Пётр Андреевич Вяземский

Пётр Андреевич Вяземский

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Князь Пётр Андре́евич Вя́земский (12 [23] июля 1792 — 10 [22] ноября 1878) — русский поэт, литературный критик, историк, переводчик, публицист, мемуарист, государственный деятель.

Цитаты

	В эти два года много пролетело и исчезло тех резвых мечтаний, которые веселили нас в былое время… Смотрю на круг друзей наших, прежде оживлённый, весёлый и часто (думая о тебе) с грустью повторяю слова Сади (или Пушкина, который нам передал слова Сади): Одних уж нет, другие странствуют далёко!.:с.161 — см. письмо Д. Блудова.
	— вставка в статью Н. А. Полевого «Взгляд на русскую литературу 1825 и 1826 гг.»

В наш последовательный и отчётливый век примечания, дополнения, указания нужны не только в путешествии, но и в сказке, в послании. На слово никому и ничему верить не хотят. Поэт волею или неволею должен быть педантом или Кесарем: писать комментарии на самого себя и на свои дела. Тем лучше: более случая поговорить, более бумаги в расходе и книги дороже. <…> Пускай читатель даст себе труд отыскивать сам соотношения между стихами и примечаниями. <…> На замечание, что глава моя очень длинна, и то ещё один отрывок, имею честь донести, что я с лишком семь часов просидел на станции в ожидании лошадей.

— примечание к стихотворению «Станция»

Сколько мне известно, [Пушкин] вовсе не был предан распутствам всех родов. Не был монахом, а был грешен, как и все в молодые годы. В любви его преобладала вовсе не чувственность, а скорее поэтическое увлечение, что, впрочем, и отразилось в поэзии его. Никакого особенного знакомства с трактирами не было, и ничего трактирного в нём не было, а ещё менее грязного разврата. Все эти обвинения не только несправедливая строгость, но и клевета. жена его любила мужа вовсе не для успехов своих в свете и нимало не гнушалась тем, что была женою d'un homme de lettres. В ней вовсе не было чванства, да и по рождению своему принадлежала она высшему аристократическому кругу. — ремарка на противоположные слова М. А. Корфа из «Записки о Пушкине» (до 1852)

	Отзывы о Белинском и похвалы ему, конечно, не только преувеличены, а, вероятно, писаны и не совсем добросовестно. Но, кажется, неблаговидно было бы подвергать их теперь законному взысканию. — по поводу 6-й статьи «Очерков гоголевского периода русской литературы» — см. комментарии там в преамбуле и в конце
	— ответ на рапорт чиновника по особым поручениям Н. Родзянко, осень 1856

История разгласилась по городу. Геккерен-отец с сыном прибегли к следующей уловке. Старик объявил, будто сын <…> скрывал свои чувства только потому, что боялся не получить отцовского согласия на такой ранний брак (ему было с небольшим двадцать лет). Теперь Геккерен позволял сыну жениться, и для самолюбия Пушкина дело улаживалось как нельзя лучше: стреляться ему было уже не из чего, а в городе все могли понять, что француз женится из трусости. — в передаче П. И. Бартенева

Фон-Визин

Первая редакция книги написана в 1830 г., отрывки печатались в альманахах, но отдельное издание вышло лишь в 1848.

История литературы народа должна быть вместе историею и его общежития. Только в соединении с нею может она иметь для нас нравственное достоинство и поучительную занимательность. Если на литературе, рассматриваемой вами, не отражаются движения, страсти, мнения, самые предрассудки современного общества, если общество, предстоящее наблюдению вашему, чуждо владычеству и влиянию литературы, то можете заключить безошибочно, что в эпохе, изучаемой вами, нет литературы истинной, живой, которая не без причины названа выражением общества. — глава I

Торжественность, на которую была настроена лира Ломоносова, отзывается иногда и в лире <…> самого Пушкина, коего гений своенравный, кажется, должен быть столь независим от господства, удручающего других. — глава I

Писатель, который, по званию своему, обязан быть проповедником просвещения, а вместо того бывает доносчиком на него, подобен врачу, который, призван будучи к больному, пугает его неверностию своей науки и раскрывает перед ним гибельные ошибки врачевания. Пусть каждый остаётся в духе своего звания. Довольно и без писателей найдётся людей, которые готовы остерегать от властолюбивых посяганий разума и даже клеветать на него при удобном случае. — глава VI

