Кукушки Мидвича

«Кукушки Мидвича» (англ. The Midwich Cuckoos) — фантастический роман Джона Уиндема 1957 года. Был дважды экранизирован.

Цитаты

Часть первая

	… есть ещё одна дорога, вернее, просёлок, извилистый, как сюжеты Честертона… — глава 1
	… its only other highway being a lane which rolls in a Chestertonian fashion…

	Другие [примечательные] события включают в себя превращение церкви в конюшню солдатами Кромвеля, а также визит Уильяма Вордсворта, коего развалины аббатства подвигли к написанию одного из его самых скучных и нравоучительных сонетов. — глава 1
	Other events include the stabling of Cromwell's horses in the church, and a visit by William Wordsworth, who was inspired by the Abbey ruins to the production of one of his more routine commendatory sonnets.

— А теперь, Дора, скажи, но только помни, что мне нужен совершенно откровенный ответ, как ты думаешь, в случае Кэти, что лучше — белый шелк или белая парча? Миссис Либоди тянула резину. Ясно, что в таком контексте слово «откровенный» никак нельзя было счесть случайностью, и, зная миссис Клюи, можно было, по меньшей мере, сожалеть, что она не сделала хотя бы легчайшего намека. Вероятно, сатин, думала миссис Либоди, но ей не хотелось ставить на карту столь долгую дружбу. Она попыталась нащупать верный ответ. — Конечно, для столь юной новобрачной… Хотя Кэти вряд ли можно назвать очень юной, и поэтому… — Разумеется, не очень юной, — согласилась миссис Клюи и замолчала. Миссис Либоди прокляла в душе как настойчивость своей подруги, так и радиопрограмму, которую слушал супруг, мешавшую ей сосредоточиться и отыскать верное решение. — глава 2

'Now, tell me, Dora — and, mind, I do want your honest opinion on this: do you think that in Kathy case it should be white satin, or white brocade?' Mrs Leebody stalled. Clearly this was a matter where the word 'honest' was relative, and it was inconsiderate of Mrs Cluey, to say the least, to phrase her question with no perceptible bias. Probably satin, thought Mrs Leebody, but she hesitated to risk the friendship of years on a guess. She tried for a lead. 'Of course, for a very young bride ... but then one wouldn't call Kathy such a very young bride, perhaps ...' 'Not very young,' agreed Mrs Cluey, and waited. Mrs Leebody dratted her friend's importunity, and also her husband's wireless programme which made thinking and finesse difficult.

	Рассвет 27 сентября больше всего напоминал кучу грязного тряпья, мокнувшего в корыте неба, с просачивающимся через него капля за каплей серым светом. — глава 3
	The dawn of the 27th was an affair of slatternly rags soaking in a dishwater sky, with a grey light weakly filtering through.

Небо на рассвете 27 сентября напоминало лохань с грязно-серой водой, в которой плавали обрывки замусоленной ветоши. — то же в пер. С. Славгородского

	Мидвич, фактически, просто слегка всколыхнулся, весьма необычным образом, возможно, но совсем чуть-чуть, в третий или четвёртый раз за последние несколько столетий. — глава 6; пер. С. Славгородского
	Midwich had, in fact, simply twitched — curiously, perhaps, but only very slightly — for the third or fourth time in its thousand-year doze.

	— Нам кажется, что перед нами пятьдесят восемь малолетних личностей, но внешность обманчива, и мы обнаруживаем, что на самом деле перед нами лишь две личности, два существа — мальчик и девочка: мальчик состоит из тридцати компонентов, имеющих физическую структуру и внешность мальчиков, а девочка имеет двадцать восемь таких частей. — глава 15
	'What we have seemed to have here is fifty-eight little individual entities. But appearances have been deceptive, and we find that what we actually have are two entities only — a boy, and a girl: though the boy has thirty component parts each with the physical structure and appearance of individual boys; and the girl has twenty-eight component parts.'

Часть вторая

	… мы увидели [поместье] Кайл-Мэнор, купающийся в послеполуденном солнечном сиянии, я и сказал: — Когда я был здесь впервые, он выглядел точно так же. Помню, я ещё подумал, что, если подойти поближе, можно услышать, как дом мурлычет от удовольствия. — глава 16
	… we came in sight of Kyle Manor at rest in the afternoon sun. I said: 'The first time I saw it it was looking just like this. I remember thinking that when I got a little closer I should hear it purring, and that's been the way I've seen it ever since.'

