И только временщик лишь новый появится,
Стихами стихоткач воспеть его стремится.
Тотчас он и герой, и победитель стал,
Хоть неприятеля родяся не видал,
Тотчас защитник муз, покров их, защититель,
О пользе своего отечества рачитель.
— <в сатиру>
О сладости! В какой цене вы иногда!
Мед редок вот, но желчь вкушаем мы всегда…
Пустые тот труды любовник прилагает,
Который чувствовать любезну заставляет,
Когда она без чувств душевных рождена
Иль, лучше, без души и сердца создана.
А чувства все её одно лишь принужденье
Или машинам всем подобное движенье.
— «К любовникам»
Корыстолюбие, погибель смертных всех
Среди дней горести, печали и утех,
Неистовств злая мать, погибельная страсть,
Всем смертным на земле лютейшая напасть,
Рушительница благ и общего покоя,
Предмет царей, раба, министра и героя, —
Доколь людей тебе несчастными творить,
Терзать, тиранствовать и целый свет губить?
Сие чудовище, по свету простираясь,
Пределов оного повсюду прикасаясь,
Лежит, из уст своих пуская сладкий мед,
За коим страшные змии ползут вослед.
— «На корыстолюбие»
Тот златом и сребром слабоумов ослеплял,
Другой сокровищем других людей пленял.
Так люди от людей обманутыми стали.
Как куклами детей, людей всё забавляли.
— «На суету мира»
Скажите, можно ли добра там ожидать,
Где на беспутствах всё пекутся основать?
Когда судья иль плут, или невежа сущий,
И тем или другим к несчастью вас ведущий,
Когда такой судья судити посажён
И быть хранителем законов наречён. <…> Вор прежде воровал и после будет красть, —
Врождённая ничем неистребима страсть.
Сатирствуй на него, его тем не исправишь
И на хороший путь с худого не направишь.
Хоть сколько про него ни станешь говорить,
Он будет всё-таки по-своему творить.
— «Сатира I. На худых судей»
Не могши похвалить, хочу писать сатиры.
Не в силах будучи достоинства хвалить,
Хочу беспутства я и дурости бранить.
— «Сатира на прибыткожаждущих стихотворцев»
Дурачество другим по временам сменялось.
Дурачество всё есть, да вид переменяет.
— «Хотя и говорят, что свет умняе стал…»
Под камнем <…>
Лежит здесь счастия народного палач
— эпитафия
Под камнем сим лежит
Тот, от кого ещё и ныне всяк бежит.
Все любят истину, да с разницею той,
Чтоб сказана была она на счет чужой.
Когда питания душе в любови нет,
То скоро жар любви погаснет и минет.
М<айков> никогда, писав, не упадал, <…>
Он, сколько ни писал, нигде не возвышался.
Наука в свете жить уметь хоть мудрёна,
Да только к счастию из всех наук одна.
Науки все корысть на свет произвела,
Поэзия одна от чувств произошла.
— «Стихи на стихотворство», 1782
Он умер, чтоб расход на кушанье сберечь.
Они чужим пером лишь пишут,
Они чужим лишь духом дышут,
Чужой они глас повторяют,
Чужой их жар лишь нагревает,
Однако же и тот во льде их простывает,
И стужею от них среди полдень несёт.
По моему мнению, Хемницер <…> весьма близко подошёл к Лафонтену своим простодушием <…>. Но не имеет любезной его чувствительности, силы и благородства в выражениях…[1]
Если и полагать, что нерадивый Хемницер трудился когда-нибудь над усовершенствованием языка, то разве с тем, чтобы домогаться в стихах своих совершенного отсутствия искусства. Но, отвергая предположение невероятное, признаемся, что простота его, иногда пленительная, часто уже слишком обнажена; к тому же он, упражняясь только в одном роде словесности, и не мог решительно действовать на образование языка.
Хемницер, Богданович и Капнист принадлежат к второму периоду русской литературы: их язык чище, и книжный риторический педантизм заметен у них менее, чем у писателей ломоносовской школы, Хемницер важнее остальных двух в истории русской литературы: он был первым баснописцем русским…
— Виссарион Белинский, «Сочинения Александра Пушкина», статья первая, 1843
Философские заметки Хемницера — интересный и показательный пример восприятия французской философии русскими просветителями.
Не являясь оригинальным философом, не будучи вообще философом par excellence, Хемницер отдал дань острому интересу русской интеллигенции к центральным философским вопросам своего времени. Его ориентация на Руссо и антипатия к Вольтеру окрашивались в тона третьесословной оппозиционности. Оппозиционность эта выступает тем более выпукло, что она проявляется во второй половине 1770 — начале 1780-х годов. Разночинец, усвоивший идеи естественного права и внесословной ценности человека, лишь недавно вернувшийся из предреволюционной Франции, Хемницер определяет своё место в идеологической борьбе эпохи, руководствуясь принципами, которые впоследствии провозгласят вожди буржуазной революции. Хемницер отнюдь не радикал; оппозиционность его воззрений скрыта за эзоповым языком басен, но в записках для себя он обнаруживает откровеннее и резкость своего антиклерикализма, и глубину своей антипатии к аристократической верхушке.
Характерно и другое. В строго ортодоксальную классицистскую эстетику, защитником которой всегда оставался Хемницер, начинает вторгаться руссоистская доктрина. Через некоторое время она послужит одним из краеугольных камней сентименталистской и романтической литературы. У Хемницера она ещё не угрожает основам эстетических представлений, ибо не накладывает отпечатка на характер изображения человека (тем более в творчестве сатирика и баснописца). Но процесс скрытой диффузии эстетических идей уже начался, и детальное исследование этого процесса, вероятно, сможет обнаружить его зарождение и первоначальное развитие.
— Вадим Вацуро, «К вопросу о философских взглядах Хемницера», 1964
И. И. Хемницер. Полное собрание стихотворений / составление Л. Е. Бобровой, подготовка текстов и примечания Л. Е. Бобровой и В. Э. Вацуро. — М.—Л.: Советский писатель, 1963.
