«Древняя история» — очерки Тэффи, первая часть антологии «Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“» 1910 года. Пародия на учебник Д. И. Иловайского «Руководство ко Всеобщей истории. Древний мир» (непосредственно — переработанное 27-е издание 1907 года). Подробный комментарий до главы «Афины» см. в издании[1].
Древняя история есть такая история, которая произошла с <…> народами, говорившими на мертворожденных языках.
Всё, что касается древнейших времён и о чём мы ровно ничего не знаем, называется периодом доисторическим.
Учёные хотя и ровно ничего об этом периоде не знают (потому что если бы знали, то его пришлось бы уже назвать историческим), тем не менее разделяют его на три века:
1) каменный, когда люди при помощи бронзы делали себе каменные орудия;
2) бронзовый, когда при помощи камня делали бронзовые орудия;
3) железный, когда при помощи бронзы и камня делали железные орудия.
Вообще изобретения тогда были редки и люди на выдумки были туги; поэтому чуть что изобретут — сейчас по имени изобретения называют и свой век.
В наше время это уже немыслимо, потому что каждый день пришлось бы менять веку название…
В те времена, о которых ровно ничего не известно, люди жили в шалашах и ели друг друга; затем, окрепнув и развив мозг, стали есть окружающую природу: зверей, птиц, рыб и растения. Потом, разделившись на семьи, начали ограждаться частоколами, через которые сначала в продолжение многих веков переругивались; затем стали драться, затеяли войну, и, таким образом, возникло государство, государственный быт, на котором основывается дальнейшее развитие гражданственности и культуры.
Обыкновенно историю делят всегда хронологически от такого-то до такого-то периода. С древней историей так поступить нельзя, потому что, во-первых, никто ничего о ней не знает, а во-вторых, древние народы жили бестолково, мотались из одного места в другое, из одной эпохи в другую, и все это без железных дорог, без порядку, причины и цели. Поэтому учёными людьми было придумано рассматривать историю каждого народа отдельно. Иначе так запутаешься, что и не выберешься.
После смерти тело фараона с большими церемониями потрошили изнутри и набивали ароматами. Снаружи заключали его в раскрашенный футляр, все вместе ставили в саркофаг и помещали внутри пирамиды. От времени то небольшое количество фараона, которое заключалось между ароматами и футляром, высыхало и превращалось в твёрдую перепонку. Так непроизводительно тратили древние монархи народные деньги!
Но судьба справедлива. Не прошло и нескольких десятков тысяч лет, как египетское население вернуло своё благосостояние, торгуя оптом и в розницу бренными трупами своих повелителей <…>.
Памятниками Египта [также] служат развалины храмов. Более всего сохранилось их на месте древних Фив, прозванных по числу своих двенадцати ворот «стовратными». Теперь, по свидетельству археологов, ворота эти переделаны в арабские деревни. Так иногда великое обращается в полезное!
Главным городом Ассирии был Ассур, названный так в честь бога Ассура, получившего в свою очередь это имя от главного города Ассу. Где здесь конец, где начало — древние народы по безграмотности разобраться не могли и не оставили никаких памятников, которые могли бы нам помочь в этом недоумении.
Ассирийские цари были очень воинственны и жестоки. Врагов своих поражали более всего своими именами, из которых Ассур-Тиглаф-Абу-Хериб-Назир-Нипал было самым коротеньким и простеньким. Собственно говоря, это было даже не имя, а сокращённая ласкательная кличка, которую за маленький рост дала юному царю его мамка.
Обычай же ассирийских крестин был таков: как только у царя рождался младенец мужского, женского или иного пола, сейчас же специально обученный писарь садился и, взяв в руки клинья, начинал писать на глиняных плитах имя новорожденного. Когда, истомлённый трудом, писарь падал мертвым, его сменял другой и так дальше до тех пор, пока младенец не достигал зрелого возраста. К этому сроку все его имя считалось полностью и правильно написанным до конца. <…>
Последним ассирийским царем считается, выражаясь сокращённо, Ашур-Адонай-Абан-Нипал. Когда его столицу осадили мидяне, хитрый Ашур велел на площади своего дворца развести костер; затем, сложив на него всё своё имущество, влез наверх сам со всеми женами и, застраховавшись, сгорел дотла.