Невежество, в котором рос Митрофанушка, и примеры домашние должны были готовить в нём изверга, какова мать его, Простакова. <…> в содержании комедии «Недоросль» и в лице Простаковой скрываются все пружины, все лютые страсти, нужные для соображений трагических; разумеется, что трагедия будет не по греческой или по французской классической выкройке, но не менее того развязка может быть трагическая. Как Тартюф Мольера стоит на меже трагедии и комедии, так и Простакова. — глава VIII

Я знаю у нас только одну комедию, которая напоминает комические соображения и производство Фон-Визина: это «Горе от ума». Сие творение, имеющее в рукописи более расхода, нежели многие печатные книги, <…> при появлении своём судимо было не только изустно, но и печатно двояким предубеждением, равно не знавшим меры ни в похвалах, ни в порицаниях своих. <…> Комедия Грибоедова не комедия нравов, а разве обычаев, и в этом отношении многие части картины превосходны. Если искать вывески современных нравов в Софии, единственном характере в комедии, коей все прочие лица одни портреты в профиль, в бюст или во весь рост, то должно сказать, что эта вывеска поклёп на нравы или исключение, неуместное на сцене. Действия в драме, как и в творениях Фон-Визина, нет, или ещё и менее. Здесь почти все лица эпизодические, все явления выдвижные: их можно выдвинуть, вдвинуть, переместить, пополнить, и нигде не заметишь ни трещины, ни приделки. Сам герой комедии, молодой Чацкий, похож на Стародума. Благородство правил его почтенно; но способность, с которою он ex-abrupto проповедует на каждый попавшийся ему текст, нередко утомительна. — глава VIII

Статьи об отдельных аспектах творчества

• Категория:Произведения Петра Вяземского
• Стихотворения
• Записные книжки
• Письма
• Статьи и эссе

О Вяземском

См. эпиграммы на него в Викитеке

Остроумный князь Вяземский щедро сыплет сравнения и насмешки. Почти каждый стих его может служить пословицею, ибо каждый заключает в себе мысль. Он творит новые, облагороживает народные слова и любит блистать неожиданностью выражений. <…> несмотря на неровное инде падение звуков и длину периодов в прозе. Его упрекают в расточительности острот, не оставляющих даже теней в картине, но это происходит не от желания блистать умом, но от избытка оного.:с.125

— Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822

	… стихи его — самый разительный пример галиматьи в мыслях и выражении.
	— Николай Языков, письмо около 1827

	Это знаменитый Чадский, великан философического сумрака наших времён. У него на зубу все новейшие философико-эстетико-романтические системы <…>. В диалектической стратегии он так силён и искусен, что посредством двух посылок может обратить муху в науку».
	— Николай Надеждин, «Сонмище нигилистов (Сцена из литературного балагана)», 2 января 1829

	… князь Вяземский так оригинален, так негибок, что не скроется ни в каком переводе, а это достоинство писателя уж недостаток в переводчике.:с.183
	— Михаил Погодин, «Известия, замечания, анекдоты», январь 1830

Вообще князь Вяземский до сих пор не был ещё оценён у нас надлежащим образом. Его долговременное горячее подвижничество на поприще нашей словесности даёт ему полное право на почётное место между нашими современными писателями и, кажется, заслуживает добросовестную снисходительность к недостаткам его поэтических произведений, состоящим в излишестве остроумия и не всегда удачной борьбе с языком, непокорным мере и рифме.

— «Письмо к издателю»

	Князь Вяземский занимает ныне такое высокое положение, что мы отважились бы на характеристику его критической деятельности только в таком случае, если б обязанность историка требовала обнаружить в ней какие-нибудь ошибки.
	— Николай Чернышевский, «Очерки гоголевского периода русской литературы» (статья третья), январь 1856

Александр Пушкин

• см. надпись к портрету Вяземского, 1820

	Да ты пакостишь со мною: даришь меня и связываешься чорт знает с кем.
	— письмо Вяземскому 24-25 июня 1824

	Ты — да, кажется, Вяземский — одни из наших литераторов — учатся; все прочие разучаются.
	— письмо А. А. Бестужеву 30 ноября 1825

• см. 3 стихотворения из писем Вяземскому

	Проза князя Вяземского чрезвычайно жива. Он обладает редкой способностию оригинально выражать мысли — к счастью, он мыслит, что довольно редко между нами.:с.58
	— материалы к «Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям», 1827

