хотя он честно пытался их превзойти.

Повторяться Бестер не умел, каждый его рассказ был наособицу. «Феномен исчезновения», «Убийственный Фаренгейт», «Время — предатель», «Пи-человек» — каждый из них весит больше, чем иные романы, плотно набитые от корки до корки. У Бестера были собственные способы для упаковки смыслов — если вглядеться, очень простые и именно из-за простоты мало кому доступные.
Рассказ «Убийцы Магомета» выделяется даже в этом блистательном ряду. Этот внешне простой литературный анекдот хранит в себе откровение почти религиозного масштаба. В пересказе его суть выглядит очевидной, на самом же деле эта очевидность несуществующая. Следите за руками. Это рассказ о том, что человек возводит свой мир для всех, а разрушает только для самого себя. Это первая фаза. А вот вторая: разрушение своего мира означает для человека свободу столь полную, что она становится для него единственным законом, ненарушаемым и бессмысленным, — потому что ни смысла, ни даже возможности его нарушить у человека больше нет, потому что субъективный мир, объект приложения его былой несвободы, разрушен и более не существует.
Это самый безнадёжный образ личного рая, который мне попадался.

«Тигр! Тигр!» — выносящий мозг фантастический эксперимент.

В «Големе¹⁰⁰» (1980) <…> звучало роскошное полифоничное безумие, снова расцветала тема саморазрушения — на этот раз увязанная с темой самопожертвования.

Литература[править]

С. Бережной. Бомба, которая взорвалась дважды. Альфред Бестер и жизнь без некролога // Мир фантастики. — №12 (124), декабрь 2013. — С. 10-17.