Раздосадованные враги поспешили сдаться.
Камбиз пошёл воевать с эфиопами, зашёл в пустыню и там, сильно страдая от голода, съел мало-помалу всё своё войско. Поняв трудность подобной системы, он поспешил воротиться в Мемфис. Там в это время праздновали открытие нового Аписа.
При виде этого здорового, откормленного быка отощавший на человечине царь кинулся на него и собственноручно приколол, а заодно и брата своего Смердиза, который вертелся под ногами.
Этим воспользовался один ловкий маг и, объявив себя Лжесмердизом, немедленно начал царствовать. Персы ликовали:
— Да здравствует наш царь Лжесмердиз! — кричали они.
В это время царь Камбиз, окончательно помешавшийся на говядине, погиб от раны, которую нанес себе сам, желая отведать собственного мяса.
Так умер этот мудрейший из восточных деспотов. <…>
Прежде персидские юноши ели только хлеб и овощи. Развратясь, они потребовали супу (330 г. до Р. Х.). Этим воспользовался Александр Македонский и завоевал Персию.
… Эдип, который по рассеянности убил своего отца и женился на своей матери. От этого по всей стране сделалась моровая язва и все открылось. Эдипу пришлось выколоть себе глаза и отправиться путешествовать с Антигоной.
После разрушения Трои греческие герои вернулись домой, но не на радость себе. Оказалось, что жены их за это время выбрали себе новых героев и предавались измене мужьям, которых и убили немедленно после первых рукопожатий.
Хитроумный Одиссей, предвидя все это, не вернулся прямо домой, а сделал небольшой крюк в десять лет, чтобы дать время жене своей Пенелопе приготовиться к встрече с ним.
Верная Пенелопа ждала его, коротая время со своими женихами.
Женихам очень хотелось на ней жениться, но она рассудила, что гораздо веселее иметь тридцать женихов, чем одного мужа, и надувала несчастных, оттягивая день свадьбы.
… имя Гомера пользовалось в древности столь большим уважением, что семь городов оспаривали честь быть его родиной. Какая разница с судьбой современных нам поэтов, от которых часто не прочь отказаться собственные родители!
Царь, обыкновенно человек небогатый, производил свой род от богов (слабое утешение при пустом казначействе) и поддерживал своё существование более или менее добровольными подарками. <…>
Кроме царя, воинов и народа, были в Греции ещё и рабы, состоящие из бывших царей, бывших воинов и бывшего народа.
Будущее своё греки узнавали посредством оракулов. Наиболее почитаемый оракул находился в Дельфах. Здесь жрица, так называемая Пифия, садилась на так называемый треножник (не следует смешивать её со статуей Мемнона) и, придя в исступление, произносила бессвязные слова.
Греки, избалованные плавной речью с гекзаметрами, стекались со всех концов Греции послушать бессвязные слова и перетолковать их по-своему.
Судились греки в Амфиктионовом судилище. <…>
Каждая община посылала в судилище двух присяжных. Присягу эти присяжные придумали очень хитрую. Вместо того чтобы обещать судить по совести, взяток не брать, душой не кривить и родственников не выгораживать, они давали следующую присягу: «Клянусь никогда не разрушать города, принадлежащие к союзу Амфиктионову, и никогда не лишать его текучей воды ни в мирное, ни в военное время».
Только и всего!
Но это показывает, какой нечеловеческой силой обладал древнегреческий присяжный. Какому-нибудь даже самому завалящему из них ничего не стоило разрушить город или остановить текучую воду. Поэтому понятно, что осторожные греки не приставали к ним с клятвами взяток и прочей ерунды, а старались обезвредить этих зверей в главнейшем.