	В Т. похвально одно ревностное трудолюбие — а хороши одни статьи Вяземского — но зато за одну статью Вяземского в Тел. отдам три дельные статьи М. Вестн. Его критика поверхностна или несправедлива, но образ его побочных мыслей и их выражения резко оригинальны, он мыслит, се́рдит и заставляет мыслить и смеяться: важное достоинство, особенно для журналиста!:с.165
	— письмо М. П. Погодину 31 августа 1827

Фаддей Булгарин

Образ мыслей Вяземского может быть достойно оценён по одной его стихотворной пиесе Негодование, служившей катехизисом заговорщиков:с.171, которые чуждались его единственно по его бесхарактерности и непомерной склонности к игре и крепким напиткам. Сей-то Вяземский есть меценат Полевого и надоумил его издавать политическую газету. <…> Вообще, московские ценсоры, не имея никакого сообщения с министерствами, в политических предметах поступают наобум и часто делают непозволительные промахи. По связям Вяземского, они почти безусловно ему повинуются.

— донос в Третье отделение, август 1827

	Князь Вяземский (Пётр Андреевич), пребывая в Петербурге, был атаманом буйного и ослеплённого юношества, которое толпилось за ним повсюду. Вино, публичные девки и сарказмы против правительства и всего священного составляют удовольствие сей достойной компании. Бедный Пушкин, который вёл себя доселе как красная девица, увлечён совершенно Вяземским…
	— донос туда же, 6 июня 1828

	… наш доморощенный Боало, автор тысячи и одной неоконченной биографии и тысячи и одного предисловия к чужим сочинениям.
	— «Письмо из Карлова на Каменный остров», июль 1830

	… ни один из наших стихотворцев не написал столько альбомных стихов и мадригалов дамам, как почтенный князь Вяземский, но мы не можем припомнить ни одного из его произведений, которое бы по пиитическому достоинству могло быть взвешиваемо на одних весах с произведениями поэтов, каковы Жуковский, Крылов и [Пушкин].
	— «Мнение о литературном журнале «Современник», издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным, на 1836 год», июнь 1836

Виссарион Белинский

	Князь Вяземский, русский Карл Нодье, писал стихами и прозою про всё и обо всём. Его критические статьи (то есть предисловия к разным изданиям) были необыкновенным явлением в своё время. Между его бесчисленными стихотворениями многие отличаются блеском остроумия неподдельного и оригинального, иные даже чувством; многие и натянуты…
	— «Литературные мечтания», декабрь 1834

… Пушкин <…> имел также сильное влияние и на некоторых поэтов предшествовавшего, т. е. карамзинского периода литературы, уже приобретших определённую известность. К таким относим мы князя Вяземского; <…> сличите стихотворения этих поэтов, написанные ими до появления Пушкина, с их же стихотворениями, написанными ими по появлении Пушкина, — и вы увидите, какая бесконечная разница не только в языке или фактуре стиха, но и в колорите, оборотах фраз и мыслей! Таково влияние гения на современную ему литературу…

— «Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова», ноябрь 1840

	С появления Пушкина для князя Вяземского настала новая эпоха деятельности: стихотворения его, не изменившись в духе, изменились к лучшему в форме; а прозаические статьи его <…> много способствовали к освобождению русской литературы от предрассудков французского псевдоклассицизма.
	— «Сочинения Александра Пушкина», статья третья, сентябрь 1843

	… князь в аристократии и холоп в литературе…:с.309
	— письмо Николаю Гоголю 15 июля 1847