— Мужское высокомерие самодовольно, женское же — куда тоньше. Мы — мужчины — порой, вспоминая о некогда могучих динозаврах, задумываемся над тем, когда, где и как закончится наше собственное бытие. Но не такова женщина. Бессмертие — вот фундамент её веры. Войны и катастрофы могут приходить и уходить, народы — возвышаться и гибнуть, империи — рушиться в муках и потоках крови, но все это затрагивает лишь поверхность бытия. Только она — Женщина — вечна и значима, и она пребудет во веки веков. В динозавров она просто не верит. Она не верит даже в то, что мир мог существовать и до её появления на Земле. Мужчины способны строить и разрушать, развлекаясь со своими игрушками. Да и кто они такие — просто резвунчики, шныряющие под ногами, приставалы, эфемерные домашние приспособления, тогда как Женщина в своей неразрывной мистической связи с самим Великим древом жизни знает, что нет ей замены. Так хочется иногда знать, была ли самка динозавра в те давние времена одарена такой же незыблемой уверенностью? — глава 18

'Man's arrogance is boastful, <…> woman's is something in the fibre. We do occasionally contemplate the once lordly dinosaurs, and wonder when, and how, our little day will reach its end. But not she. Her eternity is an article of her faith. Great wars and disasters can ebb and flow, races rise and fall, empires wither with suffering and death, but these are superficialities: she, woman, is perpetual, essential; she will go on for ever. She doesn't believe in the dinosaurs: she doesn't really believe the world ever existed until she was upon it. Men may build and destroy and play with all their toys; they are uncomfortable nuisances, ephemeral conveniences, mere scamperers-about, while woman, in mystical umbilical connexion with the great tree of life itself, knows that she is indispensable. One wonders whether the female dinosaur in her day was blessed with the same comfortable certainty.'

Перевод

В. П. Ковалевский, Н. П. Штуцер, 1995 (с некоторыми уточнениями, в т.ч. по С. Славгородскому, 1996)

О романе

	… трактовка «Кукушек Мидвича» <…> смертельно серьёзна, и мне жаль это говорить, смертельно скучна. Начинается книга многообещающе, <…> но примерно с 90-й страницы история начинает скатываться в болото под слоями вежливой сдержанности, сентиментальности, вялости и мазохизма женских журналов, и больше никогда не поднимает голову надолго. <…> Золотоглазые, гипнотические супер-дети выросли в неприятную молодёжную общность и затем вдребезги разгромили патриотических сельчан, чего вы и ожидали. (На 247-й странице книга достигает точки, с которой начинается «Слэн» ван Вогта.) Кто такие были эти «кукушки» в летающих тарелках, и какого чёрта они всё это затеяли, мы никогда не узнаем. Невыносимо неторопливая подготовка Уиндема занимает 145 страниц, прежде чем мы впервые сможем взглянуть на супер-ребёнка; до 210 страницы мы не слышим от него не более одной реплики, скорее похожей на несколько слогов (и этот эффект к тому же является одним из жульничеств), — слишком поздно, чтобы убедить нас, что они могут общаться как никто другой. В его романе «Из глубин» точно такая же трактовка была весьма эффективной, поскольку захватчики были глубоко на дне океана, и мы могли только догадываться о них. Но в «Кукушках Мидвича» дети находятся под боком и их постоянное содержание в полумиле от места действия, на заднем плане, как делает Уиндем, недопустимо.
	… The Midwich Cuckoos <…> treatment is deadly serious, and I’m sorry to say, deadly dull. The book opens promisingly <…> but about page 90 the story begins to bog down under layers of polite restraint, sentimentality, lethargy and women’s-magazine masochism, and it never lifts its head long again. <…> The golden-eyed, hypnotic superchildren grow up to a nasty teenhood and are then bombed to bits by a patriotic villager, which is just about what you would expect. (In 247 pages, the book reaches the point at which van Vogt’s Slan begins.) Who the “cuckoos” in the flying saucer were, and what the hell they thought they were up to, we never learn. Wyndham’s unbearably leisurely preparation consumes 145 pages before we get our first first-hand glimpse of a super-child; we do not hear one speak more than a couple of syllables until page 210, and the effect then is one of fraud—it’s too late to convince us that they can talk like anyone else. In Wyndham’s Out of the Deeps, this same kind of arm’s-length treatment was highly effective, because the invaders were down at the bottom of the ocean, and we could only speculate about them. But in The Midwich Cuckoos, the children are here; to keep them always half a mile in the background, as Wyndham does, is indefensible.
	— Деймон Найт, 1958

	Тайна <…> книги <…> имеет противоречивое очарование, <…> присутствует мелодрама, но это смертельное спокойствие мелодрамы, полной усиливающегося яда.
	A mystery <…> of the book <…> has a wry charm <…> there is melodrama, but it is a deadly calm melodrama, full of strengthening venom.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1958

	С занимательной неразберихой и неопределённостью несколько ключевых вопросов остаются без ответа. Книга была продана в Голливуд. Будем надеяться, что они не думают делать продукт в своей обычной кошмарной манере.
	In the enjoyable confusion and suspense, a couple of key questions go unanswered. The book has been sold to Hollywood. Let's hope they don't come up with their usual godawful stock answers.
	— Флойд Голд, 1958

Этот роман был заметным шагом вперёд в области фантастики. Тема инопланетного нашествия, которая казалась не менее избитой, чем тема путешествия по времени, словно бы обновилась. Теперь, идя по стопам Уиндэма, фантасты чаще пишут об инопланетном проникновении, чем о нашествии в прямом смысле слова. Это, как неплохо можно увидеть на примере «Кукушек Мидвича», помогает рельефнее выявить социальный смысл вещи, показать, что опасностями, с которыми столкнулось человечество, оно обязано собственным недостаткам.

— Юлий Кагарлицкий, «О Джоне Уиндэме», 1966