Летоисчисление своё греки вели по самым главным событиям своей общественной жизни, то есть по Олимпийским играм. Игры эти заключались в том, что древнегреческие юноши состязались в силе и ловкости. Всё шло как по маслу, но тут Геродот затеял во время состязаний читать вслух отрывки из своей истории. Поступок этот возымел надлежащее действие; атлеты расслабли, публика, ломившаяся доселе на Олимпиаду как бешеная, отказалась идти туда даже за деньги, которые щедро сулил ей честолюбивый Геродот. Игры прекратились сами собой.
Лакония составляла юго-восточную часть Пелопоннеса и получила своё название от манеры тамошних жителей выражаться лаконически.
Летом в Лаконии было жарко, зимою холодно. Это необычайная для других стран система климата, по свидетельству историков, способствовала развитию жестокости и энергии в характере жителей.
Главный город Лаконии без всякой причины назывался Спартой.
В Спарте был ров, наполненный водою, чтобы жители могли упражняться в сбрасывании друг друга в воду.
Спартанцы, хитрые по природе, устроили так, что у них царствовали всегда два царя зараз. <…>
Спартанские цари пользовались большим уважением, но небольшим кредитом. Народ верил им только на месяц, затем заставлял снова присягать законам республики.
Воспитание детей было очень суровое. Чаще всего их сразу убивали. Это делало их мужественными и стойкими. <…>
Самым неприличным у спартанского молодого человека считались его руки. Если он был в плаще, он прятал руки под плащ. Если он был голым, то засовывал их куда ни попало: под скамейку, под куст, под собеседника или, наконец, садился на них сам (900 г. до Р. Х.). — про руки у Иловайского: «Спартанские юноши обыкновенно ходили по улицам, <…> держа руки под плащом (последнее считалось в Греции признаком скромности)»[1]
Богатые залежи мрамора, годного для памятников, естественно, породили в Афинах славных мужей и героев.
Все горе Афин — республики в высшей степени аристократической — заключалось в том. что жители её делились на филы, димы, фратрии и подразделялись на паралиев, педиаков и диакариев. Кроме того, они делились ещё и на эвпатридов, геомаров, демиургов и разную мелочь.
Всё это вызывало в народе постоянные волнения и смуты, которыми пользовались верхи общества, разделявшиеся на архонтов, эпонимов, басилевсов, полемархов и тесмотетов, и угнетали народ.
Солон, человек небогатый и занимавшийся торговлею, приобрел опытность в путешествиях и потому, не опасаясь дурных для себя последствий, задумал облагодетельствовать страну, написав для неё прочные законы.
Чтобы заслужить доверие граждан, он притворился сумасшедшим и стал писать стихи про остров Саламин, о котором в порядочном греческом обществе говорить было не принято, так как остров этот с большим конфузом для афинян был завоёван Мегарой. <…>
На семейный быт Солон также обратил серьёзное внимание. Он запретил невесте приносить мужу в приданое более трёх платьев, зато потребовал от женщины скромности уже в количестве неограниченном. <…>
Человек, претендовавший на чин древнегреческого статского советника, должен был выправить свидетельство и о почтительности в отношении своих тёток и своячениц. Это порождало массу неудобств и затруднений для замыслов честолюбивого человека. Сплошь и рядом человек принужден был отказываться от министерского портфеля благодаря капризу какого-нибудь старого дядьки, торгующего на базаре гнилым рахат-лукумом. Тот покажет, что его недостаточно уважали, и всей карьере капут.
— Солон
После <Пизистрата> унаследовали власть сыновья его Гиппий и Гиппарх, названные так в честь знакомых лошадей (526 г. до Р. Х.). Но их вскоре частью убили, частью изгнали из отечества. <…>
Постоянно делясь на филы, димы и фратии, Афины быстро ослабели, как ослабела Спарта, не делясь ровно никак.
На острове Самосе прославился тиран Поликрат, которого допекали морские рыбы. Какую бы дрянь ни бросил Поликрат в море, рыбы немедленно вытаскивали её наружу в собственных животах.