Николай Гоголь

В князе Вяземском — противуположность Языкову: сколько в том поражает нищета мыслей, столько в этом обилие их. Стих употреблён у него как первое попавшееся орудие: никакой наружной отделки его, никакого также сосредоточенья и округленья мысли затем, чтобы выставить её читателю как драгоценность: он не художник и не заботится обо всём этом. Его стихотворенья — импровизации, хотя для таких импровизаций нужно иметь слишком много всяких даров и слишком приготовленную голову. В нём собралось обилие необыкновенное всех качеств: ум, остроумие, наглядна, наблюдательность, неожиданность выводов, чувство, весёлость и даже грусть; каждое стихотворение его — пёстрый фараон всего вместе. Он не поэт по призванью: судьба, наделивши его всеми дарами, дала ему как бы в придачу талант поэта, затем, чтобы составить из него что-то полное. В его книге «Биография Фонвизина» обнаружилось ещё видней обилие всех даров, в нём заключённых. Там слышен в одно и то же время политик, философ, тонкий оценщик и критик, положительный государственный человек и даже опытный ведатель практической стороны жизни — словом, все те качества, которые должен заключать в себе глубокий историк в значении высшем. И если бы таким же пером <…> написано было всё царствование Екатерины, которое уже и теперь кажется нам почти фантастическим, <…> то можно сказать почти наверно, что подобного по достоинству исторического сочинения не представила бы нам Европа. Но отсутствие большого и полного труда есть болезнь князя Вяземского, и это слышится в самих его стихотворениях. В них заметно отсутствие внутреннего гармонического согласованья в частях, слышен разлад: <…> возле крепкого и твёрдого стиха, какого нет ни у одного поэта, помещается другой, ничем на него не похожий; то вдруг защемит он чем-то вырванным живьём из самого сердца, то вдруг оттолкнёт от себя звуком, почти чуждым сердцу, раздавшимся совершенно не в такт с предметом; слышна несобранность в себя, не полная жизнь своими силами; слышится на дне всего что-то придавленное и угнетённое. Участь человека, одарённого способностями разнообразными и очутившегося без такого дела, которое бы заняло все до единой его способности, тяжелей участи последнего бедняка. <…> тяжёлый, как бы влачащийся по земле стих Вяземского, проникнутый подчас едкой, щемящей русской грустью…:с.310

— «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность» («Выбранные места из переписки с друзьями» XXXI), 1846

	Ещё, слава богу, здравствуют два первоклассные наши поэты: князь Вяземский и Языков, и могут подарить <…> звуками, исторгнутыми из выстрадавшегося сердца, песнями самой души, уже набравшейся строгого содержания высшей поэзии.
	— «О Современнике», декабрь 1846

XX век

В двадцатые годы Вяземский — самый воинственный и блестящий поборник того, что потом получило название романтизма. В тридцатые годы он, как и вся «литературная аристократия», оказался не в чести и не ко двору у молодого поколения. Он имел несчастье пережить всех своих современников. И хотя его поэтический талант принёс свои лучшие плоды именно в последние годы, Вяземский был забыт и покинут критикой и читателями задолго до своей смерти. Он превратился в ворчливого реакционера, от всего сердца ненавидевшего всех и каждого, родившегося после 1810 года. <…> Несмотря на то, что он в журнальных статьях был одним из лидеров русского романтизма, нет ничего менее романтического, чем его ранние стихи: это или изящные, отделанные и холодные упражнения в поэтических общих местах, или блестящие опыты во всякого рода литературных играх со словом, где каламбур рождает каламбур, шутка — шутку, нагромождая целые горы словесного юмора. <…> чаще это нагромождение утомляет. Поздняя его поэзия серьёзнее и значительнее. Она так и не стала личностной, как поэзия Жуковского или Пушкина. Она оставалась универсальной и типичной, т. е. по сути классической. Но старый, озлобленный человек нашёл новые, прекрасные интонации для вечных общих мест и по мере того, как он приближался к смерти, эта тема исторгала у него все более трогательные звуки.

— Дмитрий Святополк-Мирский, «История русской литературы: с зарождения до 1900 года», 1926

Нельзя забывать блистательных подвигов Вяземского на поприще эпиграммы. Тут он, а не Пушкин был истинным преобразователем. До Вяземского эпиграмма была растянута, скучна и беззуба. Она вращалась все вокруг одних и тех же тем: усыпительные поэты, незадачливые драматурги были её излюбленными героями. Они выводились под условными именами Клеонов и Аристов, причём все Клеоны и Аристы были похожи друг на друга как две капли воды и как посвящённые им эпиграммы. Именно Вяземский научил эпиграмму быть конкретной, зубастой и метить не в бровь, а в глаз. Пушкин и Баратынский были его учениками, но, пожалуй, они не всегда достигали той безошибочной меткости, какая была присуща Вяземскому. <…> Нельзя отрицать, что в конце концов он пережил и время своего расцвета, и эпоху своего литературного влияния. Но — до конца остался верен преданиям юности, крепко держал в руках своё литературно-партийное знамя. Однако ж судьба и тут была к нему милостива: он не знал старческого раздражения и досады. Сановная карьера, вовремя сменив карьеру литературную, новыми заботами и трудами заполнила его жизнь.

— Владислав Ходасевич, «Щастливый Вяземский», ноябрь 1928

	Вяземский, утомлённый механизовавшимися формами стиха, в [конце 1830-х] жадно ищет новизны, в особенности «новизны», которая согласилась бы оставаться под руководством корифеев высокой дворянской поэзии.
	— Лидия Гинзбург, «Пушкин и Бенедиктов», 1936

	… малозначительный поэт, жестоко страдал от влияния французского рифмоплёта Пьера Жана Беранже; в остальном же это был виртуоз слова, тонкий стилист-прозаик, блистательный (хотя отнюдь не всегда заслуживающий доверия) мемуарист, критик и острослов. Пушкин очень любил Вяземского и соперничал с ним в зловонности метафор (см. их переписку). <…> Лексика «Первого снега» пышна, несколько архаична и изобилует лишь Вяземскому присущими идиолектизмами, делающими его язык мгновенно отличаемым от весьма затертого языка современников-подражателей Пушкина <…>. Кажется, будто смотришь сквозь не совсем прозрачное увеличительное стекло.
	… a minor poet, was disastrously influenced by the French poetaster Pierre Jean Beranger; otherwise he was a verbal virtuoso, a fine prose stylist, a brilliant (though by no means always reliable) memoirist, critic, and wit. Pushkin was very fond of him and vied with him in scatological metaphors (see their letters). <…> The First Snow <…> is sumptuously and somewhat archaically worded, and replete with certain Vyazemskian idiosyncrasies that make his diction immediately recognizable amid the rather drab language of Pushkin's contemporaneous imitators <…>. One seems to be looking through a magnifying but not very clear glass.
	— Владимир Набоков, «„Евгений Онегин“: роман в стихах Александра Пушкина», 1964

… П. А. Вяземский с 1820-х годов первым наметил <…> перспективный путь развития жанра <эпиграммы>. Поэт стал разрабатывать эпиграмматическую сказку как удобную форму реалистического отражения мира. Её объём позволял Вяземскому хотя бы бегло наметить индивидуальные черты осмеиваемого и одновременно типизировать его. Теперь перед читателем вставал не ходульный герой, не лекарь или судья вне времени и пространства, а человек своей страны, живо очерченный в определённых исторических обстоятельствах.

— Владимир Васильев, «Беглый взгляд на эпиграмму», 1990

О произведениях

В век духовно больной, как тот, в котором мы живём, порою мысль, невинная сама по себе, но выраженная так, что подсказывает разные заключения, может произвести пагубное воздействие на читательскую чернь, <…> в № 1 Телеграфа <…> цитируются стихи Саади в переводе Пушкина. Я не могу поверить, чтобы вы, приводя эту цитату и говоря о друзьях, умерших или отсутствующих, думали о людях, справедливо поражённых законом; но другие сочли именно так, и я предоставляю вам самому догадываться, какое действие способна произвести эта мысль.:с.158

— Дмитрий Блудов, письмо Вяземскому августа 1827

«Библиографические и литературные записи о Фонвизине и его времени» (глава IX и X) <…>. В русской литературе нет ничего подобного в этом роде, — и нет сомнения, что только один князь Вяземский мог бы у нас написать историю литературы русской в отношении к обществу, так, чтоб это была история литературы и история цивилизации в России от Петра Великого до нашего времени. Из отрывков его «Биографии Фонвизина» видно, как глубоко постиг он в этом отношении время великого царствования Екатерины Великой.:с.316

— Виссарион Белинский, рецензия на альманах «Утренняя заря», январь 1841

Князь Вяземский (товарищ министра) написал патриотическую статью против парижской выставки, которую он считает бестолковой и ненужной спекуляцией. Теперь так легки сообщения и сближения между народами, что, по мнению князя, всякий и без выставки легко может видеть всё достопримечательное <…> в разных государствах. Князь забыл, что, во-первых, не все могут, несмотря на лёгкость сообщений, разъезжать по Европе с целью видеть новейшие усовершенствования в человеческой деятельности. А во-вторых, соединение в одно всего, что создала эта деятельность великого, прекрасного и полезного, имеет совсем другое значение, чем знакомство с отдельными явлениями этого рода, рассеянными по всем частям света; возможность подобного соединения уже сама по себе есть торжество образованности и делает честь веку и нации, устраивающим его. Чтоб не понять этого, надо быть уж очень квасным патриотом.

— Александр Никитенко, дневник, 3 сентября 1855

Литература и ссылки

• П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений: в XII томах. Изд. графа С. Д. Шереметева. — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1878–1887.
• Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика
• Отдел о Вяземском на сайте niv.ru (Наука. Искусство. Величие)