Раз он бросил в воду крупную золотую монету. На другое же утро ему подали на завтрак жареную семгу. Тиран с жадностью разрезал её. О ужас! В рыбе лежал его золотой с процентами за одни сутки из двенадцати годовых.
— Поликрат и рыбьи штуки
Все греки прославляли имя Мильтиада. Тем не менее жизнь свою пришлось Мильтиаду окончить смертью. При осаде Пароса он был ранен, и за это сограждане приговорили его к штрафу под тем предлогом, что он-де неосторожно обращался со своей кожей, которая принадлежит отечеству.
— Борьба с персами. Мильтиад при Марафоне
Почти у каждого человека за обеденным столом сидел какой-нибудь философ. Слушать философские рассуждения за жарким считалось столь же необходимым для древнего грека, как для наших современников румынский оркестр.
Алкивиад был известен разгульным образом жизни и, чтоб заслужить доверие граждан, обрубил хвост своей собаке.
Тогда афиняне, как один человек, поручил Алкивиаду начальство над флотом. Алкивиад уже отправился на войну, когда его вернули, заставляя сначала отсидеть за учинённый им перед отъездом уличный скандал. Он бежал в Спарту, потом раскаялся и бежал снова в Афины, потом раскаялся в необдуманном раскаянии и снова бежал в Спарту, потом опять в Афины, потом к персам, потом в Афины, потом снова в Спарту, из Спарты в Афины.
Он бегал как сумасшедший, развивая невероятную скорость и сокрушая всё на своём пути. Бесхвостая собака еле поспевала за ним и на пятнадцатом перегоне сдохла (412 г. до Р. Х.). Над ней стоит памятник, на котором спартанцы начертали лаконически: «Странник, я сдохла».
Долго ещё носился Алкивиад как бешеный из Спарты в Афины, из Афин к персам. Несчастного пришлось пристрелить из жалости.
— Алкивиад
Сограждане приговорили Сократа к смерти. Ученики советовали маститому философу отправиться лучше путешествовать. Но тот отказался за старостью лет и стал пить цикуту, пока не умер.
Многие уверяют, что Сократа нельзя ни в чём винить, потому-де, что он весь целиком был выдуман своим учеником Платоном. Другие замешивают в эту историю и жену его Ксантиппу (398 г. до Р. Х.)
— Сократ
В беспрерывных военных предприятиях <Филипп Македонский> потерял глаза, грудь, бок, руки, ноги и горло. Часто трудные положения заставляли его терять и голову, так что храбрый воитель оставался совсем налегке и управлял народом при помощи одной грудобрюшной преграды, что, однако, не могло остановить его энергии. <…>
Невоздержанность в убиении друзей подорвала здоровье великого завоевателя. [Александр] впал в неумеренность и умер значительно раньше своей смерти.
… Рею Сильвию, отдали в весталки. Тем не менее Рея родила двух близнецов, которых записала на имя Марса, бога войны, благо с того взятки гладки. Рею за это зарыли в землю, а детей стал воспитывать не то пастух, не то волчица. Здесь историки расходятся. Одни говорят, что их вскормил пастух молоком волчицы, другие — что волчица на пастушьем молоке. Мальчики росли и, подстрекаемые волчицей, основали город Рим.
Сначала Рим был совсем маленький — аршина в полтора, но затем быстро разросся и обзавелся сенаторами.
Ромул убил Рема. Сенаторы взяли Ромула живьем на небо и утвердили свою власть.
— Начало Рима
Народ римский делился на патрициев, имевших право пользоваться общественными полями, и плебеев, получивших право платить подати.
Кроме того, были ещё и пролетарии, о которых распространяться неуместно.
— Общественные учреждения
Муций решил убить Порсену и пробрался в его лагерь, но по рассеянности убил кого-то другого. Проголодавшись во время этого мероприятия, Муций начал готовить себе ужин, но вместо куска говядины по рассеянности сунул в огонь собственную руку. <…>
— Неужели ты будешь есть это мясо? — продолжал ужасаться Порсена.
— Разумеется, — с достоинством отвечал Муций, всё ещё не замечая своей ошибки. — Это любимый завтрак римских туристов.
Порсена пришёл в замешательство и отступил с большими потерями.
<…> один из законодателей оскорбил Виргинию. Отец Виргинии пытался поправить дело тем, что вонзил дочери нож в сердце, но и это не принесло пользы несчастной.
— Братья Тарквиньевы и Ко
В 146 году Карфаген был разрушен и сожжён. Сципион, родственник Африканского, смотрел на пылающий Карфаген, думал о Риме и декламировал о Трое; так как это было очень сложно и трудно, то он даже заплакал.
Лукулл угощал своих приятелей муравьиными языками, комариными носами, слоновьими ногтями и прочею мелкою и неудобоваримою снедью и быстро впал в ничтожество.
Цезарь <…> преобразовал римский календарь, который пришёл в большой беспорядок от неточного времени, так что в иную неделю попадалось четыре понедельника подряд, и все римские сапожники допивались до смерти; а то вдруг пропадет месяца на два двадцатое число, и чиновники, сидя без жалования, впадали в ничтожество.
Клеопатра <…> послала служанку к пылкому Антонию со следующими словами: «Барыня приказала вам сказать, что оне померли». Антоний в ужасе пал на свой меч.
Калигула <…> превзошёл своих предшественников в праздности. Ему было лень даже рубить головы своих подданных, и он мечтал, чтобы у всего человечества была одна голова, которую он мог бы наскоро оттяпать. <…>
Юность свою Нерон посвятил истреблению родственников. Затем отдался искусству и постыдному образу жизни. <…> Выбирались цари солдатами на свой вкус и страх. Их брали за большой рост, за физическую силу, за уменье сильно выражаться. Затем стали прямо торговать тронами и продавали его тому, кто больше даст. В «Римском вестнике» («Nuntius Romanus») сплошь и рядом печатались объявления:
«Отдаётся дешево хороший трон, малодержанный, за сходную цену».
Или: «Ищу трон здесь или в провинции. Имею залог. Согласен в отъезд».
На воротах римских домов пестрели билетики:
«Сдаётся трон для одинокова. Спросить унтера Мардарьяна». <…>
Наконец, воцарился император Диоклетиан, двадцать лет подряд кротко сжигавший христиан. Это был его единственный недостаток. <…>
Одна ворожея предсказала ему, что он вступит на престол, когда убьёт вепря.
Слова эти запали в душу будущего императора, и он многие годы только и делал, что гонялся за свиньями. Однажды, услышав от кого-то, что префект Апр — настоящая свинья, он немедленно зарезал префекта и тотчас же сел на трон.
— Август
Знатные граждане имели массу крупных преимуществ перед остальными гражданами. Во-первых, они имели право платить налоги. Главное же преимущество заключалось в праве выставлять у себя дома восковые изображения предков. Кроме того, они имели право устраивать за свой счёт народные торжества и празднества.
Незнатным гражданам жилось плохо. Они не имели права платить никаких налогов, не имели права служить в солдатах и уныло богатели, занимаясь торговлей и промышленностью. <…> Консулы должны были иметь более сорока лет от роду. Это было главное их качество. Консулов всюду сопровождала свита из двенадцати человек с розгами в руках на предмет крайней необходимости, если консул захочет кого-нибудь посечь вдали от лесистой местности. Преторы распоряжались розговым довольствием только на шесть персон.
— Римский быт и культура
… авгуры отличались тем, что, встречаясь, не могли друг на друга смотреть без улыбки[2]. Видя их развесёлые физиономии, и остальные жрецы фыркали себе в рукав. Прихожане, кое-что раскусившие в греческих штучках, помирали со смеху, глядя на всю эту компанию.
Сам pontifex maximus, взглянув на кого-нибудь из своих подчинённых, только бессильно махал рукой и трясся от дряблого старческого смеха.
Тут же подхихикивали и весталки.
Само собою разумеется, что от этого вечного гоготания римская религия быстро ослабла и пришла в упадок. Никакие нервы не могли выдержать такой щекотки.
Весталки были жрицами богини Весты. Выбирались они из девиц хорошей фамилии и служили при храме, соблюдая целомудрие до семидесяти пяти лет. После этого срока им позволялось выходить замуж.
Но римские юноши так уважали столь испытанное целомудрие, что редко кто из них решался посягнуть на оное, даже сдобренное двойным солоновским приданым (шесть платьев и две скромности).
Если же весталка раньше срока нарушала свой обет, то её хоронили живою, а детей её, записанных на разных Марсов, воспитывали волчицы. Зная блестящее прошлое Ромула и Рема, римские весталки очень ценили педагогические способности волчиц и считали их чем-то вроде наших учёных фребеличек.
Но надежды весталок были тщетны. Их дети более не основали Рима. В награду за целомудрие весталки получали почёт и контрамарки в театрах.
— Учреждения религиозные
Философией в Риме занимались не только философы: каждый отец семейства имел право философствовать у домашнего очага.
Кроме того, каждый мог отнести себя к какой-нибудь философской школе. Один считал себя пифагорийцем потому, что ел бобы, другой — эпикурейцем, потому что пил, ел и веселился. Каждый бесстыдник уверял, что делает гадости только потому, что он принадлежит к цинической школе. Среди важных римлян было много стоиков, имевших препротивное обыкновение сзывать гостей и во время пирожного тут же вскрывать себе жилы. Этот нечистоплотный приём считался верхом гостеприимства.
— Философские школы
Вначале женщины римские были в полном подчинении у своих мужей, затем они стали угождать не столько мужу, сколько его друзьям, а часто даже и врагам.
Предоставив рабам, рабыням и волчицам воспитание детей, римские матроны заводили знакомства с греческой и римской литературой и изощрялись в игре на цитре.
Разводы происходили столь часто, что иногда не успевали закончить бракосочетание матроны с одним мужчиной, как она уже выходила за другого. <…>
Народ вымирал. Беспечные матроны резвились, не заботясь немало о деторождении.
Кончилось плохо. Несколько лет подряд рожали одни весталки. Правительство встревожилось.
Император Август уменьшил права холостых мужчин, а женатым, напротив того, позволял разрешать себе много лишнего. Но все эти законы уже не привели ровно ни к чему. Рим погиб.
— Домашний быт и положение женщины
Римляне очень любили писать, а так как писали за них рабы, то почти каждый римлянин, имеющий грамотного раба, считался писателем. <…> Петроний обладал достаточными средствами (каждый день ел комариные брови в сметане, аккомпанируя себе на цитре)…
— Литература
Когда повесились более или менее все поэты и писатели, одна отрасль римской науки и литературы достигла высшей степени своего развития, именно — наука права. <…>
Каждый раз, когда на престол вступал убивший своего предшественника новый император, что иногда бывало по нескольку раз в год, лучшие законоведы должны были писать юридическое оправдание этого преступления для публичного обнародования.
Сочинить подобное оправдание большею частью бывало очень трудно: требовало специальных римско-юридических познаний, и немало юристов сложило на этом деле свои буйные головы.
— Наука права
Так жили народы древности, переходя от дешёвой простоты к дорогостоящей пышности и, развиваясь, впадали в ничтожество.
Образы устных вопросов и письменных задач для повторения Древней истории[править]
1. Указать разницу между статуей Мемнона и пифией.
2. Проследить влияние земледелия на персидских женщин. <…>
4. Провести параллель между женихами Пенелопы и первой пунической войной.
5. Указать разницу между развратной Мессалиной и глубоко испорченной Агриппиной.
6. Перечислить, сколько раз дрогнули и сколько раз пришли в замешательство римские легионы.
7. Выразиться несколько раз лаконически без ущерба для собственной личности (упражнение).
